Паук в янтаре (СИ) - Яблонцева Валерия - Страница 16

Списав промелькнувшее фривольное обращение на проявление интереса к поиску менталиста, я послушно изменила картинку, выстроив вокруг господина дознавателя тонкую линию отмели и заросший берег. Паук перевел взгляд с энергетической реплики на бумаги в его руках.

— Это не то место, где нашли тело.

— Нет, — подтвердила я. — За день его отнесло несколько дальше по отмели.

Я указала на смутно различимую рощу кривоватых деревьев. Менталист, чью память мне удалось считать, не особенно интересовался окрестностями, и поэтому окружающая картинка была нечеткой.

— Нет, — в свою очередь произнес Паук. Если верить рисунку, тело леди Ареццо отплыло намного дальше. Смотри, — он повернул ко мне лист. — Здесь та же отмель, но деревьев значительно больше. И густая трава у берега.

— Течение, — начала я, но главный дознаватель только фыркнул.

— Не слишком ли большое расстояние для течения?

Я задумалась.

— Кто-то трогал тело, — сказал Πаук. — Трогал уже после того, как менталист отплыл от острова, и несколько переместил его. Это объясняет, почему лодка поплыла именно к мелководью. Кому-то нужно было, что бы тело не исчезло бесследно после убийства.

— Наш второй менталист?

Паук медленно кивнул.

Вместе мы отсмотрели мгновение за мгновением, как скрывался вдали остров с утопленной девушкой, но второй менталист так и не появился из-за густого кустарника. Возможно, в тот момент его не было на острове, но верилось в это слабо. Мне показалось, что в высокой траве я различила нос вытащенной на берег лодки, но, как я ни приближала картинку, разобрать детали было трудно.

— Может, он был на пристани? — предположил Πаук. — Πроверял, удалось ли лодочнику заманить нужную жертву.

Мы снова оказались в иллюзорном городе. Главный дознаватель ещё раз тщательно изучил призрачные образы всех, кого успел выхватить взгляд будущего убийцы, но не нашел никого, похожего на воссозданное мной по силуэту описание менталиста. Человек, воздействовавший на Спиро Дьячелли, не появлялся в день убийства леди Бригитты на площади перед пристанью.

Когда я потушила последнюю светящуюся линию, а Πаук подошел к окну, чтобы, наконец, раздвинуть шторы, оказалось, что уже вечер. Что ж, это объясняло, отчего я чувствовала себя настолько усталой и истощенной: непрерывное поддержание энергетической реплики, пригодной для посторонних манипуляций, требовало куда больше сил, чем создание артефактов, привычное, до мелочей отработанное дело.

Убрав папки, разделенные на две неравные стопки, в стол, главный дознаватель кивнул в сторону двери, давая понять, что наша работа на сегодня окончена. Возвращение в Бьянкини вызвало смутную радость. По крайней мере, скоро я вернусь к размеренной жизни, и можно будет держаться дальше от Паука с чувством выполненного долга, зная, что главный дознаватель Веньятты действительно взялся за дело менталиста-убийцы.

Ледяной ветер налетел на нас сразу же, как только мы вышли за порог архива — дурной южный ветер с моря, всегда приносивший с собой шторм и затяжную непогоду. По узкому каналу бежала мутная пенная рябь. Небольшая площадь опустела, лавки закрылись, один лишь уличный кот недобро сверкал глазами с решетки водостока. После целого дня, проведенного в душном помещении без еды и питья, от свежего воздуха закружилась голова. Слабость нахлынула внезапно, нога соскользнула со ступеньки, но пальцы Паука крепко сомкнулись на моем предплечье, не позволив упасть.

— Осторожнее, — хрипло произнес он.

У пустой пристани дожидался тот же чинторьерро, что привез нас утром. Он зябко ежился, высоко подняв воротник плаща в попытках защитить от ветра порозовевшие нос и щеки. Одинокая остроносая лодочка раскачивалась на беспокойной воде, будто пыталась сорваться с привязи и уплыть на свободу.

Увидев нас, чинторьерро нахмурился. Я увидела, как он крепко стиснул торонн и чуть шире расставил ноги, словно собирался бороться со стихией, куда более сильной, чем волны и ветер.

— Лорд Эркьяни, — отрывисто произнес он, стоило нам приблизиться. — Погода испортилась. В Бьянкини уже не вернуться, выход через Северные ворота закрыли сразу после полудня. Путь откроют только к утру. Возможно… — чинторьерро окинул взглядом низкие тучи, затянувшие небо, и пробурчал упрямо, не скрывая глухого неудовольствия. — Я говорил: вечером будет шторм, — затем он посмотрел на меня, стискивавшую под горлом края плаща, и в его взгляде промелькнуло что — то вроде сочувствия. — Сожалею, но выход в залив невозможен.

Я тоскливо оглянулась на белеющее в полумраке здание судебного архива. Мне живо представился холодный подвал ниже уровня воды, кишащий крысами, с плесенью по углам. В яркой, праздничной Веньятте, какой она виделась из дворцовых окон лорду Бальдасарре Астерио, не было места для бродяг, нищих и заключенных. И если вернуться в Бьянкини из-за непогоды было невозможно…

Главный дознаватель проследил за направлением моего взгляда.

— Что ж, — произнес он совершенно будничным тоном, — мой дом недалеко. Значит, эту ночь мы проведем вместе.

Дом главного дознавателя, трехэтажный, аккуратный, с белоснежной отделкой окон, располагался чуть в стороне от основных улиц Веньятты с их роскошными дворцами, укрытыми от высокой воды и глаз горожан непроницаемыми оградами. Новые острова, обжитые несколько десятков лет назад, отличались широкими улицами и уютными внутренними двориками, где жители высаживали деревья и кустарники, создавая для себя столь редкие в Веньятте зеленые уголки. Спокойное, тихое место, надежно защищенное от непогоды.

Пока главный дознаватель возился с магическим замком на неприметной входной двери, я позволила себе отступить в сторону, любуясь разбитым под окнами первого этажа маленьким розовым садом. Сладковатый аромат едва распустившихся бутонов смешивался с запахом моря и ночной прохладой. Пальцами, затянутыми в плотные перчатки, я скользнула по нежным лепесткам, вспоминая, какими они были на ощупь тогда, когда прикосновения еще не стали недопустимыми.

Все, что угодно, лишь бы не замечать того беспокойства, которое породили слова главного дознавателя. «Эту ночь мы проведем вместе». Он мог, не должен был иметь в виду ничего… такого. Но слова коменданта, туманные намеки иренийца, полный жалости взгляд, украдкой брошенный на меня чинторьерро — все это поднимало внутри волну леденящего страха.

Разумеется, я знала, что бывает с женщинами-заключенными, которых не защищали суеверия и страх перед ментальной магией. Слышала их крики, приглушенные тюремными стенами, грубые окрики и смех охранников или законников — иногда одного, а иногда и нескольких. Никто не протестовал, никто не вступался. За решетками тюрьмы Бьянкини можно было позволить себе все, что угодно.

Но хуже всего было другое — я чувствовала. Беспомощность, страх и отчаяние жертвы бывали так сильны, что я не могла не улавливать их отголосков, беззвучная мелодия которых эхом отдавалась в моей голове громче полных боли криков. И я, слишком чувствительная, слишком открытая любому ментальному контакту, невольно разделяла с ними каждую секунду вынужденной близости. Разделяла — и, сжавшись в комок на жесткой кровати, прикусывала губу до крови, что бы не взвыть от собственного бессилия.

Наклонившись к цветку, я полной грудью вдохнула его запах, отчаянно цепляясь за ускользающие воспоминания, наполненные теплом и светом. Не так ли пахла безмятежность — розами и соленой водой — когда мы с Дари, моей любимой младшей сестренкой, устроили пикник в тени старой башни на одном из маленьких островков Веньятты. Цветущие кусты надежно скрывали нас от посторонних взглядов, и мы, растянувшись на цветастом пледе, ели нагретый солнцем виноград, взрывавшийся во рту сладким соком…

Детство, спокойное, тихое, беззаботное детство, когда жизнь казалась простой и понятной, а будущее — брак с Аурелио Меньяри, переезд в Ромилию, рождение наследника и прочие заботы первой леди земель — не таило в себе сюрпризов. Ни ментальной магии, ни тюрьмы, ни серийных убийц, ни главного дознавателя с его черной энергией и странными, туманными намеками.