Дочь моего друга (СИ) - Салах Алайна - Страница 40

— Сердцу? Какое на хер у тебя сердце? В штанах которое? Ты, тварь, чем думал? И ведь, сука, знал все… что девчонка неиспорченная, и что за достойного замуж ее выдать хочу. Шлюхами элитными нажрался, теперь на невинность потянуло. Мог бы любую из клуба своего взять — толпами там ходят и ноги готовы раздвинуть.

 Так я, блядь, и взял.

 — Я люблю ее. Она любит меня. Я, конечно, могу еще кучу оскорблений от тебя стерпеть, и ты во многом будешь прав, но ничего уже не изменишь. 

 Мое вылетевшее признание нисколько Семена не трогает, впрочем, как и упоминание о чувствах Яны — маска праведной злости и желания меня расчленить даже на секунду не дрогнула.

 — В чем я буду прав? Я, блядь, шлюх с тобой в бане делил, видел, как ты пальцы провинившимся ломал. Всю твою грязную подноготную знаю. Думаешь, мне такой зять, как ты, нужен? 

 — А как же: «Ты и Яна - моя единственная семья»? — не удерживаюсь от усмешки. И снова прав был Серега: то, что как друг я для Галича хорош, не означает, что гожусь в спутники его дочери. Не то чтобы я этого сам не знал, но слышать вслух неприятно. 

 — Какая ты мне, сука, семья после этого? Я тебе доверял. Не только бабки свои доверил, но и за дочерью присматривать. Ты же в дом ко мне приходил, за столом моим сидел, в глаза смотрел, тварь неблагодарная.

 С каждым его новым оскорблением во мне поднимается раздражение: то, что Семену новость пришлась не по вкусу, не означает, что из меня можно делать пацана для битья и разбрасываться голословными обвинениями. Чувства вины он мне все равно не внушит, и лимит моего терпения подходит к концу.

 — Так, может, не стоило просить присматривать? Ты же не дурак, чтобы не понимать: Яне давно не восемь, она красивая женщина, а я живой мужик. Она меня пятнадцать лет любила, если ты не в курсе, и подарок мой детский хранила. Очевидно, не так ты внимателен был к своей дочери, раз ничего не замечал.

 — Как полюбила, так и разлюбит, — холодно произносит Семен. Таким тоном он на моей памяти много лет назад людей под себя ломал. — Ты к ней не притронешься больше. 

 — И что ты сделаешь? Закопаешь меня, как докучливых конкурентов?

 — Надо будет — закопаю. Забыл, наверное, что у меня с предателями разговор короткий. 

 — И на чувства дочери плевать? Она счастлива со мной и уже совместное будущее распланировала, — я снова усмехаюсь, хотя сейчас мне ни хера не до смеха. На лояльность Семена к себе в разговоре я не особо рассчитывал, а вот то, что он к Яне как к бездушной мебели отнесется, — открытие неприятное.

 — Погорюет и забудет, — отрезает Семен, смерив меня презрительным взглядом. — В будущем еще спасибо мне скажет, что от тебя, ублюдка, избавил.

 — Ты тоже, кажется, забыл, что я не пацан двадцатилетний у тебя на побегушках, — я невольно шагаю к Семену, потому что сейчас испытываю совершенно идентичное желание разодрать его за предположение, что я позволю ему влезть в свою жизнь. Сдерживаю себя только мыслью о том, что если ударю его, то с надеждой на мирный исход конфликта можно навсегда распрощаться. 

 — Я это дерьмо от тебя выслушиваю только из-за Янки. Может, когда успокоишься, поймешь, что она уже взрослая и сама способна решать, как ей жить и с кем трахаться. Если любишь свою дочь, еще и не такое проглотишь.

 — Ты как вообще о моей любви заикаться смеешь? Ты, что ли, ей книжки перед сном читал и платья выбирал? На родительские собрания в школу ходил и на коленки разбитые дул? Думаешь, ты мне правду — а я тебе свое благословение отцовское отсыплю? 

 — Нет, не думаю, Семен. Детей у меня, конечно, нет, чтобы тебя понять, но знаю, что на чувства Яны твое возмущение никак не повлияет, и на мои — тоже. Повторюсь: я сделал все, что мог, чтобы держаться от нее подальше. Не получилось. 

 — Да что ты ей вообще можешь дать? Пусть сейчас на тебе костюм за тысячу евро, в душе ты тот же бандюган уличный, на котором клейма негде ставить. 

Разговор начинает меня выматывать и кроме оскорблений и угроз уже не имеет под собой никакого конструктива, а значит, дальше распинаться смысла нет. Я все свои карты на стол без утайки выложил. Красноречием, конечно, не блистаю, но и сложностями донесения сути никогда не страдал. Остальное — проблемы Семена.

 — Все я ей могу дать. Все, что она попросит, и еще сверху. Ты тоже имей в виду, Семен: твои угрозы мне побоку. Я тебе не лох и не сопляк, которого можно пугать. Я не за благословением пришел, а лично поставить тебя в известность о нас с твоей дочерью. Как только выйду за эту дверь, попрошу Яну ко мне переехать, и уверен, что она согласится.

 — Юристов своих на понедельник созывай. Никакого партнерства больше не будет. Я тебя, предателя, в муку сотру. 

 Я был к этому готов, поэтому, кивнув, разворачиваюсь к двери. Когда берусь за ручку, в спину вонзается ледяное:

 — И чтобы ноги твоей на моем праздновании сию же минуту не было. 

 По хер.

 Едва я выхожу из кабинета, то сразу встречаюсь с обеспокоенным взглядом Яны, стоящей под дверью. Можно было догадаться, что она последует за нами. Надеюсь, владельцы этого ресторана озаботились качественной шумоизоляцией.

 — Почему не послушал меня, Андрей? Просила ведь подождать, — ее глаза бегают по моему лицу в попытке найти ответы, из чего я делаю вывод, что «Премьер» все же оправдал свое название. — Что сказал папа? Как он себя чувствует?

 Мне приходится прикладывать неимоверные усилия, чтобы выглядеть спокойным и ее не напугать. Для себя я заранее решил, что Яна от этой херни должна оставаться в стороне. Ее вины в том, что, происходит, нет — это все заслуга моего прошлого.

 — Разозлился, как и ожидалось, — я беру ее под локоть и отвожу подальше от двери кабинета. Прилюдные драки и скандалы сейчас ни к чему. — Но ты же знала, что он в восторге не будет. Чувствует себя нормально. Надо дать ему время все обдумать.

 — Я к нему зайду тогда?

 — Подожди немного, Ян. Новость непростая, дай ему время переварить. Мне сейчас из офиса позвонили — там дело появилось срочное. Нужно отъехать.

 — Неужели не ждет? Папа еще больше расстроится, — Яна хмурится и знакомо надувает губу. Обижается. 

 — Нет, не ждет. Еще что сказать хотел… Вещи свои собирай и насовсем переезжай ко мне. Все равно почти живем вместе — чего резину тянуть.

 Обиду моментально сдувает с ее лица, и Яна начинает застенчиво улыбаться. Я тоже улыбаюсь. Хоть, блядь, одно приятное событие за этот гребаный день. 

 — Ладно. Но тогда ведь нужно что-то с гардеробной сделать… у меня вещей много… и парковочное место для второй машины...

 — Все будет, Ян. С перевозкой я завтра договорюсь, гардеробную переделают или новую смонтируют… как тебе угодно.

 — Хорошо. Но тогда, наверное, лучше на послезавтра машину заказать… я за день не успею.

 — Пусть будет послезавтра, — от ее довольного вида напряжение начинает постепенно отпускать, и я наконец могу вздохнуть полной грудью. — Мне нужно ехать, Ян. После празднования тебя заберу. 

Яна

Пообещав позвонить, как только празднование дня рождения подойдет к концу, я провожаю Андрея к выходу из ресторана и по возвращении в зал оглядываюсь в поисках папы. Его нигде нет. Грудь обжигает холодом волнения, и я почти бегом несусь к кабинету, в котором пятнадцать минут назад они разговаривали. Нужно было сразу зайти. Вдруг отца настолько шокировала новость о нас с Андреем, что ему стало плохо?

 Когда я распахиваю дверь, то облегченно выдыхаю: папа стоит ко мне спиной, опершись руками о стол, — так он часто делает, когда ему требуется время подумать. Конечно, ему сложно принять информацию о том, что его единственная и любимая дочь встречается с его лучшим другом, но, к счастью, он любит и уважает Андрея, а для нас это большой плюс.

 — Пап.

 Его ладони крепче сжимают края стола, и он демонстрирует профиль, прежде чем развернуться самому. Его лицо краснее, чем обычно, губы сжаты в упрямую полоску, но очевидных признаков угрозы здоровью нет.