Заноза Его Величества-2 (СИ) - Лабрус Елена - Страница 72

— Вильгельм, — устало выдыхаю я, глядя на трясущегося от страха короля Нутонга, самой маленькой и жалкой страны в составе Пяти, который, видимо, возомнил себя новым императором и решил под шумок затеять переворот власти. — Прикажи своим людям опустить оружие и отправляйтесь домой. Войны не будет.

— Конечно, — вскидывает он безвольный подбородок. — Потому что ты арестован и будешь казнён. И твои люди тоже. А если эти магические букашки дёрнутся, то мы немедленно перережем им глотки. Руки, Георг, руки, — покачивает он кончиком своей шпаги, призывая меня поднять руки за голову.

— Не волнуйся, — сжимаю я Дашкину ладонь, глядя в её заплаканные, испуганные глаза. — Я разберусь.

— Нет, — качает она головой и встаёт рядом.

— Даша!

— Георг! — первой поднимает она руки. — Я с тобой. Если умрёшь ты, то умру и я. Если казнят тебя, то пусть казнят и меня.

— Ты не можешь…

— Я могу. И сделаю. Нам не нужен этот мир без тебя, — первой делает она шаг, заставляя пятиться солдат.

Вот только идти ей, хромая, я позволить никак не могу, как, впрочем, и умереть. Поднимаю её на руки и осматриваюсь.

Вижу Грифа, у чьей шеи какой-то здоровяк в голубом мундире Нутонга держит клинок. Вижу испуганно сбившихся в кучку фей. И солдат «алой» имперской армии, оттеснённой всё теми же «голубыми». А ещё Эрмину, потратившую все силы на то, чтобы разметать костлявую в пепел, и теперь едва стоящую на ногах. Что ж, пока буду выкручиваться сам.

— Вильгельм, одумайся, — оборачиваюсь я.

— А я уже подумал, Георг. Хорошо подумал, что по законам военного времени я имею право казнить тебя немедленно. Вас обоих, — тыкает он меня в спину шпагой, заставляя сделать шаг вперёд. — Так что давай, Георг Непобедимый шагай, шагай. Прямо на эшафот, — видимо, страшно довольный своей шуткой, хихикает он.

Пожалуй, для двух пленников, один из которых больная девушка, двадцать бойцов и многовато, но пока они окружают нас, я думаю о том, что ведь этот прохвост Вильгельм подготовился заранее. Что не было на поле столько «голубых». Примерно всех мундиров было одинаково. А теперь их просто как саранчи. А значит, его армия на всякий случай сидела где-то в кустах. И случай такой неожиданно представился.

— Вильгельм! Скажи: летом летят пятилетние летяги на слёт клана летунов, — кричу я и поясняю Даше: — В детстве его дразнили из-за того, что он не выговаривал букву «л». Его это до сих пор деморализует. Увидишь, он расплачется.

— Заткнись! — визжит Вильгельм.

— Так меня же вроде на казнь ведут. Это моё последнее желание. Имею право. Давай! Летом. Летят. По законам военного времени ты не можешь мне отказать.

— Етом. Етят, — ожидаемо глотает он буквы, начиная нервничать.

— Пятилетние летяги, — подсказываю я, улыбаясь.

— Пятиетние етяги, — переходит он на скороговорку и фальцет, вызывая улыбки даже на лицах наших доблестных сопровождающих. — На съёт кьяна етунов, — пищит он, вызывая уже откровенный смех.

— Куда, куда? — доносится слева от меня голос громкий чистый Роберта и я облегчённо выдыхаю. Свои. — А для нас с архиепископом повторишь, Вильгельм?

— Хотя нет, это потом, — ровняется с ним подъехавший Таирий. — А пока господа освободите, пожалуйста, короля Абсинтии и его невесту. Именем закона церкви, конечно, что как известно выше законов Империи.

— Нет! — визжит Вильгельм, когда его люди опускают штыки.

— Мне кажется, ты раньше была легче, — шепчу я и разминаю затёкшие плечи, опустив Дарью на землю.

— То ли ещё будет, — укоризненно качает она головой на мою улыбку, ещё настороженно оглядываясь.

— Всё будет хорошо, — вижу я, что у Вильгельма нет шансов.

— Тогда именем свободных королевств, — осаживает его Роберт. И хоть голубые мундиры ещё не расступаются, я вижу и подъезжающих бойцов армии Роберта, и флаги королевств Уноса.

— Именем закона всех трёх континентов, — с противоположной стороны звучит другой сильный мужской голос.

— Папа! — вырывается из толпы девушка, которую я не зря опознал как Годелин. — Папа! — бежит она к этой группе всадников со всех ног, и с плеч её падает тулуп Грифа.

Сам Гриф, судя по тому как болезненно корчиться на земле его «сопровождающий» уже давно освободился.

Но тут уж в такой толпе народа за всеми и не уследишь.

— Теренс, — киваю я императору Трэса и кланяюсь его жене. — Шарлотта.

— Человека, которого так любит одна женщина — полюбит весь мир, — обводит взглядом поле Император Трэса.

— Мне не нужен весь мир, Теренс. Мне нужна только одна женщина, — прижимаю я к себе свою измученную, заплаканную красавицу. — И она у меня уже есть.

И вдруг понимаю, кто сейчас здесь особенно нужен, если уже не поздно. Не все эти войска, не корабли Теренса, что прибыли нам на подмогу и стоят эскортом в гавани, не армия третьего континента. Нам нужен врач. Один единственный врач. Ведь он должен был вернуться с ними.

— Шако! Шако! — машу я рукой стоящему за спиной Шарли лекарю. — Быстрей!

Плачущий безутешный потерянный Филипп, который, кажется, даже не заметил, что вокруг что-то происходит, раскачивается, держа безжизненную руку Джейн.

— Гош! — обнимает меня Дарья, не в силах это видеть. — Господи, Гош, ну почему?

— Мне жаль. Мне очень-очень жаль, — прижимаюсь губами к её волосам, и обхватив двумя руками отворачиваю, когда Шако заканчивает манипуляции с плечом Джейн и отдаваёт какие-то указания. — А чем эта тварь отравила Брина?

— Я не знаю, — качает она головой. — Что-то связано с мылом.

— Корень мыльника? — устало дыша, подходит к нам Шако, упирая в бока окровавленные руки. А потом разводит ими, пока собирают носилки, чтобы отнести Джейн в замок, из чего я понимаю, что Шако попытается, но никаких гарантий не даёт.

— А ещё он весь горел, — показывает Дашка на лицо.

— Значит, точно мыльник, — кивает лекарь. — Его действие прямо противоположно млечнику. Он расширяет сосуды и замедляет кровоток. Человека надо охладить, чтобы действие яда инактивировать. А если он принят внутрь, то желательно не двигаться, в холодную ванну и обложить льдом.

— А если наоборот? —  меняется она в лице.

— Смерть наступает в несколько раз быстрее. Но, если вас это хоть немного утешит, Дарья Андреевна, — правильно понимает Шако, что для неё это сейчас слишком болезненно, — то, как правило, сознание отключается, и смерь наступает во сне и безболезненно.

Шако срывается с места помочь с носилками.

А Дашка качает головой и утыкается в мою грудь.

— Как это всё ужасно и чудовищно неправильно, — всхлипывая, качает она головой.

И я не знаю, чем это её ещё больше расстроило, но мне нечего добавить. Разве только то, что как бы оно ни сложилось, но всё уже закончилось. Это всё.

— Лен, он пожертвовал собой ради меня, — сижу я на стуле, закрыв глаза и подставив ей лицо. — Сознательно пожертвовал, а не просто так нечаянно получилось. Знал, что погибнет, и предпочёл мою жизнь своей.

— Так знакомо, — хмыкает она, колдуя над моим макияжем. — Так что, кто бы говорил. Твой Георг вон ради тебя войну развязал.

— Вот только не вздумай сравнивать, — предупреждающе открываю я один глаз. — Гошка — это моё всё. А Маркус… — не нахожу слов. Нет, слова у меня есть, но вот только не здесь, не сейчас, не Ленке.

— Только не вздумай опять плакать. Третий раз я переделывать не буду, Ваше Величество. Пойдёте на свою свадьбу с размазанным макияжем.

— Тоже мне великое событие — свадьба, — отмахиваюсь я.

— Для тебя может быть и не великое, а для твоей страны — очень даже. — Не пойму только, что ты опять принялась рыдать о Брине. Ну ладно, похороны.

— Не напоминай!

— Да брось, подумаешь, не поехала. Во-первых, ты беременная, тебе на похороны нельзя. А во-вторых, ты хромаешь до сих пор, куда тебе было с такой ногой на корабле, да потом в горы, Георг всё правильно тебе сказал: угомонись! Достаточно того, что это ты настояла, чтобы похоронили его в Исваане.