Плыть против течения (ЛП) - Салисбери Мелинда - Страница 37

Жиль точно радовался — у нас все разваливалось. Может, он думал, что он сломает моего отца, и моя мать приползет к нему.

— Ты помнишь, как она уходила гулять вокруг озера? — сказал он.

— Помню.

— Я думал, ей так будет лучше. Воздух и вода. Пространство, чтобы погоревать. Я думал, это хорошо, что она хотела выйти. И так и было, она приходила в себя, я это видел. Но последней ночью она вернулась другой. Злой. Я подумал, что это было даже хорошо, все было лучше тишины и пустоты. Я ошибался. Она менялась. Видимо, ее укусил один из них.

— Постой, — перебила его я, поняв кое-что ужасное. — Ты знал о них? Ты знал, что они были там?

— Да…

— И не сказал ей? Не сказал мне? — мне было плохо, я мотала головой, словно могла так отогнать знания. — Уровень воды в озере падал, и ты не предупредил нас, что может случиться? И выпускал ее гулять?

— Все не так, как ты думаешь, — быстро сказал он. — Я знал, что они когда-то были, потому что видел те же дневники, что ты нашла, когда был немного старше тебя. Но я не верил, что они оставались там. Я думал, что они должны были умереть в горе. Прошли века, Альва. Ничто не должно жить так долго. Но когда я увидел, как она изменилась у меня на глазах, я понял, что произошло. Да, это моя вина. Но не так, как ты думаешь. Может, если бы я внимательнее читал дневники и понял, что означало то, что озеро высыхало… Может…

Он утих. И я верила ему, потому что если бы он сказал мне о них до того, как я их увидела, я бы не поверила, даже если бы увидела дневники. Я бы назвала это фольклором, выдумкой. Древние люди монстрами объясняли то, что не могли понять. А существа в это время ждали. Выжидали.

Они были слабее после долгих лет плена. Но были сильнее горюющей женщины, хотя она смогла уйти. Не сказала нам. Скрыла. Вернулась домой и стала меняться. За минуты или часы. Потому у них было два вида зубов, как я думала. Одни для еды, другие — для обращения нас в них. Я была права, они были как змеи с ядом в клыках.

Прошлой ночью Кора видела, как один укусил Джеймса — и этой ночью он был на площади в клетке. Все решил укус.

— Они могут превращать нас в таких, как они? — спросила я.

— Если не убивают сразу же.

Я подумала о Коре. Может, я ошиблась, и она не была припасенной едой. Может, они хотели от нее чего-то еще.

— Потому ты стрелял в нее? В ту ночь?

— Я не стрелял в нее. Она напала, скаля зубы. Я пытался — если бы она прошла мимо меня, добралась бы до тебя. Но я не мог выстрелить, хоть она изменилась. Я выстрелил четыре раза, но не целился, следы от пуль остались в стене. И я выбил окно.

Я попыталась вспомнить комнату, следы на стенах, но они были скрыты обоями с цветами. Наверное, нужно было приглядеться, чтобы заметить их.

Крови не было. Она была бы там, где бы он застрелил ее, и много, но ее не было. Ни капли. Я смотрела вдаль, поражаясь, что не поняла этого раньше. Я помнила стекло на полу, еще теплый пистолет, когда я подняла его, но крови не было.

— Она выскочила в окно. Я пошел искать ее, но она пропала — ушла к ним, наверное. Инстинкт звал ее домой после превращения, или туда, где на нее напали. А на следующий день пошел дождь, стал ливнем, и озеро наполнилось. И они снова были заперты.

— До этих дней.

— До этих дней, — согласился он.

Он знал все те годы. И молчал. Давал всем верить, во что они хотели, смотрел на озеро и думал, вернутся ли они. Вернется ли она.

Он сказал мне, что она ушла, так и было. Я спросила, вернется ли она, и он сказал, что не знал.

Это была правда. Все это время это была правда.

— Ты должен был рассказать мне, — о маме, но он не понял и решил, что я о существах.

— Я рассказал бы, когда ты подросла. Рассказал бы все, даже о ней. Я убедился бы, что ты поняла. Есть традиция, передающаяся наомфуилу от наомфуила. Мы проводим три ночи у озера возле горы. Это ритуал перехода, чтобы рассказать старые история и передать знания. Я показал бы тебе те дневники, что ты нашла. После этого тебе нужно было бы их изучить. Понять символы, — он сделал паузу. — Это если бы ты хотела стать наомфуилом.

Я и не знала, что был выбор.

— Думаю, некоторые символы я поняла, — сказала я. — Луна — это фаза луны, да? А цветы указывают на месяц.

— Верно, — его голос был теплым. Гордым. — Совершенно верно.

— Что там еще?

— Всякое. Я покажу… — он замолк. Он не мог мне показать, если Жиль хотел его повесить.

— Но она не мертва. Мы ее видели. Нужно лишь показать Жилю, и ему придется тебя отпустить. Она — доказательство, что ты невиновен.

Но в тишине голосов в моей голове шептал, что это не важно. Жиль никогда его не отпустит, ведь, наконец-то, поймал.

— Есть лекарство? — сказала я. — Мы можем ее вернуть? Тогда она расскажет ему сама? В дневниках должно быть.

Он долго молчал.

— Я смотрел. Конечно, я искал.

— И?

— Мы посмотрим снова. Вместе. Когда это кончится.

В его голосе была нежность отца, пытающегося убедить дочь, что все будет хорошо. Жаль, что он врал.

— Не стоит мне врать, — тихо сказала я. — Я уже не ребенок.

— О, Альва, — попытался утешить меня отец. Но не мог. Тут не было утешения.

Те, кого они не убивали, становились как они, пополняли их ряды. Моя мать. Джеймс. Я подумала о Гэване. Его укусили, как скоро он станет таким?

Я боялась раньше, представляя, как они доберутся до Балинкельда и дальше под покровом тьмы. Но теперь было хуже. Потому что они будут расти в количестве, добираясь до новых мест. Они будут двигаться, пополнять ряды, будто болезнь. Зима придет, и их никто не сможет остановить. Ни подковы, ни пули…

Мои мысли застыли.

Серебряные подковы на домах.

Серебряные пули в пистолете.

Серебро.

— Пистолет, — сказала я. — Из которого ты стрелял в ту ночь. Револьвер. Пули серебряные?

— Как ты… он у тебя? — удивился отец. — Я думал, она его как-то забрала… Да, они серебряные. Только это работает против них, по легенде. Я купил ей пистолет, когда мы женились. Это традиция наомфуила — давать что-то серебряное невесте.

— И ты выбрал пистолет с серебряными пулями?

— Она попросила. Хотела свой пистолет. Он еще у тебя?

— Он дома, — я надеялась.

— Он нам нужен.

— Сначала нужно выбраться отсюда, — ответила я.

И спохватилась. Нам. Он был долгое время моим врагом. Я не могла теперь считать его союзником. Но он был им. Всегда был. Мы потратили так много времени.

— Ты не убил ее, — сказала я. Было важно услышать это.

— Нет.

— Прости, — это тоже было важно. — Я думала… я так долго думала, что ты это сделал… я боялась…

— Думала, что я убил бы и тебя? — он звучал печально.

— Прости, — повторила я.

— Ты делала то, что должна была. Понимаю, — сказал он. — Иди сюда.

Я прижалась лицом к прутьям двери и увидела, что он вытянул руку ко мне. Я тоже так сделала и сжала его ладонь. Его ладони были больше моих, кожа огрубела от работы. Его пальцы были холодными, и я виновато вспомнила, что у меня были оба одеяла. Последний раз я держала отца за руку, когда мне было девять.

Это не длилось долго, он был в том же положении, что и я: прижимался к стене, выгнув плечо, чтобы дотянуться. Но было приятно. Я хотела многое сказать: что хотела убежать, что теперь не хочу это делать. Что он почти угадал, решив, что Рен ухаживал за мной, и что я была не против. И что Мэгги Уилсон оказалась не противной.

Но я этого не сказала. Я была суеверной, не хотела искушать судьбу. Я будто прощалась бы, когда нужно было здороваться. Мы были чужими друг другу, хоть он был моим отцом. Но будет еще время исправить это. Мы сможем помириться. Просто нужно пережить это.

Мы не говорили остаток ночи, но не страшно. Впервые в жизни это было хорошей тишиной, напряжение между нами пропало. Может, он спал, но я — нет. Я составляла план.

Как только Мэгги заберет меня, я отведу ее в сторону и все ей расскажу. Мой отец был защищен в тюрьме, но я заставлю кого-то принести ему еду и воду, а еще одеяла. Мне нужно было вернуться в дом и забрать пистолет и сумку.