Падающие звёзды - Чейз Лоретта - Страница 11

– Пожалуйста, – умоляюще проговорила ее сестра. – Мы никому не скажем.

– Так же, как и я никому не скажу, – ответил он. – Я очень хорошо умею хранить секреты. Я не расскажу секрет вашей мамы, точно так же, как не раскрою ваш.

Кристина, поднимавшая по ступенькам позади него, резко подняла голову.

– О, они рассказывали вам секреты, не так ли?

– Всего лишь один, – отозвался Маркус. – Но я должен молчать.

– Очень хорошо, – сказала она. – Нам просто нужно выпытать один из ваших собственных секретов, чтобы сравнять счет.

Близнецы посмотрели на Маркуса, затем друг на друга и захихикали.

– Понимаю, – заметила их мама. – Он уже рассказал вам этот секрет, не так ли? Тогда мне придется самой выпытать какую-то тайну. Очень, очень мрачную, – добавила она тем же самым низким голосом, которым читала «Франкенштейна».

Маркус знал, что этот зловещий голос предназначался для близнецов. Но по его коже все равно побежали мурашки. Девочки, конечно же, пришли в восторг от подобного голоса, и они, прижавшись к нему покрепче, выразили надежду, что его тайна и в самом деле будет страшной и ужасной.

Он попытался убедить себя в том, что у него нет никаких мрачных тайн, которые можно было бы выпытать, следовательно, нет никакой причины ощущать беспокойство. Его жизнь, как прошлой ночью заметила Кристина, была открыта для публики, и не важно, шла ли речь о любовницах или о коммерческих предприятиях.

До последних двух дней внешняя жизнь весьма удобно отражала его внутреннюю сущность. Но сейчас появились какие-то разногласия. Маркус ощущал их, когда близнецы разговаривали с ним или тянули его за рукава сюртука или просто смотрели на него. Он чувствовал, как внутри него просыпается привязанность – что казалось достаточно естественным, потому что девочки были очень милыми. Он совершенно не возражал против этого. Но Маркус остерегался совершенно других чувств. Старые мечты и надежды поднимались, словно печальные призраки: девушка, на которой он хотел жениться десять лет назад, дети, которых он воображал. Собственная семья, о которой стал бы заботиться, и для которой хотел завоевать мир… до тех пор, пока не пришел в себя и не осознал, что постройка торговой империи не оставляет времени на домашнюю жизнь. До сих пор он не испытывал сожалений. А теперь он держал на руках детей другого мужчины и ощущал боль утраты.

Они могли бы быть твоими, сокрушались призраки.

А вот это, предположил Маркус, и было его ужасной тайной.

Кристина нахмурилась, глядя на свое отражение в зеркале.

– Должно быть, я заказала это платье, думая о Париже, – сказала она Пенни. – Кажется, оно совершенно не подходит для праздника в сельской усадьбе.

– Оно идеально подходит, – ответила Пенни. – Твоя фигура превосходна. Не думаю, что есть какие-то причины скрывать ее.

– Причина есть. Я не хочу, чтобы меня рассматривали как бойкую молодую вдову. Люди слишком быстро верят в то, что, когда мы снимаем траур, то при этом сразу же отказываемся ото всех моральных принципов.

Вчера ночью Маркус назвал ее платье «вызывающим». Это замечание все еще жгло ее, хотя Кристина знала, что оно несправедливо и в связи с этим завязала спор с ним. Она потянула за низкий вырез платья.

– Оставь его в покое, – посоветовала ей подруга. – Если бы я считала тебя бесстыдной, то я бы так и сказала. Этот вырез такой же, как и у платья, которое было на тебе прошлым вечером, и даже Джулиус – а он время от времени может вести себя слегка напыщенно – одобрил его. Он сказал, что тебе давно пора перестать одеваться как жене викария. – Пенни изучила открытую шкатулку с драгоценностями. – Конечно же, ты должна надеть бриллианты. Эта простая подвеска, которая была на тебе вчера…

– Против нее были выдвинуты возражения, – проговорила Кристина.

Пенни взглянула на подругу, ее брови приподнялись.

– Вот как, неужели? Я могу заключить только то, что это Маркус выдвинул возражения. Интересно, на каком основании?

– Он заявил, что подвеска… отвлекает. А мое платье он назвал вызывающим, – сердито ответила Кристина.

Пенни рассмеялась.

– У Маркуса есть смущающая привычка говорить вслух все, что у него на уме.

– Я не должна была говорить тебе. – Кристина отошла от зеркала. – Но эта мысль преследует меня. Что довольно смешно. Он всего лишь дразнил меня, нарывался на ссору, как он всегда это делает, со всеми вокруг. Но раньше он никогда не…

Она обратила свое внимание на выбор серег.

– Для меня это больное место, вот и все. Сестры Артура не одобряли мой выбор гардероба после того, как я сняла траур. Они пытались заставить меня ощутить себя женщиной легкого поведения.

– Не надо рассказывать мне про тетушек, Кристина. Я все знаю об этих надоедливых созданиях. – Пенни подошла на шаг ближе. – Я бы предпочла услышать, о чем еще вы ссорились с Маркусом… и чего именно он раньше никогда не делал.

– Это не то, о чем я говорила… то есть имела в виду. – Она схватила подвеску. – Я едва знала… знаю его. – Кристина затеребила застежку.

– Позволь мне. – Пенни взяла у нее ожерелье. – Ты дрожишь.

– Я замерзла. Мне следовало надеть более теплое платье.

– Скоро ты согреешься, – ответила Пенни, проворно застегивая ожерелье. – Джентльмены будут толпиться вокруг тебя и прилагать все усилия, чтобы тебе стало теплее. Маркусу придется с боем пробивать себе путь через толпу, если он захочет возразить против твоего наряда. А твои другие поклонники, естественно, встанут на твою защиту. Вечер обещает быть весьма волнующим.

– Я не хочу заводить никаких поклонников, – проговорила Кристина, натягивая перчатки. – Но все будут думать, что я… что я ищу мужчину – из-за этого проклятого платья.

– Ты просто нервничаешь, потому что целую вечность не была в обществе – в легкомысленном обществе, я имею в виду. Но мы сейчас пойдем и навестим мальчиков, и позволим им восхищаться нами, а затем получим еще одну порцию восхищения от девочек. После того, как дети закончат говорить нам, какие мы красавицы, мы будем готовы с безупречной уверенностью встретиться лицом к лицу с остальным миром.

Когда Маркус зашел пожелать своим племянникам доброй ночи, женщины как раз выходили из комнаты.

– Топаз, – воскликнула Пенни, рассматривая его булавку для галстука, с выражением, которое Маркус мог бы назвать многозначительным. – Он подходит по цвету к твоим глазам.

– Предполагалось, что он будет подходить к моему жилету, – сухо ответил он. – Также предполагается, что булавку почти не будет видно. Согласно Бо Браммелу, костюм джентльмена не должен привлекать внимание.

– Я не знала, что ты ревностный сторонник Браммела, – сказала Пенни. – Я думала, что ты нанял камердинера, чтобы он заботился о твоей одежде, а ты сам мог не беспокоиться об этом.

– Так как мой камердинер все еще в Лондоне, то я вынужден беспокоиться.

В настоящий момент Маркус испытывал намного больше, чем простое беспокойство. На Кристине было шелковое платье цвета сапфира. Стиль платья казался строгим и простым: никаких оборок и отделок, ничего, что могло бы отвлечь взгляд от чувственных изгибов, которое это платье облегало. Маркус подумал, что она с таким же успехом могла бы быть обнаженной. Для него не было никакой разницы – или, скорее, не было разницы для той отбросившей все мысли части Маркуса, которая состояла из плоти и крови, чьи мускулы болезненно напряглись, а пальцы беспомощно впились в ладони.

Другой Маркус – рассудительный, цивилизованный – холодно ответил еще на несколько дразнящих замечаний Пенни и, как положено, сделал леди несколько комплиментов. Он пообещал вскоре присоединиться к ним внизу, определенно до того, как начнут прибывать гости, и старался удержаться от проявления каких-либо эмоций на лице, пока наблюдал за тем, как они уходили.

Затем он вошел в спальню мальчиков и попытался успокоиться.

Это отняло минут двадцать, которые Маркус заполнил историей про эгейских пиратов. И теперь он опоздает на бал, потому что ему все еще было нужно пожелать спокойной ночи близнецам, как он обещал ранее.