Удивительные звери (Повесть, рассказы, очерки) - Сысоев Всеволод Петрович - Страница 34

Всю длинную ночь Менгуза не переставала бороться с ненавистным «врагом». Ущемленный палец одеревенел и потерял чувствительность. Тогда Менгуза отгрызла его и поспешила скрыться в свое гнездо.

Обойдя путик, Усов решил проверить ловушку. Еще издали он увидел, что капкан утащен. Обрадованный охотник зашагал по следу Менгузы в надежде вскоре догнать и убить ее. Каково же было его огорчение, когда, спустившись по косогору, он нашел капкан с зажатым в нем пальцем куницы. Вернувшись к косулям, охотник снова приготовил хороший сюрприз для ночного воришки, но Менгуза больше не появлялась.

Болезнь лапы мешала ей предпринимать далекие походы, и она время от времени обходила путики и «собирала дань» с охотника. Немало съела харза даровых колонков. Выведенный из терпения Усов решил во что бы то ни стало выследить и убить проклятую куницу. Он знал, что если Менгузу и удастся выследить, то она не полезет на дерево, а попытается уйти по земле. Загнать же ее на дерево могла только собака. Пришлось идти в деревню за лайкой. Теперь на охоту Усов ходил с Бельчиком, ведя его сзади на поводке. Не каждая собака умеет ходить в лесу на привязи. Но Бельчик был зверовым псом.

Как-то, осматривая утром свои ловушки, Усов заметил мелькнувшую в чаще Менгузу. Быстро отвязав Бельчика с поводка, он показал ему рукой направление и приказал взять зверя. Догнав куницу, Бельчик с ходу попытался схватить ее за длинный хвост, но промахнулся, а Менгуза тем временем заскочила на высокий кедр и затаилась в густой кроне. Подозвав к кедру охотника громким лаем, Бельчик начал крутиться вокруг дерева, задирая вверх морду и нетерпеливо поскуливая. Обойдя кедр и тщательно осмотрев каждую его ветвь, Усов так и не обнаружил спрятавшуюся куницу. «Ничего, теперь ты от меня никуда не уйдешь», — проговорил охотник, обращаясь к невидимой Менгузе. Отойдя в сторону, он решил выстрелить в верхнюю часть дерева. После выстрела что-то там слегка зашевелилось, и в темном переплетении сучьев показался силуэт сидящей куницы. «Так вот где ты спряталась! Сейчас я тебя угощу!» — и с этими словами охотник выстрелил. Но пуля, попав в мерзлый сук, пошла рикошетом.

Испуганная Менгуза быстро поднялась на самую вершину сорокаметрового кедра и без колебаний, широко расставив лапы и распушив длинный хвост, прыгнула вниз. Даже бывалый Усов не ожидал от нее такой прыти. Увидев падающую на землю куницу, Бельчик замер, задрав кверху морду и предвкушая момент, когда его зубы вопьются в шею зверя. Ловко планируя, куница отлетела от дерева на добрых два десятка метров и, мягко шлепнувшись в рыхлый снег, сиганула в бурелом. Опрометью бросился Бельчик к месту падения куницы, но ее и след простыл. Возвратясь к охотнику с вывалившимся из пасти розовым языком, пес тяжело дышал и с жадностью хватал снег.

В один из февральских дней Усову посчастливилось найти берлогу и убить медведя. Нарубив жердняка, он закатил на него медвежью тушу, затем прикрыл ее еловым лапником и развесил сверху стреляные гильзы и красные тряпочки для отпугивания хищных зверей. Вскоре на место удачной охоты Усова пришла Менгуза. Нисколько не боясь незнакомых предметов, она до отвала наелась медвежьего мяса и вернулась в гнездо. По ее пахнущим мясом следам к туше пришли еще две харзы и также изрядно полакомились. Усов, не подозревая о грабеже, не торопился проведать свою добычу, оставленную в лесу. А харзы до того обнаглели, что пировали не только ночью, но и днем. Снующие по лесу звери привлекли внимание кружившего в небе беркута. Орел снизился и в момент, когда Менгуза вылезала из-под лапника, закрывавшего медведя, камнем упал на нее.

Обычно беркут хватал свою жертву одной лапой за голову и, сжимая ей челюсти, не давал кусать себя. Но тут то ли он не рассчитал, то ли Менгуза успела увернуться, но первая хватка пришлась не по месту.

И хотя беркут, сжав спину куницы когтями, стал быстро наносить ей сильные удары клювом по голове, Менгуза изловчилась и впилась своими острыми зубами в орлиное плечо. Видя, что с куницей ему не совладать, орел хотел подняться в небо. Раскрыв свои метровые крылья, он взмахнул ими, но взлететь не смог — правое крыло не повиновалось. А Менгуза все глубже и глубже вгрызалась в незащищенный орлиный бок, из которого лилась кровь. Беркут рвал клювом шкуру куницы, судорожно хватал ее лапами, но ничего поделать не мог. Он терял кровь и задыхался от удушья. Тем временем Менгуза добралась до его шеи. Хрустнули позвонки — и поникла гордая орлиная голова. Затем харза перекусила сухожилья на лапах побежденного врага и, выскользнув из его разжавшихся когтей, медленно побрела к своему гнезду. Молодым куницам, пришедшим ночью к месту сражения, мясо беркута показалось более вкусным, чем мерзлая медвежатина, и к утру от царя птиц осталась куча разбросанных на снегу перьев.

Заканчивался зимний сезон охоты. Усов потерял всякую надежду застрелить или поймать Менгузу. Но однажды он увидел ее на дереве…

Случилось как-то кунице охотиться днем. Не сумев схватить на земле замешкавшуюся белку, Менгуза начала преследовать ее на деревьях. С быстротой птиц неслись звери по ветвям, перепрыгивая с дерева на дерево. Иногда они спускались на землю и мчались по валежинам, кружились вокруг выворотней. Когда белка бежала по земле или по толстым сучьям, Менгуза догоняла ее и едва не хватала за спину. Тогда белка прыгала на тонкие ветки, сгибавшиеся под тяжестью куницы, но хорошо выдерживавшие ее легкое тельце, и уходила от страшного преследователя. В пылу погони Менгуза несколько раз срывалась с молодых деревьев, падала без всякого для себя вреда на землю и снова настигала свою жертву. Чувствуя, что в кедраче от куницы ей не уйти, белка направилась в молодой ольховник, росший по берегам заболоченного ключа. На голых деревьях она была вся на виду, но гнаться за ней по тонким, покрытым гладкой корой веточкам стало для Менгузы труднее. Перепрыгивая на далеко стоящую ольху, Менгуза не удержалась на слегка обледеневшем стволе и заскользила вниз, судорожно цепляясь когтями за кору. Один из сучьев ольхи, причудливо изогнувшись, образовал коварную развилку. В нее-то и попала шея куницы. Напрасно пыталась она освободить голову, отогнуть защемивший ее шею сук не хватало соображения. Исцарапав кору и вконец обессилев, Менгуза затихла, вытянулась вдоль ствола и окоченела, словно кем-то повешенная за свои воровские дела.

Долго рассматривал Усов куницу, хотел было в нее стрелять, но, увидев шапку снега на ее голове, понял, что зверь безжизнен. Вынув топор, он срубил ольху, положил окоченевшую Менгузу в рюкзак и направился к избушке. «И со зверьем приключаются несчастные случаи», — думал зверолов, шагая потемневшим лесом.

Это был могучий зверь в расцвете сил. Приземистое клинообразное тело его покрывала черная щетина, отросшая на хребте в целую четверть. Нижняя челюсть несла на себе грозное оружие — длинные трехгранные клыки. Соприкасаясь с верхними, загнутыми как кольца, они затачивались при постоянном трении друг о друга. Их грани были столь остры и крепки, что попадись между ними любой предмет, он распался бы на две части, словно пересеченный клинком. Таких кабанов именуют на Амуре заворотнями. Как и все дикие кабаны, Заворотень, о котором пойдет рассказ, вел летом уединенный образ жизни, явно тяготясь присутствием себе подобных. Его раздражали бестолковые поросята, их возня и шумная игривость. Он предпочитал спокойное одиночество. Насытившись, подолгу нежился в грязевой ванне, затем с наслаждением почесывался о стволы елей и кедров, пачкая бока смолой и жидкой грязью.

Заворотень очень любил дождевых червей и сочные корневища иван-чая, но главную его пищу составляли желуди и всевозможные орехи. Облюбовав глухой тенистый ключ, впадавший в Мухен, Заворотень не покидал его месяцами. Здесь его никто не беспокоил, а пищи было вдоволь. Однако в конце осени, когда он хорошо зажиревал, его всегда тянуло к странствиям, ибо в это время у кабанов начиналась неспокойная пора брачной жизни. Иногда табун сам проходил через владения Заворотня, как бы посягая на покой бобыля. Так случилось и на сей раз. Послышался треск ломаемых мелких сухих сучьев, и одновременно с сопением и чавканием, столь знакомыми Заворотню, запахло кабанами. Присоединился Заворотень к табуну незаметно. Старая свинья-вожак уловила его резкий запах, но не проявила к нему ни малейшего внимания. Заняв свое обычное место в хвосте стада, Заворотень следовал за табуном при всех переходах, и только когда семейство останавливалось на кормежку, он появлялся среди подсвинков, выделяясь своим ростом.