Танненберг (СИ) - Михельсон Андрей - Страница 7

Обувшись, он накинул китель, не застёгивая, и отправился в туалет. Который все приличные люди называли здесь не иначе, как сортир. Вагон был спальный, пульмановский, первого класса. Публика здесь была состоятельная, но свободных мест было много. Наверно людей отпугнуло известие о войне, и в Варшаву ехали только те, у кого там был дом. Ну или очень надо. В сортире Самсонов, наконец, увидел свою физиономию в зеркале. Разглядывать себя в зеркале в купе, при Василии, он поостерегся. Мало ли какие эмоции отразятся на лице. А здесь можно было спокойно изучить себя. А собственно, что изучать? Он всё же Самсонов, во всяком случае, отчасти. И прекрасно помнил, как выглядит его отражение. Рога не выросли, третий глаз не открылся. А так всё то же самое. Высокий лоб, тонкий породистый нос, большие голубые глаза, аккуратно подстриженные тёмно русые волосы, на висках почти бритые, без всяких там чёлок и бакенбардов. Местами уже изрядно тронутые сединой. Ну и борода с усами конечно. Причём не бородка, а именно борода. Почти лопатой, только коротковатой. Он задумчиво почесал её, вспомнив почему-то про бич всех войн – вшей, и решил в ближайшем же будущем избавиться от этой пышной растительности на лице. Но конечно не здесь в поезде. Бритьё опасной бритвой в раскачивающемся вагоне может стоить если не жизни, то, во всяком случае, поцарапанной физиономии. Подождём до Варшавы. Интересно, это чьё решение – Самсонова или Анисимова? Или совместное, исходя из анализа знаний о будущем? Впрочем, не важно. Унитаза здесь, кстати, не было. Нужду справляли в дырку на полу, которая закрывалась специальной заслонкой. Конечно не сквозную, чтобы людям не задувало во все щели во время движения поезда. Там был какой-то хитрый извилистый ход. Заслонка закрывалась специальным рычагом. Вымыв руки и лицо, он вытер их полотенцем и пожалел о отсутствии зубной пасты. Хотя какой-то порошок у него с собой был в чемодане, он просто забыл его взять с собой. Ладно, потом почистим свои клыки…

Поезд ехал по Малороссии, за окном мелькали колосящиеся хлебом поля, села утопали в садах, а на станциях толпились резервисты с вещмешками, ещё одетые в гражданское, но уже спешно собираемые со всей округи для отправки в районы формирования частей. Огромная страна собиралась с силами, чтобы вступить в страшную войну, доселе невиданную человечеством. А Александр смотрел на неё из своего купе, прокручивая в голове все известные факты, и мучительно думая, как избежать той участи, что уготована ему и его армии. То, что изменить основные планы ему не под силу, он был уверен. Остаётся только маневрировать на месте, любой ценой сохраняя армию. Он бесконечно взвешивал различные варианты, напрягал свою память, пытаясь выудить из неё как можно больше информации. Но становилось только хуже, потому что часть этой информации была из художественной литературы, которой полностью доверять было бы, по меньшей мере, опрометчиво. Писатели они такие – ради красного словца, не пожалеют… вообще никого. Да и так называемые исторические источники, справочная литература – тоже не безгрешны. Тут замолчали, там акцентировали внимание, а там вообще сослались на мнение очевидца, который был, тем не менее, крайне пристрастен. Но продолжал думать, весь день, погружённый в свои мысли, иногда отвлекаясь на рассуждения о том, кто же он теперь такой, и почему с ним всё это происходит…

В Киеве произошла большая задержка. Состав долго стоял где-то на подходах к станции, и Самсонов уже подумывал начать искать начальника поезда, как всё же дали зелёный свет. По большому счёту, железнодорожники пропускали поезда, следующие по назначению, а вот новые отменяли. Потом была задержка в Сарнах, немного постояли в польском Люблине, забитом войсками для австрийского фронта, но и там поезд пропустили. И, в конце концов, вечером четвёртого августа Самсонов добрался до Варшавы. Город, в котором он столько лет прослужил, встретил его бурлящей толпой и шумом. Сразу бросалось в глаза, как много стало военных. Выйдя на улицу, Самсонов взял извозчика, и отправился навстречу своей судьбе…

Поблагодарив извозчика по-польски, Самсонов вышел из пролётки напротив помпезного особняка генерал-губернатора. Велел Василию ждать снаружи, а сам направился мимо часовых, взявших под козырёк, внутрь. Там царила суета. По обширному холлу сновали туда-сюда люди, кто-то входил, кто-то выходил. Лица людей были озабочены. Самсонов прекрасно помнил, где находятся губернаторские апартаменты, если только за прошедшие семь лет здесь ничего не переделали, что вряд ли. А потому, не обращая ни на кого внимания, направился вверх по широкой лестнице на второй этаж. Генерал-губернатор заседал в конце коридора, где также был пространный холл для ожидающих своей очереди посетителей. По-прежнему не глядя по сторонам, он всё так же решительно направился к двери, сверкая генеральскими погонами. Часовые вытянулись, ожидавшие притихли, а Самсонов открыл дверь и шагнул внутрь. Это была приёмная, где было на удивление тихо. За столом сидел адъютант с холёным лицом и чистил пилочкой ногти. Самсонов даже хмыкнул про себя, отметив, что это, кажется, любимое занятие всех адъютантов. У окна на стульях расположились несколько ординарцев, тут же вскочивших и отдавших честь. Адъютант же покосился на него с недовольством, мол, что за нахал вламывается без приглашения к его превосходительству, но увидев генеральский мундир, да ещё незнакомое лицо, на всякий случай встал. Пилочка при этом упала на пол, тихо звякнув.

– Яков Григорьевич у себя? – Небрежно поинтересовался Самсонов у растерянного адъютанта.

– Да, но… – Ответил тот, явно набирая в грудь побольше воздуха, чтобы начать возражать.

– Спасибо. – Всё так же небрежно бросил Самсонов, и двинулся к двери.

– Он работает, у него важный доклад… – Затараторил адъютант.

Самсонов не реагировал, быстро преодолев несколько шагов до двери и открывая её.

В кабинете, за огромным столом заваленным бумагами, сидел Жилинский, и устало кивая, слушал какого-то подполковника, монотонно бубнившего ему что-то, читая по бумаге. На звук открываемой двери, Жилинский поднял глаза, а докладчик обернулся. При виде вошедшего, у Жилинского даже усы, до этого грустно висевшие на семь часов, подпрыгнули вверх, показывая теперь как минимум десять. В усталых глазах появились искры, и сам он стал как-то больше, даже не вставая со стула.

– Александр Васильевич! – Воскликнул он радостно. – Ну, наконец-то! Рад, что вы так быстро добрались.

– Спешил, как мог. – Ответил Самсонов. – Здравствуйте, Яков Григорьевич.

А Жилинский тут же обратился к докладчику:

– Так, в общем, передайте своему генерал-майору Порецкому (начальник 26-ой дивизии Второго корпуса), что лошадей у меня в Варшаве всё равно нет, и пусть как хочет, так и добирается до Августова, если выгрузился на другой станции, отдельно от обоза. Это приказ! А если он не соберёт свою дивизию в срок, то лишится должности.

Подполковник подавленно согласился, развернулся и вышел.

– Опять бардак? – Сочувственно спросил Самсонов.

– В лучших традициях! – Подтвердил Жилинский. – Надо же так! Что-то напутали в предписаниях, и часть войск поехала не в Августов, а сгрузилась в Гродно. Причём обоза у них нет вообще. И солдаты голодные. Так явился ко мне проситель, минуя Орановского (начальник штаба Варшавского округа), чтобы я выделил им четыре эшелона и отвёз в Августов. Представляете, что будет, если четыре эшелона изъять из общего потока и пустить вне графика?

– Ещё бы. – Согласился Самсонов. – Вся ветка встанет.

– Так ещё и лошадей просил, фураж и провиант для солдат, оставшихся без оного. А где я им это сейчас возьму?

– Может пешком пускай прогуляются? – Предложил Самсонов сходу. – Там вроде не так и далеко, если напрямки. За пару дней дотопают налегке, а питаются пусть сухпаем. Только поторопить надо, пока солдаты этот сухпай сидя на месте есть не начали.