Юся и эльф (СИ) - - Страница 40

Думать об этом не хотелось.

И вообще, нежить могла ошибиться.

— Он… другой, который его сын. Или внук. Или кто там… приходил. Раньше. Думал, его сил хватит… предложил откуп… сказал, жизнь за жизнь.

— А ты?

— А я сказала, что мне лишь бы какая жизнь не подойдет.

Принципиальная нежить, стало быть.

Тело в гробу выглядело… да так, как положено мумии, и выглядело. Иссохшие ткани стянули кости, и потому поза казалась странноватой. Истлевшее платье, точное копия того, которое еще держалась на Юсе. Затянутый паутиной жемчуг.

Череп.

Остатки волос, приклеившиеся к нему с пергаментной кожей.

— Не смотри, — сказал Эль нежити, набрасывая на тело свою куртку. — Не стоит. Там уже не ты… позволь.

— У тебя дыра в боку, — на всякий случай напомнила я.

— Мне уже лучше.

Прелесть какая… еще немного посидим, так вообще захорошеет. Герой ушастый, чтоб тебя… вот выберемся, точно маме нажалуюсь. И бабушке тоже. Пусть потом попробует им доказать, что он взрослый, самостоятельный…

Эль поднял тело.

— Она легкая.

А Юся посторонилась.

Всхлипнула.

Ей страшно. Она умерла, но это еще не значит, что она готова уйти. А я… я подошла к ней и протянула руку.

Она же коснулась ее.

Осторожно так, будто не веря, что я и вправду готова поделиться, что кровью, что теплом. Наверное, я и не готова. Но показалось, что это прикосновение ей нужно.

И мне нужно.

Странно смотреться в черные глаза нежити и искать в них что-то человеческое. Странно рассчитывать на милосердие того, кто сам его не получил. И странно ждать от существа, проведшего много лет взаперти, что оно просто возьмет и простит.

Я бы не сумела.

— Пойдем, — сказала я, сжимая хрупкую ледяную ладошку. — Наверху не так и страшно. А уходить тебе не обязательно.

— Я тебя убью, — всхлипнула Юся. — Он обещал прислать свою кровь… он обещал…

— Такой же засранец, как и его предок…

…наверное, мне стоило раньше озаботиться поисками батюшки. Слышала, всех сироток это волнует и вообще для нормальных людей желание знать свои корни… нормально.

Нашла бы.

Бросилась бы на шею… а там… нет, ну его, подобную родню.

— Веди уже, убийца, — я подняла с земли жемчужину.

— Нет. Стой. Возьми. Там. В ногах. Ты сможешь… его кровь, его сокровище… он очень злился, что взять не может. Я обещала, что если он откупится, то я отдам… отдаю…

Ее улыбка была… нехорошей.

Но к гробу я вернулась. Заглянула и поморщилась: не знаю, что это было раньше, но теперь ткань превратилась в сухое тряпье, которое не рассыпалось лишь чудом. Внутри нащупывалось что-то твердое и липкое, лучше не думать, в чем измазанное.

Наверху посмотрю.

Чуется… не станут меня убивать.

— Идем, — я снова взяла Юсю за руку. — И подумай вот над чем. Я могу отправить тебя прочь…

…и должна бы это сделать, ибо клятва некроманта, защищать, искоренять и все такое… но вот… не то, чтобы желания не было. Не отпускало ощущение, что все это неправильно.

А наверху разгулялся ветер.

Небо черное. Дождь хлещет, будто землю спешит наказать. И ледяные струи заставляют Юсю отступить, замереть. Рот ее приоткрылся. Показалось, вот сейчас она сделает вдох, но…

— А еще я могу дать покой твоему телу, а тебе оставить вот это… — я указала на кладбище. — В город, извини, не выпущу. Все-таки ты… не совсем человек.

Совсем не человек.

— Но просто… не знаю, вернусь, если отпустишь… когда, к слову, могу вернуться.

— Через пятьдесят лет.

Пятьдесят лет, стало быть… зато понятно, почему папенька не спешил меня трогать.

— Почему ты вообще его не убила? — поинтересовалась я так, информации ради. А Юся, выставив ладошку под дождь, ответила:

— У него… осталась моя кровь. И он что-то такое сделал… вызвал меня наверх. А здесь…

…привязка отсутствовала, и тело тянуло воплощенную душу к себе.

— Неприятно было…

Она вновь уставилась на меня, определенно ожидая чего-то…

— Я могу похоронить тебя… скажем, возле склепа. Поставлю пару заклинаний…

— И я, — Эль уложил тело на мокрую землю. — Его не тронут.

— Расширим привязку… будешь за кладбищем приглядывать.

Почему бы и нет? Подозреваю, что Юся, если не самый старый из местных покойников, то всяко самый сильный.

— Только учти, — я не привыкла лгать, даже покойникам, тем более таким, которые могли бы перервать мне горло одним движением руки. А пальчики у Юси были когтистыми. — Я… не знаю, что будет потом. Ты меня убьешь. Кто-то другой… некроманты долго не живут. Излишне беспечные эльфы тоже… и может получиться, что ты сменишь одну тюрьму на другую, попросторней, но все-таки…

— А он сладкий, — Юся слизнула капли с ладони. — Я тебя не убью. И ты придешь снова. Потом. Позже. Мы поговорим. И может быть, мне надоест здесь… или нет. Я тоже не знаю, что будет через пятьдесят лет.

…хоронили Юсю за склепом. Эльф отряхнулся, потянулся, разом позабывши, что вообще-то ранен, и смело ступил в заросли крапивы. А та возьми и подайся в стороны, корни и те повытягивала.

Он уложил на дно могилы куртку.

А я набросила свою.

Куртки было жаль, а девчонки, которая жалась к стене и смотрела на дождь, еще жальче.

— Может… — я показала сверток, — оставить?

Она покачала головой.

— Из-за него меня и… он бы мог иначе, но решил, что я должна хранить его сокровища. Я и хранила. И отдаю потомку. Как он хотел… а это… — она стянула с пальца кольцо.

— Погоди… ты говорила, что в склепе прятали всякое?

…чувствую, кольцо папеньке передавать не следует. Трогать его тоже не надо, у родовых артефактов еще тот характер, в лучшем случае очнется от спячки, что незамеченным не останется. Нет уж, пусть у Юси побудет, так оно надежней.

…возвращались мы по грязи.

Эль молчал.

Мне тоже сказать было нечего… не о любви в самом же деле болтать. Любовь — это так, это возвышенное чувство, которое никак не вяжется с мокрым бельем и першением в горле.

Слягу завтра.

Или уже сегодня.

Слягу и помру позорной для некроманта смертью от простуды… всем назло.

— Юся, — Эль открыл калитку и отступил, пропуская меня вперед. — Мне кажется или… нам не стоит рассказывать о том, что произошло.

Я чихнула.

Правду говорит. Не стоит рассказывать, а лучше вообще забыть, как страшный сон. Ведь бывают же такие сны, повышенной правдоподобности. Правда, добыча моя, оказавшаяся довольно-таки увесистой, скромно намекала, что забыть нам вряд ли позволят, но…

— Знаешь, — голос получился гнусавым, подтверждая, что смерть от простуды — это даже не блажь, это почти, можно сказать, ближайшее будущее, — Ты только… больше не пропадай, ладно? А то я маме пожалуюсь. Твоей.

Эльфа передернуло.

Ага… вот и от матери эльфячьей польза.

…меня уложили в кровать.

Он ранен, а уложили меня. И ботинки содрали, к счастью, до того, как уложили. Причем содрали вместе с носками. На пол отправились мокрые штаны и прилипшая к коже майка, а на плечи упало теплое полотенце.

Не мое.

У меня такие пушистые, легкие в хозяйстве почему-то не приживаются.

Не знаю, каким чудом в руках оказалась высокая кружка с травяным отваром, и пирожок. Почему-то он особенно растрогал… надкусанный с одного бока, но все равно родной.

— Я целителя вызову, — сказал Эль, пытаясь отжать хвост. А я ему говорила, что от длинных волос одна морока.

— Ага… — пирожок, оказавшийся капустным — раньше я капусту в пирожках недолюбливала, было в этом что-то донельзя подлое, ищешь мясо, а тут тебе вареные капустные листочки — примирил меня с действительностью. — Себе…

— Я почти уже здоров, — он продемонстрировал идеальный эльфячий бок, на котором виднелось белое пятнышко шрама. — Я… от земли. Там много силы было. А у тебя насморк.