Дружинник (СИ) - "Amazerak" - Страница 5

— Так тебя скоро в дружину примут? — спросил он, забравшись на верхний ярус.

— С чего ты взял? — удивился я.

— А с чего тебя отдельно тренируют? Ты, конечно, хорошие результаты на стрельбах показал, но я ещё не видел, чтоб кого-то отдельно тренировали.

Мои индивидуальные тренировки для ребят были загадкой, ведь никто здесь не знал о способностях, коими я владел, а я не торопился раскрывать свою тайну.

— А чего это ему чести столько? — буркнул Фома. — Меня третий год обучают, и только в этом году в дружину примут. А этот что? Явился сюда неделю назад — и на тебе. Сразу в дружину. Какого хрена?

— Так ты видел, как Мишка стреляет? И в рукопашную уделывает любого, — встал на мою сторону Саша. — Впрочем, я тоже удивлён. Так расскажешь, что у тебя за тренировки? Чего всё секретничаешь? — опять обратился он ко мне.

— Ничего особенного. Тренировки, как тренировки, — ответил я. — И не знаю я, как скоро меня примут. Придумали вы всё.

— Ну да, ну да, — ухмыльнулся Сашка. — Конечно! Примут. А меня вот нескоро ещё возьмут. Через год, а может — два. Жаль.

— Чего жалеешь-то? — спросил я. — Какая разница? Годом раньше, годом позже. Не торопись. Время и так слишком быстро летит.

— Ну как же?! Так ведь скоро война будет с Фридрихом! А пока меня примут, она и закончится.

— Тебе-то зачем туда? — поинтересовался я.

— Как зачем? Каждый же мечтает сражаться вместе с воинами рода. Тут — такая возможность, а я в отроках сижу.

— Всё равно регулярная армия воевать будет, — со знанием дела проговорил Фома. — Боярам от войны проку мало. Наберёт царь мужичья из крестьян, да рабочих, и погонит. А бояре не станут впрягаться.

— Много ты понимаешь, — возразил Саша. — Если царь-батюшка прикажет, все роды пойдут воевать. А что мужик на поле боя делать будет? Соображаешь хоть?

— Уж соображаю поболее твоего, — парировал Фома.

Мне, как человеку, прошедшему горячую точку, были непонятны эти юношеские порывы, я уже миновал стадию, когда война казалась чем-то романтичным, и хорошо понимал, что ничего там прекрасного и благородного нет: только грязь, смерть и тяжёлый изнурительный труд денно и нощно. Но парни мало того, что не видели настоящих боевых действий, так ещё и воспитывались весьма специфическим образом. Им с детства внушали, что чем грандиознее война, на которой они погибнут за честь своего рода, тем круче. А смерть в бою — это сразу в рай без пропуска, где они будут служить великим предкам.

— Война войной, — вдруг сказал третий сосед по комнате, чернявый паренёк Богдан — а мы вообще-то в западный флигель собирались. Забыли что ли?

— Действительно, — согласился Сашка. — Э, Миха, погнали с нами девок помацаем. Нечего тут валяться, как покойник в могиле.

— Нет, — покачал я головой, — не пойду. У меня девушка есть.

— И кто она? Ты не рассказывал.

— А ты не спрашивал. Так, простолюдинка. Она не отсюда.

— Как хочешь, — махнул рукой Сашка, спрыгивая с верхнего яруса. — Ну и сиди тут один. А мы пошли.

Рано утром за мной заехал Андрей на старом тёмно-зелёном фаэтоне, на котором меня доставили сюда из Арзамаса. Погода стояла прохладная. Последние недели уходящего лета выдались не самыми тёплыми: было пасмурно, временами накрапывал дождь. Вот и сейчас он зарядил, стоило нам покинуть поместье.

Андрей, одетый в недорогой сюртук и кепку, совсем не походил на боярского дружинника. Мы не хотели привлекать к себе лишнего внимания.

— Как Катька поживает? — спросил я, решив, что дружинник может иметь какую-то информацию. — Оправилась от ранения? Не вижу её в крепости.

— С Катрин всё хорошо, — сказал Андрей. — Она выздоровела и сейчас дома на отдыхе.

— Хорошо, что так. Вот же ж засада! С этими тренировками даже нет времени зайти проведать. А когда она выйдет на службу, не в курсе?

После сражения с Капитаном и моим дядей я даже не знал, что сталось с Катрин. То, что её поставят на ноги, я не сомневался. Когда мы уезжали, жизнь девушки была вне опасности, но всё равно неизвестность не давала покоя. Не смотря на страсть, которой я воспылал к Татьяне, с Катрин мы тоже успели сдружиться за время, пока были вместе, и я немного скучал по этой черноволосой красотке, которая постоянно пыталась вести себя со мной, как старшая сестра с нерадивым братцем.

— Подробностей не знаю, — ответил Андрей.

Некоторое время мы ехали молча.

— Слышал, у вас прежде отношения были до твоего изгнания. Так вот, отроку не положено находиться в любовных отношениях с представителями дружины, — вдруг сообщил мне Андрей ни с того ни с сего.

— А тебя каким боком касается моя личная жизнь? — поинтересовался я, слегка обескураженный такой постановкой вопроса.

— Твоя, как ты выразился, личная жизнь касается рода. Как тебя соизволили принять на службу, так запросто и выкинуть могут. Твои подвиги в бою не имеют никакого значения. Пренебрежение обычаями неприемлемо. Знай своё место.

— Обычаи… — хмыкнул я. — Я и без ваших обычаев неплохо справлялся. Так что не пугай ежа голой жопой.

— У тебя нет ни капли благодарности.

Я промолчал. Меня раздражали бесцеремонность и надменность младшего дружинника. Он-то кто такой, чтоб мне подобные вещи высказывать? На место бы поставить, но я знал, что пререкания до добра не доведут. Он дружинник, а я отрок. Если дело дойдёт до драки, для меня это хорошо не кончится. И вопрос не в том, что мне с ним не справиться. В этом-то как раз я проблемы не видел. Проблема была в другом: если дружинник убьёт или покалечит отрока, ему полагался штраф, а вот если отрок дружинника — тут уж смертная казнь без разговоров.

Оставалось ждать, когда меня самого примут в дружину, чтоб с остальными (по крайней мере, младшими) говорить на равных. И рассчитывал, что примут меня после битвы родов, если, конечно, жив останусь.

И всё же не совсем ясно было, почему Андрей завёл разговор на эту тему. Формально-то он, конечно, прав, вот только на практике кто вообще задумывался о таких вещах? Насколько я знал, дружинники заводили любовниц и среди простолюдинок, и среди отроковиц, хотя в последнем случае всё было чуть сложнее. Ведь человек, давший клятву верности, принадлежал душой и телом своему роду, и бояре могли запросто вмешаться в личную жизнь подданных. Но если нежелательные отношения не представляли угрозы роду и чрезмерно не афишировались, то чаще всего, на них закрывали глаза. И какое дело моему спутнику до моих отношений с Катрин, я понять не мог.

— Когда приедем, — сказал я, — давай не как тот раз? По-человечески чтоб. Я поговорю с Таней, объясню ситуацию. Хорошо? А то чуть ли не под дулом пистолетов меня тогда притащили. Я-то ладно, а тут — девушка, всё-таки, поделикатнее надо.

— Мы к обеду должны вернуться, — произнёс Андрей, не отрывая взгляда от дороги. — Некогда рассусоливать.

— Не беспокойся. Мы за сколько доедем? Час сорок? И обратно — столько же. В запасе около двух часов. Всё успеем, и даже раньше вернёмся.

— Ладно, разрешаю. Делай, как считаешь нужным. Но если что пойдёт не так, хватаем девчонку — и едем обратно без лишних разговоров. Уяснил?

Первым делом мы направились к Лаврентию Сергеевичу, где последний раз видели Таню. Тот, как обычно, работал в кузнице. Увидев меня, старый кузнец растянул рот в улыбке, пожал мне руку и хлопнул по плечу.

— Вот так гости! — воскликнул он. — Знатные люди к нам пожаловали!

— Да какие знатные? — улыбнулся я в ответ. — Пока знатностью даже не пахнет. Так, в слугах, считайте, хожу.

— Ну ничего, всё у тебя впереди. Так коли зашёл, давай к столу. Чаю жена сделает с баранками. Ты надолго к нам?

— На часик-другой буквально. Дело кое-какое надо уладить — и обратно.

— Ну дело делом, а на чай зайти не откажи.

— Не откажу, Лаврентий Сергеевич. Спросить только хочу: не знаете, Таня где сейчас? У меня, главным образом, к ней дело.