Паноптикус (СИ) - Шкуропацкий Олег Николаевич - Страница 14

   Людцов злобно застегнул ширинку. Он с досадой взглянул на лежащую навзничь, расчехлённую женщину. Кибернетик неожиданно для себя почувствовал нечто вроде брезгливости. Ирина развернулась в стороны, раскинула ноги и снова была готова к употреблению, но он-то, кибернетик, к этому готов не был. Эта стерва его перехитрила, обвела вокруг мизинца, поимела, как ссыкуна.

  - Я слышала, ты нашёл себе новую пассию - с такой же хрипотцой сказала Ирина и в голосе её прозвучала голая, мужицкая насмешка.

  - А тебе какое дело. Лежи себе смирненько, принимай хуи да помалкивай - Людцов нарочно говорил грубо чтобы как-то её осадить.

  - С удовольствие приняла бы, да только где их взять. Кончились хуи, были да сплыли. - Ирина поднялась и свесила свои длиннющие ноги со стола. Она накинула на плечи халатик и спрятала за ним маленькую монгольскую грудь.

   Взглянув на неё, Людцов впервые обратил внимание на то как она изменилась. Изменилась не внешне, а прежде всего изнутри, подкожно, от прежней Ирины не осталось и следа. Внешне это была та же самая угловатая худоба с коротенькими, подстриженными на мальчишеский манер, волосами, но внутренне... внутренне она изменилась кардинально. И только теперь кибернетик заметил, что Ирина вовсе не сдалась, не подняла лапки, а просто выбрала иную стратегию сопротивления, более продвинутую, более тонкую. Эта "девочка из Бухенвальда", эта хилячка с детскими сисечками оказалась крепче стали. Да, она даст ебать когда Людцов захочет, для этого её не надо даже приковывать наручниками, но это абсолютно ничего не значит. Можете насиловать её сколько угодно, ей на это глубоко насрать, она уже перешагнула через свою вагину, теперь её просто так голым пенисом не возьмёшь - понятно?

   Она смотрела на Людцова мрачной глубиной своих глаз и в этих глазах светилось что-то помимо ненависти и презрения. Там скрывалось что-то ещё. Что же это было? Что-то новое тлело из глубины этих очей, что-то чего Людцов раньше не замечал и чего теперь никак не мог ухватить за хвост. Это пугало его и это его привлекало: может быть и на этом удастся как-нибудь сыграть, как-нибудь извратить и перевернуть себе в угоду.

  - А твоя новенькая даёт тебе как ты пожелаешь или у вас типа любовь: до свадьбы ни-ни. - Ирина говорила и это было странно; ещё несколько дней назад из неё нельзя было вытянуть и слова и вдруг на те вам. С чего бы это? Здесь явно что-то нечистое. - Может она и в рот берёт, - продолжала Ирина, - не боишься что откусит, хрум-хрум и всё? Она ведь ещё та прошмандовка - зубастая - и Ирина впервые за всё время своего пленения засмеялась, засмеялась хриплым, надтреснутым полукашлем - прошмандовка ещё та... - повторила она, продираясь сквозь густой валежник сучковатого смеха.

   Неожиданно для себя Людцов не выдержал:

  - Заткни свою паршивую ротяру, ясно? Ещё раз услышу...

   Но Ирина больше не могла остановится. Её точно заклинило. Словно сломанный механизм, давясь смехом, она повторяла, постепенно переходя на доверительный шёпот:

  - ...прошмандовка... зубастая... прошмандовка... зубастая... прошмандовка...

  - Не сметь. Заглохни сучка - бесталанно взорвался кибернетик.

   Он фальцетом выкрикивал слова, высоко и внятно, словно скандируя политический лозунг. Он верещал, но чувствуя что это неубедительно, несколько раз сильно хлестнул Ирину по щекам, залепив наотмашь парочку увесистых оплеух. Лицо бывшего капитана, маленькое, как у девочки, сильно передёрнулось и покрылось аппетитными следами свежих пощёчин.

  - Не сметь - трудно повторил Владислав, возвышаясь над женщиной с величественно сжатыми кулаками.

   Людцов мрачно прорычал и тут же осёкся: он встретился со взглядом Ирины, словно с разбега наткнулся на стену бушующего огня. Он понял, что жестоко просчитался, что на этот раз будет не по его. Оказывается, всё что было до этого - лишь цветочки, на них можно было плюнуть и растереть, но теперь... теперь всё кардинально и неуловимым образом переменилось. Людцов мог над ей издеваться, скрупулезно морить голодом, сколько угодно насиловать, пользоваться ею как полудохлой тряпкой, неважно, рано или поздно Ирина всё бы ему простила, но ЭТОГО - этого никогда. И дело не в том, что он её ударил, он бил её и раньше, но бил по совсем другому поводу и совершенно с другими намерениями. Раньше он распускал руки исключительно по своей мужицкой нужде, заставляя, таким образом, женщину прогнуться под свои низменные потребности, теперь же об эгоизме не шлось вообще, теперь дело касалось поруганной чести третьей особы, и кибернетик дал себе волю типа из чисто благородных побуждений защитить эту особу - небезызвестную, зубастую прошмандовку. Здесь дело касалось не какой-то вонючей вагины, здесь дело касалось трепетной сердцевины души - именно туда Людцов, не подозревая того, и харкнул. Ирина смотрела на кибернетика снизу вверх, но так как будто это она возвышалась над ним, яростная и грандиозная в своей правоте. Она явно перехватила инициативу, казалось, что теперь преимущество было на её стороне, что это хилое дитя Бухенвальда способно размазать своего фюрера по стенке.

  - Убью суку - только и смогла она выдавить из себя: тяжело и смачно.

   Сколько праведного огня, сколько гнева и откуда вдруг? Людцов не верил своим глазам. Ирина Скрински преобразилась в мгновение ока, из бедняжки вылупилась жестоковыйная дева, валькирия - ничего общего с недавней жертвой голодомора. Она стала незыблемой и бескомпромиссной, готовой давать отпор, отсекать любые поползновения. Она снова стала собой, опять преобразилась в капитана "Экзиса", стала капитаном на новом витке своей личности и в этом обличии была неподражаемой и гиперсексуальной. Владислав не заметил, как у него снова встал. На эту разъярённую бабёнку, вакханку с плоской грудью у него снова торчал как у молодого, и он не в силах более сдерживаться с горловым рокотом набросился на женщину.

   Он алчно припал к губам Ирины и начал елозить у неё во рту своим червивым языком. Кибернетик нетерпеливо срывал с узницы больничный халатик. Людцов снова её хотел, он возжелал её как прежде, жадно налегая на подростковую худобу и шаря рукою в промежности. Он лапал и мял женщину, словно поднявшееся на дрожжах, белое тесто. Странно, но Ирина не сопротивлялась, она полностью отдалась в руки своего насильника, покорилась без боя, как будто только этого и ждала. Людцов лютовал, он даже почувствовал (или это ему показалось) как в полости его рта осторожно содрогнулась личинка чужого языка, отвечая на навязчивые лобзания кибернетика. К тому же женщина определённо потекла, развела между ног знойную слякоть; её промежность оказалась мокрой, словно Ирина только что обоссалась. Людцов молча опрокинул её на железный стол для трупов, положил на обе лопатки.