Узел (СИ) - Сергеева Оксана Михайловна - Страница 19

— Поздравляю. Правда, подарка у меня нет.

— Можешь мне свою невинность подарить, я не против. Если ты еще…

— Не хами, Леднёв.

Он как-то резко засмеялся. Я поняла, что он совершенно ко мне переменился и говорить нам больше не о чем.

— Зачем звала?

— А зачем ты пришел?

На этом наш разговор закончился. На вопросах без ответов.

С Днем Рождения, Никита! С восемнадцатилетием!

— Не переживай, Настя, ща он всех на районе перетрахает и к тебе вернется, — хмыкает Тося.

— Я не переживаю.

Выйдя на улицу, сразу жалею, что оделась опрометчиво легко. Тонкое кашемировое пальто продувает насквозь.

Холодно…

Но ломота в груди не от этого…

Дома всё как всегда. Отца нет, то ли он деньги зарабатывает, то ли деньги прогуливает. Мать пытается навести порядок в наших с сестрой умах и за любую вольную мысль грозит подвергнуть остракизму.

— Я не вытяну на золотую медаль, — уныло говорит Полина. — У меня всегда с алгеброй плохо было. Это у Насти математический склад ума, ей легко все дается.

— Если я не ною, это не значит, что мне что-то дается легко, я просто беру и делаю, — не выдерживаю я, а ведь хотела не вмешиваться.

Нет, все-таки молчать и не встревать — это не про меня.

— У тебя будет золотая медаль, даже если мне придется ее купить! — заявляет мать таким тоном, что можно не сомневаться: Вера Михайловна сказала — Вера Михайловна сделает.

— Главное, чтобы она поступила. А она поступит. Если сама не поступит, будет учиться платно. Не понимаю, что вы из нее последние соки выжимаете. Она воет вон уже, от репетиторов не вылазит, а вы ее на «Финансы и кредит» хотите затолкать. Пусть идет на социологию, психологию… еще куда-нибудь. На журналистику, в конце концов.

— Психолог, — фыркает мама, — что это за профессия такая?

— Нормальная профессия. Людям помогать. Ты что молчишь? — буравлю Польку взглядом, когда маман на минуту выходит из комнаты.

— А что я должна сказать? — Сестра вжимается в кресло. Уже по одному ее виду, по этой сутулости в плечах, по нервно сжатым рукам я понимаю, что она и слова против не скажет.

— Ты должна сказать «нет» и убедить мать, чтобы она выбросила из головы свою идею-фикс насчет золотой медали, — негромко, но внушительно говорю я.

— Я не хочу с ней ругаться.

— А выглядеть дурой ты хочешь? Все поймут, что тебе эту медаль купили, будешь ходить, как оплеванная. Зачем тебе это нужно? Какой в этом смысл? Я понимаю тех, кто за бюджетное место задницу рвет, тебе-то какая разница. Тебе только нужно выбрать, где ты хочешь учиться, и ты будешь там учиться. Зачем крайности?

— Конечно, — с ноткой зависти сказала Полька, — у самой-то медалька — золотая.

— Поверь. Окончишь школу, поступишь, через полгода всем будет глубоко похрен какая у тебя медаль.

— Что ж ты тогда бегаешь «четверки» пересдаешь?

— Бегала пересдавала, потому что дура была. Сейчас не бегаю. Главное, чтобы в голове что-то было, а диплом пусть хоть в крапинку. Или ты действительно думаешь, что работодатель между «синеньким» и «красненьким» выберет «красненький» только потому, что он «красненький»? Выберут того, у кого язык подвешан.

— Выберут того, за кого предварительно попросили, — войдя, мать раздраженно обрывает наш разговор. — Настя, прекрати. Не лезь не в свое дело. Подумай лучше о себе.

— Только не начинай про Дёму, — скривилась я, как от кислого. Так надеялась, что до обсуждения моей личной жизни мы все-таки не дойдем.

— Ты ведешь себя глупо.

— Я бы на месте Насти вообще не думала, — не преминула и сестренка вставить свое слово.

— Хочешь быть на моем месте? Нравится тебе Демьян? Забирай. Дарю.

Полина покраснела от смущения, мать — от злости.

— Господи, парень все для нее готов сделать, а она нос воротит.

— Мама, мне он не нравится, — еще чуть-чуть и я окончательно выйду из себя. Замучилась повторять одно и то же и родителям, и Демьяну. — Этого не достаточно? Какие еще нужны аргументы?

— А кто тебе вообще нравится?! Тебе все не нравятся, тебе всё не так!

— Да, мне всё не так, и я не считаю, что это плохо. Я не собираюсь продаваться, и мне пофиг, на что Демьян ради меня готов.

— Мне уже неудобно перед ним!

— Зато ему удобно.

— И тебе! Удобно! Очень удобно рассуждать, когда пальто твое стоит столько, сколько некоторые за месяц получают, а в кармане этого пальто ключи от машины. Сейчас папа еще квартиру купит и вообще отлично.

Наверное, сейчас стоило бы замолчать, но я уже не могу.

— Мне сейчас должно быть за это стыдно? И за пальто и за машину? Еще за что? Зачем вы тогда покупаете такие вещи, если потом упрекаете? Подарили бы книжку вместо машины и пару носков вместо пальто!

— Потому что легко рассуждать о самостоятельности, когда сама еще палец о палец не ударила, живешь на всем готовом!

Вот теперь я молчу. Дар речи пропадает. Честно, от ярости язык к небу присох. Впрочем, оно и понятно, что отвечать что-то — бесполезно. Выхожу из гостиной, хватаю с вешалки пальто и, вернувшись, швыряю на колени матери ключи от машины.

— Ой, я умоляю, Настя, вот только не надо этих сцен. Ты же не сможешь без машины, через неделю сама прибежишь.

— Не прибегу. Пальто оставить? Я б и его сняла, да на улице холодно. Что еще вернуть?

— Тогда и золото оставляй, — смеется мать.

— Золото? Без проблем. — Я снимаю с себя серьги, кольцо, цепочку, но на этом не останавливаюсь.

Вот вам ваше пальто, стоящее столько, сколько некоторые за месяц получают!

Вот часики золотые!

Вот браслет!

Все это дорогущее барахло я демонстративно бросаю на диван и делаю то, что обещала никогда не делать. Как говорится, никогда не говори «никогда». Звоню Плесовских и прошу отвезти меня домой. Холодновато на метро в тонюсенькой кофточке и юбке, которая едва прикрывает зад. Зато не зря так вырядилась, Дёмке понравится. Он удивлен такой неожиданной просьбе, но радостно пытается это скрыть и обещает прибыть с минуты на минуту.

Мама снова усмехается:

— А говорила, что тебе ничего от него не надо. Видишь, как быстро все меняется. — Нет, она уже открыто насмехается надо мной, и меня до глубины души задевает ее язвительность.

Черт возьми, она же моя мать, откуда столько агрессии?

— А ты хочешь, чтобы я пошла раздетая? Ничего, что на улице ноябрь?

— Ну почему ты все время пытаешься что-то кому-то доказать? Даже сейчас. Хотя все просто. Нужно отступить, не строить из себя железную леди там, где это не нужно. И все.

— Отступить от чего? — Я не понимаю, чего она от меня хочет. Не понимаю, что делаю не так.

Мне вдруг вспоминаются слова Никиты, будто я всегда пытаюсь уличить его в чем-то неблаговидном. Меня тоже часто беспокоят эти же ощущения. Я ведь не делаю ничего плохого. Не вмешиваюсь в чужую жизнь, не обманываю, не предаю, не пытаюсь что-то получить за чей-то счет. Я еще много чего не делаю, но почему-то мне все время пытаются навязать ощущение, словно я в чем-то виновата и живу как-то не так.

— Может, в этом вся проблема? Что у меня получается это доказать? Что я не отступаю? Не даю себя сломить?

Это были мысли вслух, высказанные спокойным тоном, но оттого, какое впечатление они производят на мать, у меня замирает дыхание. Не хочу даже думать, что попала в точку. Даже предполагать не желаю, что для матери я не дочь, а… соперница?

Слава богу, звонок в дверь прерывает этот поток мыслей. Я хочу выбросить все из головы. Ссора с матерью… пассивное согласие сестры…

Это моя семья. Все пройдет.

— Что случилось? — встревоженно спрашивает Демьян. — Машина сломалась?

— Можно и так сказать, — глухо отвечаю я и, натянув сапоги, без промедления выхожу из квартиры.