Заноза Его Величества-2 (СИ) - Лабрус Елена - Страница 54

Более того, убеждённая, что Барту с Ленкой я там даже мешаю.

— Сказочка моя, — шепчу я своему королю, когда, чуть не переломав мне все рёбра, он наконец, ставит меня на землю. — Я велела тебе возвращаться с победой, а не с Шарлоттой.

— Ты же знаешь, у меня слабость к женщинам, которые меня ненавидят, — шепчет он в ответ.

— А эта-то за что? — искренне удивляюсь я.

— За встречу, которую я только собираюсь устроить, — склоняется он к самому уху. — Я пригласил Маркуса Брина.

Я не чувствую это, чую.

Клыками, когтями, инстинктами. Тем древним мужским началом, что заложено во мне далёкими-далёкими предками. Рефлексами, что до сих пор заставляют нас защищать свою территорию. Подсознанием, что требует задвинуть свою женщину за спину. Интуицией, что заставляет стискивать руки под столом в кулаки. И эгоизмом самца, одержимого слепой потребностью заявить на неё свои права.

Всем своим существом я чую — ортов Брин любит её. И едва ли слабее, чем я.

Я чую, чувствую, вижу, понимаю. По взглядам, едва заметным, скользящим, мимолётным. По тому, как он касается вилки. Как рассматривает в бокале вино. Как зябко поводит плечами в ответ на её улыбку. И как отворачивается, когда она притрагивается ко мне — тоскливо, безнадёжно, задумчиво отворачивается.

Одиноко, холодно, равнодушно смотрит в окно, когда она выходит.

Бессердечный, бесчувственный, хладнокровный как рептилия, вероломный расчётливый бездушный Брин ранен в самое сердце — я даже не знаю, как на это реагировать.

С самого детства он ничем мне не уступал. Никому не уступал. Никогда.

Хотя мне было пятнадцать, а ему всего двенадцать, когда наши отцы ещё дружили. Но худой, долговязый, высокий не по годам Марк, уже тогда глядящий на мир со скукой и лёгким пренебрежением, никогда не отказывался от соревнований. Он стрелял из лука, что казался толще его. Ввязывался в драки, где парни были крупнее его. И даже когда он достал меня так, что я сломал ему руку, он терпел, но так и не сказал «сдаюсь», пока нас не разняли рефери.

И тогда я не чувствовал себя победителем. Не чувствую и сейчас.

Мне не жаль его. Но я не победил. Мне просто повезло, что я встретил Дашку первым. Что именно мне она отдала всё, что имела, без остатка.

Но если бы на перепутье её судьба повернула в другую сторону, также без остатка, без колебаний, не оставляя ни единого шанса никому другому она могла бы стать его женщиной. Его музой, вдохновением, источником неиссякаемого счастья. Огранила бы своей любовью тусклые грани его жизни, сделав её сияющим кристаллом. Или, растворившись в нем, как янтарный порошок в воде, превратила простую воду в волшебный эликсир.

Мы те, каких женщин выбираем. Мы такие, какими нас любят они.

И я точно знаю, она сделала бы его счастливым. Она бы смогла. Приручила вечного странника. Разожгла бы очаг для неприкаянного скитальца. И любая лачуга стала бы им домом. Домом, который он ни за что не захотел бы больше покидать.

Нет, мне не жаль его. Но я не чувствую превосходства. Я чувствую опасность. Я хотел убедиться, что интуиция меня не обманула. И это не паранойя, не ревность, не порождение моего буйного воображения, а трезвая, беспристрастная оценка того, что он её тоже зацепил. И он это знает. Также безошибочно чует, как я. А значит, у Марка не будет шансов, только если я их ему не оставлю. Будь я на его месте — я бы сражался за неё до последнего вздоха. А Маркус Илларион Йонг де Госс не умеет сдаваться. Никогда не умел.

— Я не имею отношения к похищению Годелин, Георг, — переводит он взгляд на меня, когда Дарья уходит, а я таки начинаю задавать ему настоящие вопросы.

— Ты так долго жил на Трэсе, что не мог её не знать.

— Когда я там жил, Годелин была ещё ребёнком, — встаёт он, чтобы подойти к окну, а может, чтобы повернуться ко мне спиной. — Да, я общался с её отцом. И знаком с её мачехой.

— Насколько близко?

— Георг, — усмехается он, не поворачиваясь. — Не опускайся до этой грязи. Информация на уровне сплетен не твой уровень.

— Спасибо, Марк, что напомнил, — встаю я рядом, не уступая ему в язвительности. — Но своё место я знаю лучше тебя. Нет дыма без огня. Нет и сплетен без повода. И это не грязь, как ты изволил выразиться. Это всего лишь любезность. Шарлота де Бри ищет свою падчерицу и гостит в моем доме. Если ты не хочешь встретиться с ней нечаянно, то я подскажу, как выйти. Если же твоё хладнокровие позволит тебе ответить на вопросы, которые есть у неё к тебе, я лично провожу тебя к ней.

— Не пойми меня неправильно, Георг, — разворачивается он, прекрасно понимая намёк, что ему пора. — Наша встреча была неизбежна. Но встречу с Шарли накануне надвигающейся войны Филипп не оценит и не простит мне. А я и так ему сильно задолжал по части великодушия. Пожалуй, я воспользуюсь черным ходом.

— Тогда я не смею тебя задерживать, — киваю я слуге.

— Я сказал тебе правду, Георг, — оборачивается он в дверях. — Я не шпионил на Филиппа. Я понятия не имею где дочь Теренса. И я не могу назвать тебе причину, по которой я приехал в Абсинтию, потому что это касается женщины. И её тайны я не намерен раскрывать. Но, поверь, цели у меня исключительно мирные, хоть я и не могу о них говорить.

Да, что касается женских секретов, Брин из тех, что и под пытками их не выдаст. Поэтому и ходит вокруг его «побед» столько слухов. А он и не подтверждает, и не опровергает их.

Я согласно киваю, выпроваживая его, и тоже не собираюсь ему говорить, что Шарлота увидит его постыдное бегство. И, честно говоря, именно на это я и рассчитывал: как он пройдёт по галерее и не оглянется, как Шарли проводит его взглядом своих жгуче-чёрных глаз и не окликнет. 

Но вот на что я никак не рассчитывал, бросившись искать свою самую желанную в мире женщину, чтобы самым наглым и бессовестным образом зажать её где-нибудь в уголке и сказать, как сильно я её люблю древним дедовским способом, так это на то, что у Дарьи тоже будут вопросы к Брину и она тоже решит их задать.

— Значит, Дар? — слышу я голос Брина, когда застываю за огромной кадкой с фикусом.

— Дарья, если быть точнее.

И мне невыносимо подслушивать. Вот только уже собираясь уйти, я вижу, что скрытые декоративной панелью, они отражаются в стекле позади меня. Стоят, мило беседуя, с разных сторон декоративного фонтана, и я, не в силах отвести взгляд, остаюсь там, где стою.

— Определённо, это имя тебе идёт, — улыбается Брин, засовывая руки в карманы. — Лола всё же было слишком… вульгарно.

— Это ты мне его придумал. Там, на площади, — садится она на мраморный парапет фонтана, давая понять, что разговор будет долгим.

— Правда? — усмехается он. — Тогда тем более хорошо, что оно не прижилось. Твой будущий муж ни за что не потерпел бы ничего, что хоть косвенно, хоть немного могло бы нас связывать.

Она смеётся, разбивая мне сердце. Но бегством спасаться уже поздно. Теперь я хочу услышать каждое слово, даже если они будут впиваться в меня острыми иглами: её слова, её смех, её кокетство, и их связь — отношения, пусть недолгие, пусть невинные, но значимые для них обоих.

— А я грешным делом подумала, что ты охотился за мной, чтобы насолить ему.

— Думала, я всерьёз отнёсся к твоим далеко идущим планам?

— Ты был так разочарован, когда я сказала, что выйду за него замуж, что я просто не могла отказать себе в удовольствии не напомнить тебе, что я именно так и сделала, — рассматривает она кольцо.

— Надеюсь, ты выходишь за него замуж не назло мне? — медленно идёт к ней Брин вокруг фонтанчика. И у меня мышцы сводит, так я напрягаюсь, словно для прыжка, когда он останавливается непростительно близко.

— Какое вопиющее самомнение, — качает она головой.

— Всего лишь типичная мужская черта — собственничество. Скучная. Банальнейшая. Предсказуемая. Как и жизнь, что тебя ждёт в этих застенках. Пресная. Простенькая. Сытая.