Повесть о ледовом комиссаре - Водопьянов Михаил Васильевич - Страница 15

Лед уже смерзался в сплошные гигантские поля. Скоро зима. Еще недолго, и арктическая ночь окутает все и вся кромешной мглой.

Неужели «Седову» придется остаться во льдах на долгую и тяжелую зимовку? Льды, полонившие корабль, труднопроходимы, к тому же облегченный пароход, освободившийся от груза, уже не в состоянии, как прежде, штурмовать ледяные барьеры. Для того, чтобы продолжать форсировать льды, нужно было сначала довести судно до полного веса. Вот почему все участники экспедиции с утра до вечера кололи лед. Лебедки загружали трюмы ледяными глыбами. Взяв полную норму холодного груза, корабль заметно осел.

Не слышно привычных вздохов корабельной машины. Остановившийся «Седов» стал похож на большой, не очень уютный и довольно холодный многоквартирный дом с пестрым населением, жильцы которого ропщут на свою судьбу. Но, не все!

«А все же ледокол — прекрасное орудие исследования Арктики, — пишет в эти тяжелые часы Отто Юльевич Шмидт. — Сегодня, стоя на льду …мы с географом Ивановым, совсем размечтались… Ледоколом, умеючи и не спеша, можно будет добраться до 86 градуса, а там (на полюс) выйдет группа пешком. Успех такого предприятия зависит от людского материала. Хорошо бы иметь все время радиосвязь с ледоколом и брать пеленг на него… Это пока мечты, а действительность довольно скверная». Начальник экспедиции умел смотреть в будущее. Он мечтал о завоевании полюса. И через восемь лет Шмидт достиг заветной цели. Все дело оказалось в «людском материале» и технике.

Тем временем в капитанской каюте заседал штаб экспедиции. Шмидта и его помощников очень беспокоили дела на строящейся зимовке. Закончили ли плотники отделку зданий? Поставлена ли мачта радиостанции? Может быть, есть какие-нибудь недоразумения со сборкой аппаратуры, которые не могут быть устранены без помощи механиков с корабля?

Зимовщикам оставлена маленькая переносная радиостанция, однако от них нет никаких известий. Ежедневно в восемь часов, как было условлено, радист «Седова» выкрикивал в радиотелефон:

— Алло! Почему молчите? Мы с «Седова»! Алло! Почему молчите?

В эфире была тишина.

Что могло случиться?

Подойти к острову через неприступные льды «Седову» не было никакой возможности.

— Отто Юльевич, дальше идти нет сил, — мрачно заявил Воронин на «военном совете». — Бесполезно пускать в воздух последние остатки драгоценного угля. Вы видите, сделали все возможное… Продовольствия на острове оставлено на три года, хватит не только на зимовщиков, но и на строителей…

Тогда Шмидт, вскочив с кресла, необычно громким голосом решительно произнес:

— Начальник экспедиции не может бросить доверенных ему людей на произвол судьбы. Мы не уйдем от Земли Франца-Иосифа до тех пор, пока я сам не увижу, что радиостанция отстроена, что люди находятся в тепле. Я не дам сигнала к отходу до тех пор, пока не заберу наших строителей и не доставлю их на «Седов». Поэтому сегодня вечером я отправлюсь пешком к острову. Надеюсь, найдутся товарищи, которые не откажутся отправиться со мной?

Желающих оказалось много. Шмидт выбрал себе в спутники корреспондента «Известий» Б. В. Громова и географа И. М. Иванова, с которым мечтал о будущем походе на полюс.

— Вот и будет у нас репетиция, — улыбаясь, сказал он ему.

По настоянию капитана с начальником пошел и опытный матрос В. А. Иванов.

Шмидта пытались отговорить от этого опасного для жизни путешествия, уверяя, что льды могут разойтись и тогда никак не доберешься до земли, но он был непреклонен.

Сборы были недолги. С собой брали маленький брезентовый каяк (лодочку), нарты для ее перевозки, палатку, два заплечных мешка с продовольствием и винтовку.

Перед отходом — большая радость. В сорокакратный капитанский бинокль можно иногда различить коричневую полоску острова Скотт-Кельти, а за ним неясные очертания мыса Седова. На этот раз Владимир Иванович Воронин заметил между крошечными коробочками зданий станции поднявшуюся к небу иглу. Значит, радиомачта поставлена! Значит, работы в поселке идут успешно!

В 10 часов вечера 27 августа провожаемые всей экспедицией смельчаки по узкому шторм-трапу спустились на лед.

— Я думаю, — крикнул им сверху В. Ю. Визе, — при благоприятных условиях через два часа вы будете на берегу. Так думали и уходящие. Но в Арктике трудно, почти невозможно, рассчитывать время, нужное для преодоления какого-то расстояния.

Шмидт и его спутники пошли напрямик, ориентируясь на скалу Рубини-Рок, вершина которой маячила в туманной дали. Вначале шли по ровным ледяным полям, сменяясь по двое, тащили нагруженные нарты. Но очень скоро легкому пути пришел конец. Ровные ледяные поля сменились нагромождениями торосов. Движение сильно замедлилось. Путники с трудом волочили сани по неровным глыбам льда. Нарты задевали за острые углы торосов и часто опрокидывались. Хотя люди были одеты сравнительно легко, пот так обильно стекал с них, что фуфайки промокли. В конце концов нарты не выдержали такой бугристой дороги, и одна из лыж сломалась. Громов предложил было бросить сани с лодкой и налегке двигаться вперед. Шмидт, указывая на темные полыньи впереди, категорически возражал.

Матросу Иванову удалось веревкой скрепить сломанную лыжу.

К 3 часам утра отошли лишь на 5 км и, обернувшись, увидели чернеющий среди необозримой белой пустыни контур корабля. Поднялся ветер с севера, и огромное ледяное поле, на котором находились путники, начало дрейфовать на юго-запад, т. е. в обратном направлении от цели их похода.

Стали появляться разводья. У первого же разводья шириной в полноводную реку приняли решение разделиться на две партии и переправляться по очереди. Иначе поступить было нельзя. Утлый и неустойчивый каяк вмещал только двоих, осаживаясь в воду до самых бортов. Шмидт и географ Иванов поплыли в каяке, а Громов и матрос Иванов пошли в обход, прыгая через узкие разводья, переправляясь через более широкие на небольших ледяных обломках, как на плотах, отталкиваясь палками.

Поднялся колючий ветер и погнал крошечную парусиновую лодку обратно, волны заливали ее.

Потом все четверо встретились и снова стали пробираться через нескончаемые торосы, тянуть нарты с потяжелевшей, намокшей лодкой по ледяным буграм и сугробам, скользя, спотыкаясь и падая.

Идти становилось все труднее и труднее. Ноги вязли в рыхлой снежной крупе. Глаза слипались. Болели плечи, натертые веревкой от саней. Мучительно хотелось пить и, сколько ни грызли кристаллы льда, жажда не унималась.

Так, усталые, измученные, люди шли уже двадцать часов, а берег все не приближался. Дрейф льда сводил на нет все их усилия.

Утром выяснилось, что они находятся почти там же, где были и вечером. Идти вперед не было уже сил. Развернули палатку, ту самую, которую Шмидт брал с собой на Памир, и наскоро закусили застывшими мясными консервами.

Журналист Борис Громов так писал впоследствии об этом привале:

«Хочется хоть полчаса, но отдохнуть. Но неугомонный Отто Юльевич уже торопит:

— Скорее в путь! До земли еще далеко!

Я поражаюсь его исключительной энергии и выносливости. В минуты, когда мы падали от усталости, Шмидт, с присущим ему юмором, умел ловко и незаметно подбодрить, поднять настроение. Только здесь, в исключительных условиях сурового Севера, мы достойно сумели оценить это его прекрасное качество».

И четыре человека снова отправились в тяжелый путь. Медлить нельзя было и минуты. Положение становилось очень опасным. Все крепчавший резкий ветер быстро гнал льды и мог вынести их мимо земли прямо в открытый океан. Тогда спасенья нет!

Единственная надежда — идти вперед, пристать к ближайшему острову Мертвого тюленя. Они были в километре от него.

Громов и Иванов-географ первыми добрались до каменистой отмели острова.

На острове Мертвого тюленя остался Громов, а Иванов отправился за Шмидтом и матросом.

Прошел час, другой, третий… Застывший Громов бродил в одиночестве на диком ветру по пустынному острову, ожидая товарищей. А их все не было и не было. Самые страшные мысли лезли в голову. Шмидт и двое Ивановых остались без оружия, — винтовка у Громова, но зато у него нет ни куска хлеба.