Игрушка Ворона (СИ) - Драч Маша - Страница 19

Вадим молчал, угрюмый взгляд делал его значительно старше, чем он был на самом деле.

- Обычно, я так не откровенничаю, - пытаюсь улыбаться, но хреново получается. – Не знаю, как это у вас получается, но язык трудно за зубами держать, - отпиваю из своей кружки и чувствую, что сердце стучит о ребра так сильно и так больно.

Воронов взял мою правую руку и провел большим пальцем по запястью, сразу же нащупав тонкую полоску шрама. Прикосновение к нему отдалось теперь болью где-то в горле, а не в груди. Сложилось такое ощущение, что Вадим прикоснулся к моей душе, к сгустку сплошной боли, о которой я старалась не думать и прятать от посторонних глаз, чтобы не выглядеть размазней.

- Мне жаль, - единственное, что произнес Вадим и неожиданно для меня, прижался губами к моему запястью. В будущем, эта точка моего тела станет его излюбленной, а сейчас меня это поразило настолько сильно и глубоко, что я разучилась на секунду дышать.

Надо бы что-то ответить, но язык прилип к нёбу, и все мысли превратились в одну сплошную кашу. Никого так близко я к себе еще не подпускала, и это вскрывало, вспарывало ту действительность, с которой я жила вот уже на протяжении девятнадцати лет.

Взгляд мечется туда-сюда, будто я пытаюсь найти выход и удивительно, но он нашелся в образе колоды карт, лежащей на металлической полке с пряностями.

- В карты играете? – спросила я немного охрипшим голосом.

Воронов отпустил мою руку и обернулся. Разрыв контакта между нами неожиданным образом заставил меня почувствовать себя крайне дерьмово, словно бы я только что лишилась самой важной составляющей всей своей жизни. Воздух застрял в легких и никак не хотел выходить наружу. Что со мной творилось?

- Да, временами, когда мои ребята засиживаются допоздна, - Вадим встал со своего места, чтобы взять колоду.

- Мы тоже в детдоме играли на печенья там всякие. Хотите, покажу вам парочку фокусов? – я говорила слишком быстро и громче, чем, наверное, нужно было. Меня всю потряхивало, а в животе вдруг стало так щекотно. Не знаю, нормально ли это, но такая реакция тела определенно связана с прикосновениями Воронова.

- Давай, - он протянул мне карты, но садиться не спешил, тоже почувствовал это между нами?

Я принялась тасовать колоду, пальцы помнили свое дело и до того ловко управлялись с картами, что человеческий глаз не мог физически успеть за всеми манипуляциями.

- У тебя хорошо получается, - заявил Вадим, внимательно наблюдая за мной.

- Знаю, но одна моя учительница всегда говорила, что моими руками управляет дьявол, - я заулыбалась, чтобы Воронов не подумал, будто вздумала жаловаться ему. – Загадайте карту, - предлагаю, - но мне не говорите.

- Загадал.

Продолжаю тасовку и стараюсь думать о чем-то отвлеченном, но все мысли концентрируются только вокруг одного человека. Может, еще пару дней назад меня это и злило бы, но сейчас почему-то нет. Я скорее злилась из-за того, что понимала, такие люди как Вадим не могут принадлежать такой оборванке как я. Хотя мне уже давно пора свыкнуться, что одним всё, а другим ничего, причем ничего во всех отношениях этого блядского слова.

Перед глазами, будто специально возникла картинка, построенная моим воображением, в ней Воронов занимается сексом с Миланой, трогает ее и целует так же, как только что целовал мой шрам. Ноющая боль иглой вонзается мне в грудную клетку и кажется, что пробивает насквозь. Я даже поморщилась, но быстро взяла себя в руки, понимая, что всё это время Вадим внимательно наблюдает за мной.

- Вот ваша карта, - я протягиваю ему даму червей и вижу в глазах-льдинках проблеск удивления.

- И правда моя, - он смотрит на карту, затем улыбается мне, а я ощущаю, будто эта простая искренняя улыбка простреливает мне висок и отчаянно хочется коснуться хотя бы кончиками пальцев этих губ. Такое желание пугает меня так же сильно, как если бы меня заперли в темной конуре.

- Вот такой простой фокус, - подытоживаю я и кладу колоду на стол. – У вас есть покурить?

- Есть, - Воронов протягивает мне пачку «Мальборо» и зажигалку. – Можешь, прям здесь.

- Спасибо, - я взяла одну сигарету и, не медля закурила. – Да и вообще, спасибо за чай и угощение.

- Не за что, - Вадим продолжает рассматривать меня, я не могу сказать, что это было неприятно, я скорей, чувствовала себя немножко неловко. Никто и никогда так откровенно на меня не смотрел.

Он же сам сказал, что я не в его вкусе, но на тех, кто не во вкусе, не смотрят голодным взглядом. Тут и книг умных читать не надо, чтобы понять это.

- Уже поздно, - тихо произношу я, когда сил слушать тишину, уже просто нет. – Ребята будут переживать, - докуриваю сигарету, Воронов молча подает мне красивую стеклянную пепельницу. – Короче, пора мне, - я хотела убежать из этой кухни, понимая, что не могу выдержать этой странной перемены между нами. Я в один момент стала оголенным нервом, ощущая покалывания на запястье в той точке, где меня целовал Вадим. Новизна ощущений пугала, и я хотела уйти не от Воронова, а от этого пугающего чувства.

Осторожно спрыгиваю с барного табурета. Нет, и всё же эта штуковина дико неудобная, что бы о ней не говорили. Иду к выходу и боюсь грохнуться на пол, настолько сильно ноги не хотели меня слушаться. Уже на пороге между кухней и общей комнаты слышу тихое:

- Постой.

Кожу пронзают миллионы мелких иголочек, это и больно, и приятно, и вместе с тем не хватает воздуха. Я была пьяной, не пившей.

Сильная горячая рука берет меня за запястье и призывает повернуться, я поддаюсь этому импульсу и встречаюсь взглядом с Вадимом. Его глаза сейчас мне кажутся какими-то странными, необычными, будто лед в них плавится, тает, затапливает собой морские глубины. Мои колени дрожат, хоть я и понимаю, что никаких причин для этого нет.

Воронов шумно и часто дышит, я вижу как его рельефная грудь вздымается, вдох-выдох… вдох-выдох, надо же, как интересно наблюдать за привычным функционированием чужого тела. Вадим снова подносит мое запястье к своим губам и вновь его целует, но теперь гораздо дольше, позволяя мне прочувствовать его горячие мягкие губы на своей коже как можно отчётливей. Не знаю, не понимаю, что произошло, что побудило Воронова пойти в разрез с его же недавно сказанными словами, но в какой-то миг, когда я потеряла бдительность, его губы накрыли мои, а сильное мужское тело прижало к холодной стене кухни. И в отличие от навязанных касаний того пьяного мужика, эти мне были до одури приятны и даже больше.

Я чувствовала тонкий отголосок малины на влажных губах Вадима, которые целовали меня настолько безумно, что пол под ногами начинал качаться. Мои пальцы, будто подчиняясь неизвестному моему сознанию приказу, сами собой зарылись в мягкие волосы Воронова. Я уничтожала его идеальную прическу, стирала образ главы мафии, превращала в обычного мужчину, который так неосторожно мне понравился.

Влажный язык, умелые малиновые губы целовали, ласкали меня, и мне вдруг снова захотелось расплакаться. Эта нежность, простая человеческая нежность, которой мне так дико не хватало, поражало в самое сердце, разносясь то ли ядом, то ли лекарством. Я чувствовала Вадима так же четко, как и саму себя. Его сильные руки сжимали мою поясницу, но не делали больно, немного отросшая щетина покалывала кожу щек, но это было приятно. Я не умела целоваться, но это не остановило меня показать Воронову свой отклик, кажется, я нечаянно пару раз прикусила его нижнюю губу, но он не отстранился, просто улыбнулся, выцеловывая мои уже опухшие губы, чувствительную кожу на шее.

Кровь кипела в жилах, разнося болезненно-приятный жар по всему телу. Я пьянела или Вадим пьянел, а может, мы оба? Не знаю. Мне просто было хорошо, и я чувствовала себя бесконечно счастливой. Именно эти ощущения всегда определяли правильность совершенного поступка. Тяжелые толчки сердца, кажется, заполнили всю мою грудную клетку, и я не могла дышать, воздух не хотел входить в лёгкие и тут же покидать их.