Мозг стоимостью в миллиард долларов - Дейтон Лен - Страница 51

• Предыдущая
• 51/65
• Следующая

— И что же? — спросил я.

— Она охотится за ними, как за кроликами. И полагает, что будет счастлива, а на самом деле остается лишь кучка костей да жалкая шкурка.

— Расскажи это кроликам.

Харви кивнул. Он нашел смятое фото Сигне и уставился на него, словно бы пытаясь себя убедить, что она на самом деле существует.

— Я должен еще раз поговорить с ней. — Он повернул снимок лицевой стороной ко мне, дабы я понял, кого он имеет в виду. — Я снова увижусь с ней в Хельсинки. И уговорю ее. — Я без особого энтузиазма кивнул. — Ты не понимаешь! Такое случается только раз в жизни. Глянь на нее: какие у нее густые волосы, мягкие руки, какая у нее кожа. Она — воплощение молодости.

— Все мы когда-то были такими.

— Не такими.

— Что ж...

— Я серьезно, — вздохнул Харви. — Мало кому такое свойственно, такие глубоко скрытые достоинства. Это даже пугает меня. Она нежная, преданная и беззащитная; она напоминает раненого зверька. Лишь через несколько недель после нашей первой встречи я набрался смелости заговорить с ней. Я шел вечером домой и молил Бога — сделай так, чтобы она полюбила меня. Прошу тебя, Господи, я никогда больше ни о чем не буду тебя просить, если ты заставишь ее полюбить меня. Даже теперь, стоит мне увидеть ее, я стою и смотрю на нее, открыв рот, как ирокез на небоскребы. В первый раз я встретил ее, когда она выходила из обувного магазина. Я шел за ней до офиса, где она работала. Во время ленча я болтался поодаль и наконец как-то вечером в ресторане заговорил с ней. Даже теперь не могу поверить, что она в самом деле любит меня. Не могу поверить. — Харви сделал глоток кофе, а я, вспомнив предположение Доулиша, испытал удовлетворение оттого, что оказался прав. — Невинность, — продолжал Харви. — Понимаешь, вот это в ней и чувствуется. Ведь столь целомудренное отношение к миру возможно, если в глубинах памяти не заложена программа, исключающая такой подход. Понимаешь ли... невинность — это знание о том, что ты можешь совершить, а опыт — знание того, что тебе недоступно.

— Обретение опыта — это метод закрепления предрассудков, — уточнил я.

— Нет, — возразил Харви. — Когда ты в последний раз обращался к опыту? Когда сомневался в успехе, вот когда!

— Налей себе еще кофе, — предложил я. Не имело смысла дискутировать с ним. — У тебя острая стадия маниакально-депрессивного психоза, Харви.

— Так и есть. И я еще не совсем здоров.

— В самом деле?

— Ты улыбаешься, но у меня температура 102 градуса.

— Откуда ты знаешь?

— Я ношу с собой термометр, вот откуда. Хочешь, я тебе измерю температуру?

— Черт возьми, зачем?

— Прекрасно, когда ты в хорошей форме и вообще здоров. Но вдруг со мной что-то случится?

— Если тебе в самом деле плохо, я вызову врача.

— Нет, со мной все отлично, все отлично. В самом деле все хорошо. — В тоне, которым он это произнес, подразумевалось «лучше я умру на посту».

— Как скажешь.

— Ты бы не выдержал того, что мне досталось. Хуже быть не могло. — Взяв бутылку «Лонг Джон», он вопросительно посмотрел на меня, я кивнул, и он наполнил до половины наши бокалы, после чего одним глотком опустошил свой. — Эта девушка, — снова начал он. — Ты не имеешь представления, через что ей пришлось пройти.

— Расскажи, — попросил я.

— Хотя ее отец так и не получил широкого международного признания, на которое имел полное право, он был в числе тех гениальных мозгов, которые создали атомную бомбу. Но после войны он погрузился в депрессию. Испытывая чувство вины, он был мрачен и хотел лишь сидеть и слушать Сибелиуса. Он принадлежал к очень преуспевающей семье, так что мог позволить себе пригласить целый оркестр в свой огромный дом в Лапландии, где и днем и ночью лишь слушал Сибелиуса. Порой в доме не оставалось и крошки пищи, но оркестр все равно продолжал играть. Должно быть, у Сигне сохранились ужасные воспоминания, потому что ее мать была подключена к аппарату «искусственные легкие». Можешь ты себе представить такое?

— Без труда, — ответил я. — Очень легко.

Харви продолжал беспрерывно говорить, подливая себе виски, пока не покончил со всем моим запасом. В девять часов я предположил, что нам стоит выйти и где-нибудь поесть.

— Вареное яйцо, — предупредил он. — Больше я ничего не хочу. — В морозильнике я обнаружил несколько кусков мяса и пиццу и пока возился с ними, Харви попытался найти общий язык с моим старым «Бехштейном». Он умел исполнять всего лишь несколько песенок, и подбор их был довольно странен: «Две маленькие девочки в голубом», «Покров зеленой листвы», «Я снова заберу тебя домой, Кэтлин» и «Не хочу играть на твоем дворе». Он старательно исполнил весь их набор, с предельным тщанием аккомпанируя себе. При исполнении самых сложных аккордов ресницы у него трепетали, а голос понижался почти до шепота, снова обретая силу на простых переходах. Когда я принес еду в гостиную, Харви поставил тарелку на пианино и, не переставая жевать и разговаривать, изобразил несколько музыкальных фраз.

— Я хотел бы попросить тебя о паре одолжений, — наконец произнес он.

— Выкладывай.

— Во-первых, могу ли я сегодня переночевать у тебя на диване? Мне кажется, сегодня за мной следили.

— Ты не притащил за собой хвост сюда? — обеспокоенно спросил я. — Никого не привел к моей квартире? — Вскочив, я нервно стал расхаживать по комнате. Это представление должно было убедить Харви, насколько я встревожен.

— Боже милостивый, конечно же нет, — уверенно заявил он. — Я начисто избавился от хвоста. На этот счет можешь не беспокоиться. Я оторвался от него, но они отлично знают, в какой гостинице я остановился. И если я сейчас туда вернусь, мне тут же снова сядут на хвост.

— О'кей, — неохотно согласился я. — Если только ты уверен, что тебя не проследили.

— Скорее всего, это кто-то из людей Мидуинтера, — предположил Харви. — Но поскольку они все равно знают, где ты живешь, так какая разница?

— Это дело принципа, — насупился я.

— Да. Но в любом случае спасибо.

— Около одиннадцати мне надо уйти, — заметил я. — Всю ночь буду работать.

— В каком качестве?

— Дежурного офицера, — соврал я. — Стоило войти, как меня тут же нагрузили. Нам, которые работают неполный день, всегда достаются самые неприятные обязанности. Вернусь примерно к полудню. Ты будешь на месте?

— Я бы хотел побыть тут дня два или три.

— Конечно. Ничего не имею против.

Харви взял минорный аккорд.

— Это из-за Сигне. Она очень ценит тебя. — Я промолчал. Харви продолжил: — Я бы хотел, чтобы ты отправился со мной в Хельсинки. И помог мне уговорить ее уехать со мной. С твоей помощью, не сомневаюсь, все получится.

Слишком хорошо все складывалось. Слишком легко, и у меня зародилось подозрение относительно его или, точнее, я увидел свою роль в новом свете.

— Не знаю, Харви, — пожал я плечами.

— Больше я не попрошу тебя об одолжениях, — мягко настаивал Харви. — Больше не буду. Но ты станешь крестным отцом нашего первого ребенка. — Он сыграл первые такты «Свадебного марша».

— О'кей, Харви, — сдался я. — Едем в Хельсинки.

И Харви изобразил на клавишах восторженную руладу.

Харви я оставил в квартире. Я не сомневался, что в мое отсутствие он не рискнет высунуться за ее пределы. Но поскольку меня грызли кое-какие сомнения, я все же связался с человеком, который продолжал наблюдать за домом. В офис я позвонил прямо из машины. Меня должны были встретить Гарриман и дежурный офицер, которым на этот раз оказался Чико.

Набрав номер Доулиша, я сказал, что хотел бы как можно скорее изолировать воров, что орудуют в микробиологической лаборатории, и предложил, чтобы агента, работающего в экспериментальном отделе, взяла служба безопасности в Нортоне, как только он утром появится на работе. А вот Пайка я хотел лично препроводить за решетку.

— Кому-то я должен передать Пайка между двумя и тремя часами утра, — предупредил я. — К тому времени у него уже будут готовы письменные показания.

• Предыдущая
• 51/65
• Следующая