Планеты с тёмными именами (СИ) - Шкуропацкий Олег Николаевич - Страница 7

- Ты красивая очень - сказал я; неуверен, что можно было придумать что-то более неуместное в данном случае.

Она смотрела мне в глаза своими живыми глазами и упорно молчала: мой глупый комплимент её нисколько не задел. Я загнал себя в глухой угол; невольно я оказался в положении ещё более дурацком чем Валерия, во всяком случае она хотя бы чувствовала себя на своём месте, органично. Мне показалось, что сейчас я не способен вытянуть из неё ни единого слова, как из партизана угодившего в плен. Её молчание постепенно становилось угрюмым и непобедимым. Сколько можно обнаружить глубины в женщине, если ты, конечно, очень хочешь оную обнаружить. Что я мог ей ещё сказать, какую глупость мог ещё сморозить? Ничего более не лезло в голову; я просто смотрел на её рябоватое, словно посыпанное ржавчиной, выразительное лицо. Колени сидящей, круглые и спортивные, похожие сейчас на твёрдые бледные яблоки, тоже привлекали моё внимание.

Интересно, чтобы она сделала, если бы я сейчас нагнулся и поцеловал её в губы. Не думаю, что она залепила бы мне пощёчину, для этого она слишком варварка, слишком далёкая от Рима, чтобы опуститься до столь патетического жеста. Оставьте пощёчины сложившим себе цену парижанкам; они знают в них толк, они с птичьим молоком матери впитали это искусство: хлестать мужчин аристократической ручкой. Это их право и святая их обязанность быть всегда на стрёме, оставаться вечно парижанкой, носить с собой в сумочке про запас несколько пар дополнительных сменных оплеух. Иное дело Восточно-европейская равнина, которая уж никак не страдает дурновкусием в виде хорошо поставленных на широкую ногу ложноклассических пощёчин.

- Отвернись - приказала Валерия; голос её был значительно грубее чем мне показалось в первый раз.

Я послушно отвернулся навстречу ветру и скрытому за облаками мутному пятну солнца. А что мне ещё оставалось делать, я вёл себя, как школьник - отличник и паинька. Женщина за моей спиной отчётливо возилась. По всей видимости, она подтиралась и одевала неуклюжие тёплые штаны. Мне захотелось обернуться, плюнуть на свою романскую галантную зашоренность и обернуться, сделать это назло всем своим рафинированным предкам, но западноевропейское жеманство крепко держало меня за яйца, словно норовистого бычка.

- Давай я проведу тебя домой - вот и всё, что я смог выдавить из себя, будучи повёрнутым в обратную сторону, как будто предложив свои куртуазные услуги влажной осенней погоде.

... седьмая запись в дневнике

Питера тянуло в лес, "зов предков": так он пояснял эту тягу. Сначала это меня вполне устраивало и умиляло: осенний лес, грибная столетняя затхлость, облетающий багрянец, замшелые при - иной раз получались очень свежие красочные снимки. Но вскоре я начал тяготится нашими долгими пешими прогулками, красота в больших дозах начинала довлеть, очаровательный осенний лес обернулся в тягость, превратился в довольно скучное и заурядное явление. Но время от времени мы снова его посещали, бродя между уже порядком облысевших стволов и тщательно всматриваясь себе под ноги. Как правило мы искали грибы или делали вид, что заняты их поиском. В тот раз мы тоже вошли в лес и двинулись живописными тропками грибников. Быстро наши пути разделились, Питер ответвился в другую сторону. Я шёл в одиночестве, погружённый в навязчивую красоту этих мест. Я был пресыщен ею, словно прелестями опостылевшей подружки. Лес сейчас казался мне быстро стареющей и оттого неугомонной красавицей, болезненно переживающей за свою обречённую сексуальность. Лес меня больше не волновал, к этой даме я потерял всякое влечение и окончательно охладел.

Иногда гриб, словно эректный пенис, поднимался на обочине моего зрения; я срезал его, как будто кастрировал блудливую землю; если везло то это были увесистые негритянские фаллосы с толстенькой коренастой ножкой и небольшой облезлою залупой. Я не искал их специально, они случайно попадались мне на глаза - тугие, красиво выпирающие хуи, словно лес с неким умыслом, нарочно афишировал своё великолепное мужское достоинство. Иногда гриб случался липким, покрытым какой-то подозрительной блестящей слизью, словно только что после эякуляции; брать его в руки - всё равно что удовлетворять жеребца. Очень скоро мне откровенно наскучила эта охота за плотными лошадиными членами самой Природы. В какой-то момент я почувствовал себя извращенцем. Глупо, конечно, но эта мысль надёжно загрузла в моём сером мозгу. Я думал: " В собирании грибов есть что-то гомосексуальное, заниматься этим - всё равно что прикидываться голубым. Наверное люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией обожают это делать: хватать грибы за ножки и срезать их у самой мошонки земли". Общение с природой оказалось для меня слишком половым занятием. Может кто-то и испытывал определённое удовольствие, но я при этом оставался совершенно равнодушным. Близкое знакомство с лесом меня не возбуждало, я даже начал подумывать, что ремесло грибника - сугубо женское. В какой-то мере, близкое знакомство с лесом, оказалось для меня слишком близким.

Так собирая грибы и предаваясь патологическим размышлениям, я забрёл в какую-то глухомань. Питер бродил где-то в другой стороне, наши грибные дорожки давно разошлись - обычная стратегия для любителей-грибников: раздвоиться для более результативной половой жизни. Я не волновался по этому поводу, поскольку считал сие вполне естественным: грибники очень часто и намеренно теряют друг друга из вида. Оказавшись один, я взобрался на вершину покатой балки и не поверил своим глазам. Внизу, почти на треть погрузившись в почву, торчала исполинская летающая тарелка. Она выглядела очень старой, пологие плоскости её корпуса местами зеленели, покрытые слоем вездесущего лишайника. Потерпев крушение, НЛО снесло более половины соседнего холма; на месте падения, вокруг рабочего тела тарелки, образовался мощный земляной вал. Деревья здесь были немногим реже, стояли не такой дружной кучей и по возрасту явно уступали основной части леса. Это казалось невероятным и подавляло своей неожиданностью и своим масштабом. Подобное могло пригрезиться только в дурном сне. Я видел вошедший глубоко в грунт неопознанный летающий объект и всё никак не мог поверить своим глазам. У меня, пожалуй, отвисла челюсть, мой мозг ни за что не хотел воспринимать увиденное. В этом было что-то издевательское: одновременно и невозможное и вполне будничное.

Я поспешил сделать несколько снимков, слава Богу, фотоаппарат был при мне, словно боясь, что НЛО бесследно растворится в воздухе. Но на сей раз объект и не думал исчезать, тарелка надёжно покоилась в гуще леса, уже не одно десятилетие покрываясь мхом. Чтобы приблизиться к артефакту, я начал осторожно спускаться по сырому склону холма, но сделав несколько неуклюжих шагов, я остановился, как вкопанный. Внизу почти у самого подножья летающей тарелки я неожиданно увидел Питера. Он шёл неосторожно разгребая ногами павшую листву. Не знаю почему, но я замер, наблюдая за тем, что происходит внизу. Питер остановился в непосредственной близости от НЛО; он скинул рюкзак и достал оттуда толстую краюху житного хлеба. Что он собирался делать, неужели решил подкрепиться - оригинально: заморить червячка под сенью инопланетного звездолёта. Оказывается Питер не был лишён сентиментальной жилки, кто бы мог подумать. Разломав коричневую буханку, он крошил пальцами хлеб и разбрасывал крошки далеко в сторону, словно приманивая голубей. Я услышал какие-то странные, словно смоченные, звуки - Питер внятно и громко чмокал языком. Казалось он действительно кого-то приманивал, но кого? Ничего кроме деревьев вокруг него не было. Жалкие раздетые стволы и только - праздник осеннего эксгибиционизма подходил к концу. Неожиданно я заметил какое-то невнятное шевеление; листья вокруг Питера пришли в движения, заволновались и из-под них начали появляться жуткие исковерканные фигуры мертвецов, совсем, как те, которых мы видели в одну из памятных ночей, ожившими на кладбище, во время ловли древляка. И вот опять.