Паноптикус (СИ) - Шкуропацкий Олег Николаевич - Страница 28

   Людцов, нежно вдавливая клавиши, начал играть. Сначала, как бы испытывая свои силёнки, он исполнил вариации Гайдна, потом, почувствовал внутренний позыв, перешёл на размашистого Рахманинова. Кажется его понесло. Играя, Владислав двигался всем туловищем, словно гнущийся под ветром стебель. Музыка лилась из-под его пальцев, наполняя комнату видениями новой жизни. Он исполнял Рахманинова, вдохновенно полузакрыв глаза, и картинки из будущей совместной жизни носились в воздухе, словно добрые духи. Разумеется, они поселяться здесь, во чреве разбитого корабля, только он и она, совьют себе пресловутое любовное гнёздышко из поцелуев и ласточкиной слюны, и кому какое дело чем они станут заниматься и как проводить свой семейный досуг. Здесь на краю Мироздания, под лучами остывающего нейтронного светила, они обретут, наконец, своё счастье, одинаково далёкие как от людей так и от ксеноморфов. Да, это будет удел изгоев и каждому придётся чем-то поступиться, но истинно любящие всегда чем-то жертвуют, в какой-то степени, они - вечные отщепенцы, чужие для всех. Чужие даже для чужих. Согласен ли ты, Людцов Владислав Адамович, взять в жёны это отродье бестии? ДА, согласен, конечно. А ты, Ева фон Браун, согласна ли ты взять в мужья этого погрязшего во грехах, бессовестного извращенца? ДА, ещё бы. А теперь пусть молодожёны скрепят законные узы брака своим дьявольским поцелуем. Цёмки-цёмки, новобрачные. Они станут первыми на этом пути, он и чёртовица, а за ними, целуясь и скрипя промежностью, последуют другие, целые уходящие в бесконечность колоны, таких же как они людей и чёртовиц. И будут жить они сладко и умрут они одновременно от оргазма: он сверху, она - под ним, как настоящие муж и жена.

   Всё это явственно предстало перед внутренним взором Людцова, когда он воодушевлённо наяривал на фортепиано. Его избранница стояла рядом, почти не двигаясь, словно изваяние из чёрного гипса; из её пасти вниз оползали длиннющие нити слюны. Кто бы мог подумать: эта тварь не была лишена чувства прекрасного - она понимала музыку, ощущала её эфирную сущность. Ева Браун была буквально околдована каскадами звуков, фортепиано сильно её потрясло. Создавалось впечатление, что под этой монструозной наружностью скрывается деликатная душа небожителя, причастного к гармонии высших сфер. О чём она думала сейчас, какие психоделические картины рисовались в её чуждом всему земному мозгу? Людцов бы многое отдал чтобы это узнать, чтобы хоть чуточку приподнять завесу чужого сознания, сознания Чужого. Пока он судил о книге больше по обложке, едва успев пролистать несколько первых страничек толстенного тома. Но то что он сумел прочитать показалось ему, без всякого преувеличения, офигительным. И Людцов, вдруг осознав свой промах, моментально оборвал Рахманинова, и, почти не запинаясь, на полуфразе перешёл к следующему музыкальному произведению, на его взгляд, более уместному в данных обстоятельствах. В помещении его каюты, громко, так что завибрировал ложноклассический хрусталь, зазвучал немного пошловатый марш Мендельсона. Ну вот, теперь всё на своих местах, разложено по красивым свадебным полочкам. Вдавливая клавиши, Людцов смотрел на ксеноморфа влюблёнными глазами; его лицо размякло и потекло в блаженной улыбочке. Да уж, теперь всё было в полнейшем ажуре. Как говаривал его ныне покойный отец: "порядок в танковых частях".

  Глава 15

   Ирина смотрела на него из-под насупленных бровей. Обычно невозможно было понять о чём она думает, но теперь, даже невооружённым глазом было заметно - Ирина недовольна. Людцов удивился той перемене, которая с ней произошла. За время его отсутствия женщина преобразилась коренным образом. Сегодня в ней трудно было увидеть ту прежнюю жертву насилия, от былого унижения не осталось и следа. Несмотря на то что Ирина по прежнему сидела в задрыпанном халатике на голое тело и была прикована наручниками, что-то внутри неё неуловимо изменилось, перекристаллизировалось. Похоже она вновь обрела себя, прочно утвердилась в собственном самомнении. Странно, с чего бы это вдруг? Разительная перемена бросалась в глаза: те же самые кожа да кости, но взгляд радикально другой - борзый, борцовский. И возжелай её Людцов как раньше, ему пришлось бы снова покорять эту вершину сначала, завоёвывать сызнова: брать её наглой силой, давать сырые зуботычины, рвать тонкие астральные материи влагалища, короче говоря - начинать с ноля. Ещё пару месяцев назад Людцов несказанно бы обрадовался такой возможности. Не каждому везло вступить в одну и ту же сладенькую воду дважды, но сегодня... сегодня это его уже не интересовало. Сегодня это выглядело как-то уж очень просто, пресно и ненужно. Глупо всё это выглядело сегодня. Изменилась не только Ирина, оказывается Людцов изменился тоже. И ещё неизвестно кто больше. Что же со всеми ими произошло?

   Владислав ещё раз оглядел молодую женщину с ног до головы. Полгода назад такая, принявшая бойцовскую позу, Ирина заставила бы его пищать от вожделения, но это было полгода назад, сегодня же от прошлой похоти не осталось и мокрого места. Кибернетик глазел на Ирину и давался диву. Кажется она немножко поправилась, во всяком случае, выглядит не такой дохлячкой как в последнюю их встречу. Губы порозовели, с лица исчезла тень безвременной кончины. Она определённо желала дать Владиславу бой. Она оперилась, теперь просто так голенькими руками Ирину не возьмёшь, она снова готова до драчки, схлестнуться с неприятелем за свою повидавшую виды вагину. "Эх, Ириша, Ириша, - подумал Людцов, - и где же ты была раньше. Пару месяцев назад тебе бы цены не было. Как раз то что было мне нужно. За такой лакомый шматочек я бы посражался всласть"

  - Ну что, будем глазки строить или как? - сказала Ирина своим низким, хрипловатым голосом. Она говорила нарочно грубо и развязно, как будто по пьяной лавочке.

   Очевидно, Ирина заранее настроилась на скандал, она сразу рвала с места в карьер, не оставляя Владиславу выбора. Она сейчас пыталась играть первую скрипку в их отношениях, перехватить подачу, тянула шерстяное одеяло инициативы на себя. Но дело в том что никаких отношений уже не было, для Людцова, во всяком случае. Для него всё уже закончилось и те правила игры, которые теперь навязывала ему женщина, казались Владиславу чем-то комическим и безвкусным, как дамская шляпка на голове большой рогатой скотины. Но что всё это означает, зачем всё это?

   Вот уже восемь дней как Людцов вернулся на "Экзис" и за это время он ни разу не посетил Ирину, ни разу не совершил поползновения на её заплесневевшую честь и достоинство, он бы и сегодня не пришёл, если бы Еремей не передал ему, что Ирина желает с ним поговорить. Она видите ли желает с ним поговорить, типа "барыня легли и просят". Так зачем всё это, к чему эта комедия? Неужели она до сих пор боится, борется за свой пятачок под солнцем и не понимает, бедолага, что ей ничего боле не угрожает, не угрожает во всех смыслах этого слова. Ему впервые за всё время стало жаль молодой женщины. Да, да, да: стало жаль. Сколько раз он её трахал и ни разу не испытывал ничего подобного, он брал её без малейших сантиментов, спаривался как бык на колхозном дворе. Ощутив укол жалости, Людцов тут же почувствовал себя не в своей тарелке. Кибернетику стало неприятно, как будто ему подсунули свинью. Фу, какая гадость эта ваша заливная жалость.