Заноза Его Величества-2 (СИ) - Лабрус Елена - Страница 51

Тогда она была испуганной черноглазой девочкой с тугими чёрными косами, которые ей обрезали в знак покорности отцовской воле и преподнесли будущему жениху отдельно от невесты. И Шарлотта всю дорогу оплакивала свои волосы, а добрый Справедливый Теренс сразил её тем, что сокрушался над столь варварским обычаем больше её самой.

Сейчас она стала уверенной в себе красавицей, отрастившей заново свои волосы, а заодно, возможно, зубки и коготки, которые она без нужды не показывала. И по моим данным имела только одну слабость — Маркус Илларион Йонг де Госс, больше известный как Маркус Брин.

Да, вездесущий бессердечный Брин и на Трэсе оставил свой след, в этот раз в сердце страстной черноглазой яворки, в чьих объятиях он, возможно, и коротал своё изгнание. Но повторюсь: возможно. Ни подтвердить, ни опровергнуть эти слухи не удалось. Да мне и не требовалось. Император ей верил, и она не давала поводов усомниться в своей преданности. Просто в маленьком, узком кругу высшей монаршей власти, где все всё друг о друге знали, любили приписывать Брину подвиги, которых он не совершал.

— Да, новости, действительно, неплохие, — уклоняюсь я от прямого ответа на вопрос. — Но давай продолжим наш разговор, Шарли.

— Ах, да. Продолжим, — опускает она ресницы, разглядывая рубиновую жидкость в своём бокале. — Значит, ты уверен, что Феодора Фогетт ошиблась и у вас гостит не моя падчерица?

— Именно поэтому я здесь. Именно поэтому приехал лично, — прислушиваюсь я к шуму волн за бортом. К крику чаек. Будет дождь. — Мне жаль. Но не думаю, что ты рассчитывала на такую удачу.

— Ты прав, — отставляет она бокал. Поправляет блестящие, смоляные, гладко зачёсанные в тугой узел на затылке волосы, и без того лежащие идеально. — Когда теряешь кого-то близкого, а потом каждый день получаешь депеши и выслушиваешь зевак, которые якобы знают где она, начинаешь понимать разницу между стоящей информацией и никчёмной. Начинаешь отличать и откровенную ложь с целью наживы от предположений, высказанных из лучших побуждений и в надежде помочь. Если бы ты был уверен, что у тебя Годелин, ты бы привёз её сам ни минуты не колеблясь, — не спрашивает она, утверждает, обжигая меня взглядом. — И конечно, я знала, что её у тебя нет.

— И всё же ты здесь, — откидываюсь я к спинке кресла, вызывая её на откровенность.

— Да, Георг, — повторяет она моё движение. — Потому что я знаю, что такое терять близких, но ещё лучше я знаю каково стране остаться без монарха. И в моём случае второе — страшнее.

Она даёт мне время обдумать её слова. Но напрасно ждёт, что я буду подсказывать ответы. Всё, от и до, я хочу услышать от неё самой. А потом уже делать выводы.

— Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что Годелин могли похитить с целью наживы, выкупа или, например, ради династического брака, как когда-то продали меня саму, — правильно истолковывает она моё молчание. — Но прошло столько времени, а никто не заявил свои требования. Поэтому я склонна верить, что она погибла. Мне нелегко это говорить, — останавливает она мои готовые сорваться с языка соболезнования. — И я не злая мачеха, которая спит и видит смерть ребёнка. Поверь мне, я искренне люблю эту девочку. Но, увы, мне приходится быть не только скорбящей матерью, но и здравомыслящей женщиной, принимающей решения за всю страну.

— Да, твоя учесть незавидна, Шарли, — качаю я головой, — в любом случае незавидна. И особенно, если Годелин умерла, или потеряла память, или не в себе. Что я тоже рассмотрел бы как варианты.

— Да, как вдова императора я не унаследую престол. А как истинная яворка по обычаям своего народа предпочту умереть вместе с мужем. И с лёгкостью сделаю это, когда уже ничего нельзя будет изменить. Но пока шанс есть, я буду бороться за его жизнь. И за будущее этой страны, даже если на руках у меня будет бездыханное тело Годелин.

— Шарли, к чему ты клонишь? — не нравятся мне её блестящие глаза. Ох, не нравятся.

— Я согласна назвать любую девушку наследницей Империи Третьего Континента, которую ты выберешь, если ты на ней женишься, Георг Рекс Пятый. Если возьмёшь в свои руки управление этой огромной богатой Империей. И возьмёшь нас под свои знамёна.

— Что значит любую? — я хоть и не показываю вида, но слегка шокирован её предложением. Да, что там! Я реально офигел.

— То и значит, Георг. Годелин погибла на горящем корабле. Она могла получить ожоги. Могла стать до неузаваемости обезображена. Могла потерять память. Даже на свадьбе никто не заставит нас предъявлять её лицо. К тому же в вашем магическом мире, я слышала, возможны и не такие чудеса. Не сочти меня стервой. Я правда любила свою падчерицу. Любила всем сердцем. Но Империя Трэса сейчас раскачивается как получивший пробоину корабль. И мы либо выплывем, либо пойдём ко дну. Я же предлагаю её тебе почти даром. Её силу и мощь. Её поддержку и защиту…

— Шарли, — перебиваю я её пламенную речь. — Это ложь и откровенный подлог.

— Считаешь это низко? — хмыкает она. — Ты, бывший наёмник с меткой смертника на теле, убивавший людей, продававший чужие тайны, не чуравшийся любой грязной работы, считаешь, что будущее целого континента не стоит одной маленькой лжи?

— Не важно, что считаю я, Шарли. Важно, что ты спрятала в рукаве, чтобы заставить меня это сделать, — встаю я, чтобы выдохнуть и посмотреть: мне кажется или мы, действительно движемся.

— На самом деле я собиралась тебя просто уговорить. Убедить и ничего более. В конце концов, ты ничем не рискуешь…

Раскат грома заставляет её вздрогнуть и замолчать. А меня удивиться тому, что буквально в двух сутках пути отсюда, в столице, лежит снег, а здесь лето не просто не сдало свои позиции, оно словно и не знает, что наступает зима.

— Ты ничем не рискуешь, Георг. Даже если настоящая Годелин вернётся, ты всегда можешь свалить на меня, что это я ввела тебя в заблуждение.

— Я рискую, Шарлотта. Рискую. Всем. Своей жизнью, своим счастьем, своей честью. И ни при каких условиях не могу принять твоё предложение.

— Не торопись, Георг. Оно без срока давности, — усмехается она, глядя на мечущихся чаек, которые под порывами такого ветра вот-вот полетят хвостами вперёд.

И слово «не торопись» определённо вызывает у меня оскомину.

— Есть ещё одно «но» — разворачиваюсь я. — Я уже обручён, Шарли. Обручён. Влюблён. Покорён. Я сделал предложение, получил согласие. И ни при каких условиях не изменю принятое решение.

— Обручён, влюблён, — хмыкает она. — Когда-то я любила так, что готова была бросить всё ради испепелявшей меня страсти. Но всё проходит, Георг. Заживают даже шрамы на сердце. Увы, с тех пор я не верю ни в какую любовь. Я не растопила лёд в его душе. И твоя любовь однажды пройдёт. Простишь ли ты себе тогда эту любовь, эти неуместные для монарха чувства, когда твоя страна будет истекать кровью под гнётом Империи Пяти? Найдёшь ли оправдания тому, что просто увлёкся, поставил будущее страны против своей страсти… и проиграл?

— А ты простишь себя за то, что изменила человеку, который безоговорочно тебе доверял?

— Я оставлю это без комментариев. Не хочу, чтобы ты думал обо мне хуже, чем я есть, — встаёт она, чтобы посмотреть на разбушевавшуюся стихию.

— И я имею в виду не Брина, Шарлотта, — встаю я с ней рядом. — А твоё предложение мне. Не думаю, что Теренс согласится выдать любую самозванку за свою единственную дочь.

— Теренс стар, слаб и болен, — тяжело вздыхает она. — И тебе, кстати, придётся заночевать здесь. Если в такой шторм, конечно, получится уснуть. Капитан принял решение выйти в открытое море. А я доверяю своему капитану. Пока шторм не утихнет, мы не причалим.

— Надеюсь, ты не собиралась меня похитить?

— Нет, Георг, — улыбается она. — И заметь, я не ставлю тебе никаких условий. Я просто прошу подумать. И не буду скрывать почему мне нужен именно ты.

— Я и так это знаю, Шарли, — и, глядя на её потупленный взгляд, на опущенные ресницы я вновь вижу лишь испуганную девочку, ничего не могу с собой поделать. — Мне доверяет твой муж. И вам нужно от Абсинтии то, чего нет ни в одной другой стране — магия.