Хорошим людям – доброе утро (Рассказы и повести) - Железников Владимир Карпович - Страница 2

Саша жил в большом старом доме на старом Арбате. Квартиры в этом доме были большие, потому что до революции там жили богачи. А Сашина квартира в те далекие времена принадлежала царскому генералу, у которого в кухарках служила его бабушка.

Генерал занимал восемь комнат вдвоем с собакой. Саша против собак не возражал, собак все любят, особенно овчарок или, например, боксеров. Но жить одному в восьми комнатах, а его, Сашину, бабушку поселить в темном чулане за кухней?.. Этому даже трудно поверить, так это несправедливо, но бабушка говорит, что богачи и не думали о справедливости.

А потом, после революции, царский генерал сбежал, и квартиру из восьми комнат разделили на две. В их половине в двух комнатах разместились Саша Огоньков с бабушкой, с мамой, которая работала в Институте физики земли, и с папой, который работал в атом же институте, но сейчас уехал в экспедицию на Камчатку. А третью комнату в самом конце коридора занимал Петр Петрович Добровольский. Он был пенсионер и жил один: жена у него умерла, а его единственный сын служил на флоте и наезжал домой редко.

Петр Петрович никогда не закрывал свою комнату на ключ, не имел такой привычки, и Саша мог входить к нему, даже когда самого хозяина не было. Вот и сегодня, как только бабушка его покормила, он, стараясь не отвечать на ее вопросы, направился в комнату Петра Петровича.

— Опять туда? — спросила бабушка. — Ну, чего ты сидишь в этом старом, пыльном, заштопанном кресле? Иди лучше погуляй, а потом принимайся за уроки. А то ты все в игрушки играешь, как маленький.

Саша молча прошмыгнул в коридор.

— Ти-ше, ти-ше, — шепчет он себе под нос.

Ти-ше, ти-ше! Об этом нельзя говорить громко: ведь старое кресло в комнате Петра Петровича волшебное. Единственное во всем мире, последнее волшебное кресло. Только это величайшая тайна. Ти-ше, ти-ше! Ох, как громко скрипят половицы под Сашиными ногами! Ти-ше, ти-ше! Они страшно скрипят в темноте коридора, но свет зажигать нельзя. Прежде всего надо сохранить все в тайне.

Саше страшно в этом длинном, черном коридоре. Скорее бы добраться до комнаты Петра Петровича, взяться за дверную ручку, толкнуть дверь и…

Три стены в этой комнате занимали книжные полки от пола до потолка. А в самом дальнем углу стояло знаменитое старое кресло. Материя на его спинке и ручках давно истерлась, а в центре сиденья гордо торчала пружина.

Саша влез в кресло с ногами, вдохнул его пыльный, дразнящий запах, вспомнил весь сегодняшний день и горестно вздохнул. Нет, совсем не так он представлял себе свой первый школьный день. Может быть, этот неизвестный, которого он встретил вчера во дворе, ничего не ответил, когда он ему заявил, что идет в школу, из жалости? Ведь эти взрослые очень много знают, а от детей скрывают. Только подмигнул, вроде предупредил: «Смотри, мол, наплачешься!» А он ничего не понял. Саша опять длинно и печально вздохнул.

Но в том-то и дело, что Саша сидел в настоящем волшебном кресле. Хотите верьте, хотите нет, как только Саша глубоко вздохнул, тут же под ним запели старые ржавые пружины. И в первую очередь та самая главная пружина, которая протерла материю и торчала в центре сиденья. Они качнули Сашу сначала легко, робко, потом сильнее, сильнее и стремительно понесли в неизвестную, радостную даль…

Это кресло было очень хитрое: во-первых, оно умело выдумывать всякие истории; во-вторых, умело успокаивать, уводить от печальных мыслей; в-третьих, его пружины умели звенеть красивые песни. А в-четвертых — и это самое главное! — оно умело из труса в один миг делать первейшего храбреца. Это было самое-самое ценное его качество!..

Саша преобразился в один миг. Теперь это уже совсем не тот Саша, который испугался в школе мальчишек и их крика, а герой, атлет, и ему ничего не страшно…

«Эге-гей! — Это кричит Гошка Сапегин, мальчишка, который обидел Сашу в школе. — Выходите на бой, кто самый смелый!» Он ходит посреди класса и хвастается своими упругими мускулами, а все ребята испуганно жмутся к стене. Он ходит, вобрав в себя живот, расправив могучие плечи, похваляясь силой. Тогда вперед выскакивает Саша, и тот бросает его на пол. Но Саша только улыбается, ему совсем не страшно и не больно, он чувствует свою силу, и мужество его велико, и он снова бросается вперед и побеждает Гошку Сапегина.

Саша вскочил и стал прыгать в кресле, радуясь победе, а пружины стонали и звенели под его ногами. Но тут дверь открылась, и в комнату вошел сам Петр Петрович. Он был очень худой и очень высокий, он был такой высокий, что его седая лохматая голова доставала почти до притолоки.

— Как дела, герой? — спросил он.

Петр Петрович начал медленно раздеваться, он всегда все делал медленно, потому что у него была только одна рука. Вторую руку он потерял на войне.

— Хорошо! — бодро сказал Саша.

— А в школе?

Саша помолчал. Перед ним снова всплыли неприятности дня. Потом неохотно ответил:

— Ничего особенного.

— «Ничего особенного»? Нет, вы видели этого нахального мальчишку? Возмутительно! — закричал Петр Петрович. — Если я еще раз услышу эти слова, я прогоню тебя прочь, я тебе руки не подам. Нет, это поистине возмутительно. Сейчас, когда перед тобой открываются необозримые просторы знаний, когда ты, счастливый человек, можешь постигнуть тайны космоса и недр земли, когда ты можешь открыть для себя Буратино, Золушку, ты отвечаешь мне: «Ничего особенного!» Вон сейчас же из моей комнаты! Вон!

Петр Петрович никогда не кричал на Сашу, и поэтому тот обиделся и решил на самом деле уйти. В этот момент Петр Петрович смущенно закашлял.

— Прости меня, я погорячился, — сказал он. — Но ведь ты неправ.

— А они меня дразнили, — сказал Саша. — Обзывали «девчонкой» из-за этих волос.

— Какая чепуха, какая чепуха! — сказал Петр Петрович. — Подожди, пройдет совсем немного времени, и все эти ребята будут твоими товарищами.

Сон наскакивал на Сашу, как ураган. Еще только что он разговаривал с мамой и бабушкой, а в следующую секунду какая-то неодолимая сила прикрыла ему глаза. Он слышит их разговор, пытается вставить слово, но язык у него не желает шевелиться.

— Саша пришел сегодня из школы расстроенный, — сказала бабушка. — Его дразнили «девчонкой» за длинные волосы.

— Не страшно, — сказала мама. — Привыкнут.

Саша хотел возразить, что это очень страшно, что его должны обязательно постричь, он хочет быть, как все, но язык его не слушался.

— Не скажи, — заметила бабушка. — Твой сын — тебе виднее, а только смотри, задразнят мальчишку.

— Ты неправа, — сказала мама. — Нужно с детства воспитывать мужество. Он во всем уступает, со всеми соглашается. Это нехорошо. Типичный бабушкин внучок.

— Пустые слова, — сказала бабушка. — И все он, старый фокусник, тебя с детства накачал, а теперь его настраивает. Вот я ему дам, вот я его отчитаю! Придумал какие-то сказки, какое-то волшебное кресло, какой-то укромный уголок для Саши и — слыханное ли дело — запретил мне туда заходить. Говорит, у каждого маленького человека должен быть свой укромный уголок, и никто там не имеет права его беспокоить. Ишь чего старый выдумал!..

Саша решил заступиться за Петра Петровича, а то еще, чего доброго, бабушка его отчитает, но у него снова ничего не получилось…

…Ровно в восемь бабушка подняла Сашу с кровати и отвела в ванную, чтобы он умылся и почистил зубы. А Саша сел на табуретку, которая стояла в ванной, и уснул сидя.

Потом прибежала бабушка, разбудила Сашу, умыла и накормила геркулесовой кашей.

Петр Петрович рассказывал Саше, что в Древней Греции такую кашу ел сам Геркулес. Правда, тогда эта каша называлась по-другому. Он ел эту кашу каждое утро и все время подымал тяжести: он мечтал быть самым сильным человеком. А потом на спортивных состязаниях Геркулес поднял быка. Тогда у него стали спрашивать, как он этого добился, и Геркулес ответил, что просто по утрам он ел кашу земли. И с тех пор овсяную кашу стали звать геркулесовой и ею кормили всех детей в Древней Греции. Обо всем этом Саша вспомнил, чтобы ему легче было съесть свою тарелку каши.