Спасения не будет (СИ) - Белая Рина - Страница 9

Горцы, припав к решетке своей камеры, дико и протяжно завыли.

— Раз в моих услугах больше нет нужды, я пойду… — Закруп перехватил поудобнее свой ящичек с загадочным содержимым и, пока не оглох на оба уха, поспешил удалиться.

Я обхватила колени дрожащими руками. Концентрация моего внимания ослабла, иллюзия удавленницы подернулась и пошла разрастающимися дырами.

— Ваше умение преображать реальность поражает! — сухо похвалил меня командор, когда от навеянной мной иллюзии ничего не осталось.

— Поражает-поражает, — передразнил надзиратель и взорвался: — Да она чуть не лишила меня разума! Да я едва не издох, пока ведра тягал! Кстати, вы почто шесть ведер просили? Использовали-то одно!

— Кто не умеет работать головой, работает руками… Выбор всегда остается за нами.

Я посчитала, что слова командора следует понимать двояко, и пока Хонор Ригхест не ушел, нервно закивала, то ли давая запоздавшее согласие, то ли сотрясаясь от холода.

Оскорбленный до глубины души надзиратель сплюнул.

Я заставила себя подняться. Мокрый подол облепил ноги, обжигая холодом. Игнорируя пристальные взгляды горцев, я рухнула на койку и закрыла глаза. Сил не осталось даже на надежду.

— Вставай, плясунья, негоже заставлять ждать свой народ, — заржал надзиратель и, не дав мне опомниться, кивнул смотрителям.

По приказу начальства меня, словно безвольную куклу, поволокли по коридорам следственного изолятора и вывели во двор, где мою скромную особу дожидался совсем нескромный эскорт.

— Впечатлена? Ничегошеньки для тебя не жалко! — слащаво-ядовитым голосом пропел надзиратель и облегченно вздыхая, от всего сердца пожелал: — Ярким пламенем гори, тварь ты этакая! Чтоб от тебя и пепла не осталось.

Внутренний двор изолятора давно не видел такого количества мастеров меча и магии, облаченных в боевые доспехи. Их мощные кони, безропотно подчиняющиеся всадникам, казались монстрами. Спокойные и выносливые, они достигали в холке двух метров, и каждый из них был способен с наскока опрокинуть десяток солдат. Всадники образовали живой коридор к черной крытой повозке, которая походила на неподъемный вычурный гроб на колесах. От днища к основанию крыши тянулись изрезанные символами рога, обрамленные дюжиной магических заклинаний. Упряжных не было видно, но я была уверена, что взнуздали выносливых меринов, чтобы безо всяких казусов доставить заключенную к месту казни. «Небось, и на их шеях болталась куча магических безделушек» — только подумала я, как меня, словно куль с мукой, впихнули внутрь повозки. Дверь захлопнулась, отрезая лучи утреннего солнца, отряд двинулся в путь.

— Трогай! — заорал лошадям возница и взметнул кнутом, обрушивая его на крупы меринов.

Слабость неподъемными цепями сковала мое тело, неподвижно лежащее на ворохе жесткой соломы. Дыхание становилось все реже и натужней. Безысходность и отчаяние, словно яд, впрыснутый в мою душу, транслировали пламя, пожирающее мое тело…

Я и не заметила, как контуры ужасных видений смягчились, пока не растворились полностью. Отступили холод и боль.

Передо мной, словно в зеркале, возникла деревенька. Лучи света ярко освещали крыши низеньких домов, и, пробиваясь сквозь кроны фруктовых деревьев, игриво скользили по земле, прогоняя тень, в которой я стояла. Я протянула руку к странному отражению и осторожно коснулась живой картинки.

Неожиданно сердце наполнилось ликованием, а душа воспряла новыми силами — стоило понять, что я стою на пороге родного дома. Я знала, что там, за дверью меня ждет мама. Я представила, как протяну ей руку и, легко шагая навстречу «уже виденному», упаду в объятия «уже пережитого». Вместе с Катариной я буду вновь изучать еще неосмысленный мой дар иллюзии, стряпать пироги и кормить наших кур. Уже сейчас я понимала, что не смогу отпустить дорогие сердцу мгновения детства: где в воздухе витает запах меда и парного молока, где под тихую песенку Катарины кружит гончарный круг, преображая ком глины в красивую узкогорлую вазу. Я смахнула слезу, представляя, как окликну маму, как брошусь ей навстречу и упаду в ее объятия, целуя родные, измазанные в глине руки. Мама тепло улыбнется в ответ и с нежностью прижмет меня к груди. И ничто на этом свете меня не вернет, никто не вырвет из лап химеры под названием Безумие! Я с упованием делаю шаг к двери, готовая ее распахнуть, как мне на плечо опускается чья-то рука. Я оборачиваюсь и…

«Выбор всегда остается за нами», — говорит командор, прожигая меня сердитым взглядом и вызывая странную оторопь. Он исчезает, не проронив больше ни слова, но унося с собой обманчиво прекрасное видение.

Я открыла глаза и нашла в себе силы перевернуться на спину. Какое-то время бесцельно смотрела в потолок, неохотно возвращаясь в реальность. Туман в голове рассеялся, во рту оставив неприятный, чуть сладковатый привкус.

Внезапно тяжелую повозку сильно тряхнуло. Раздался жуткий выламывающий звук, после чего всей своей мощью чертов гроб «носом» вбился в землю. Меня кинуло к передней стенке и на время оглушило. Лошади остервенело били копытами, терлись друг о друга взмыленными боками, издавая надсадные хрипы, но сдвинуть махину были не в силах.

Когда лошадей успокоили, я прилипла к одной из щелей. Из грязно-серого облака пыли удалось выловить крупы коней, напряженные спины всадников, обнаживших лезвия мечей, и магические пентаграммы, зависшие мерцающей паутиной в воздухе. Вскоре картина сложилась: маги окружили повозку плотным кольцом и приготовились к бою. Вот только горизонт был чист, разве что привлеченные шумом жители предместья опасливо выныривали из-за своих заборов и с любопытством разглядывали накренившуюся повозку в окружении боевых магов.

«Вот он — шанс на спасение!» — подумала я, суетливо подползая к другой стенке и нервно припадая к ничтожной полоске света.

— Да где же вы, мои спасители?

Я припала к третьей стенке, но и здесь меня ждало разочарование. Если меня кто-нибудь и собирался спасать, то делать этого почему-то не торопился…

Я отпрянула от стены и устало завалилась на солому, прислушиваясь к голосам.

— Четверть часа на устранение поломки! — скомандовал главнокомандующий.

Стражники без труда определили поломку и вскоре отчитались главному:

— Ремонт невозможен! Ось разорвало в районе шкворня.

— Не выдержала нагрузки, — уточнил кто-то, отряхивая руки.

— Как не выдержала? Вот если бы мы оси из обычного бруса изготавливали — тогда да, не выдержала. А у нас оси из металла! В лучшей кузне ковались… — изумился возница.

— На что намекаешь? — недобро спросил главный.

Возница прикусил язык, вдавил голову в плечи и только натруженные пальцы, мусолившие вожжи, выдавали его напряжение.

— Ну и как мы провезем девку через городские кварталы? — низким голосом спросил кто-то, зачехляя оружие.

— Свяжем по рукам и ногам, да через луку перекинем… — хохотнул кто-то в ответ.

«А дальше что? Выбор-то у вас небольшой. Если решите перевозить «иную» таким способом, то учтите, что народ как только поймет, чей тут зад выше головы поднят, дожидаться казни не станет и, желая выслужиться перед Советом, забросает меня камнями. Скольких горожан искалечит ваша магия, сколько голов снесут ваши клинки, сколько костей раздробят копыта ваших «монстров», прежде чем вам удастся усмирить толпу? Конечно, есть и другой вариант — вернуться в изолятор за новой повозкой. Время уйдет на запряжку коней, да и на обратный путь. Вы заставите представителей Совета ждать, а они не оставят это безнаказанным и в показательной казне весь ваш отряд отправят к праотцам. И зрелищно, и остальным уроком послужит. Так что ты выберешь, главнокомандующий? Какое решение примешь?» — с отчужденным спокойствием мысленно спросила я.

— Солов, вернешься в изолятор! Повозка должна быть здесь не позднее двенадцати! Сарки, ты на площадь Угольного клейма! Предупредишь о задержке. Остальным сохранять свои позиции, — раздал команды главный.

Всадники умчались. Все замерли в ожидании — казалось, даже кони соляными столбами вросли в землю, не смея лишний раз бряцнуть удилами. Не пошло и четверти часа как напряженную обстановку разрядила голосистая песенка. Сразу стало понятно, что распевающий не имел ни слуха, ни голоса, да и часть рифм была им успешно забыта. Однако настроя это не сбивало, и рифмы, которые не удавалось вспомнить, он стряпал на ходу, а то и вовсе заменял их колоритным ругательством.