Я у мамы инженер (СИ) - Зангаста Аста - Страница 5

– Подогнал?

– Ну как подогнал, ты мне сейчас соточку на опохмел дашь, когда велик заберешь.

С этими словами дедок уперся плечом в обитую заржавленным железом дверь стайки – так у меня на родине назывались дворовые сараи, душераздирающе крякнул и повернув ключ в замочной скважине. После чего, уперев ногу в косяк, рывком отпер дверь, открывая несметные сокровища.

Открывшаяся картина поражала воображение: тесная коморка была заставлена мириадами бесполезных реликтов докомпьютерной эры: абажуры, банки, вазы соседствовали с гардинами и дуршлагами. В куче хлама блестела бисером поеденная молью епитрахиль. Гараж, словно вселенная, казалось, содержал в себе все.

Поняв общий принцип, я без труда нашел среди хлама этажерку, юлу и якорь. Не было только, собственно, велосипеда. Вместо него на верстаке, заваленный тряпками, поблескивал спицами и полированной сталью мотоцикл Урал, модели 1956 года. Сочетание покрытого маслом хрома двигателя и хитина пластиковых деталей вызывали в памяти личинку чужого с рисунка тов. Гигера.

– Это что-ли твой велосипед, Старче? – спросил я, показывая рукой на мотоцикл. – Возьму с удовольствием.

Дедок молнией скакнул к мотоциклу, и со скоростью застигнутой нагишом девственницы, расправил лежащее на нем тряпье, скрыв металлические обводы конструкции.

– Этошшшш не прошшшшшдается…. – прошипел старик. В голосе явно слышалась «моя прелешшшшсть».

– Ладно, ладно… не хочешь не продавай. Хозяин барин. Но, а меня, то зачем позвал?

– Вот это забрать.

С этими словами дедок театральным жестом смахнул висящие на стене тряпки, открывая взору конструкцию из ржавых труб и спущенных колёс, которых – неожиданно – оказалось три штуки. Спаренная рама, с дамской посадкой… размер велосипеда чуть больше средней кошки….

Господибожемой – да это же трехколесный «Уралец» – мертворожденный выкидыш советского автопрома. Для детей, которым нужны три колеса он был великоват, для стариков, которым снова нужны три колеса – маловат. Потому и выжил – заключил я. Будь он нормальным, его бы уездили к 1960 году до состояния металлолома.

– Вы что творите, дедушка, – от возмущения я даже перешел на Вы, что со мной бывало редко, – вы хотите мне продать этого трехколесного уродца? Скажите прямо, не виляйте – я, что – похож на подростка с задержкой развития?

– Ты на самокатике по двору ездюешь, так что сам должен понимать, на кого похож, – гоготнул старче, – бери лисапед, пока дешево отдаю. Завтра дороже будет.

В тот день только мое уважение к сединам спасло дедка от серии воспитательных поджопников. Сегодня этот седовласый алконавт с руганью тыкал палкой в небо.

"О, что-то новенькое – подумал я, – обычно старикан так орет на бегающих по газонам детей"

– А Господь-то вам что сделал, дедушка?

– Типун тебе на язык, охальник. Какой господь? Я летчика этого долбанутого костерю. Разлетался тут, между домов, Чкалов фигов, врежется в кого-нибудь, того и гляди…

– Какой еще летчик… – было начал я и увидел. Между домов, тихонько стрекоча, как самое большое в мире приведение с моторчиком, пролетел самолетик.

Ну как самолетик…. самолет. (Тьфу, привяжется же словесный оборот) Не игрушка, полноразмерный биплан с размахом крыльев метров в двенадцать. Больше всего он напоминал гидросамолет Свина, из мультфильма «Порко Росса». Желтенький, нарядный, он блестел на солнце боками, как пластмассовая игрушка.

Как пластмассовая игрушка.

Значит, в одном из проданных яиц был самолетик. Настоящий, летающий самолетик. Быть гордым владельцем набора рельсов, в этот момент было особенно обидно.

Дома меня ждал кот. Который, действительно хотел кушать и оповещал об этом мироздание слышными на лестнице горестными воплями. Я даже позавидовал простому и понятному алгоритму решения любых жизненных вопросов, которым пользовался кот – если что-то тебя не утраивает, громко мяукай до разрешения проблемы. Удивительное, но у кота это срабатывало четвертый год подряд, с самого начала нашего знакомства, когда я встретил на улице крохотный пищащий комочек.

Зайдя в квартиру, я выключил звук кота, выдавив его дневную пайку желе в миску, и пройдя в комнату, кинул сумку с рельсами на кровать и завалился в одежде на одеяло. Настроения что-то делать не было совершенно.

Горестно вздохнув, я решил приступить к запланированному по дороге домой мероприятию – я решил напиться. Делать это совершенно не хотелось – пить я не умел и не любил, но так вот сидеть и жалея себя мне не хотелось совершенно. Здравый смысл, конечно, пытался возражать, напоминая, что у меня по графику качалка, но был послан лесом: в тупик, в котором я оказался, меня завел именно он.

Пройдя на кухню, я открыл шкаф со спиртным и оглядел взглядом бесчисленные бутылки. И не надо ловить меня на противоречии, говоря, что для малопьющего инженера у меня подозрительно много крепкого алкоголя. У меня много крепкого алкоголя именно потому, что я малопьющий – редкая приемка объекта обходится без переданной бутылки хорошего коньяка, виски, рома, водки или кавальдоса. Вот и скопилось бессчетное количество пузырей.

Раньше я считал, что их гости выпьют на моих поминках, но – вот, гляди, пригодились. Я взял первую попавшуюся бутыль – это оказался грузинский коньяк. Вытащил зубами пробку, поражаясь продуманному техническому решению – пробка легко вытаскивалась без применения штопора, я глубоко вздохнул…

И немедленно выпил.

ГОСПОДИБОЖЕМОЙ, как меня регдолит-то, с непривычки. Несколько секунд, я в панике искал чем-бы запить эту гадость – и не найдя на столе ничего более походящего, загасил спазмы несколькими глотками минералки. Сразу вспомнился мой пьющий папочка, который, скривившись после дябнутого стакана водки, говорил маленькому мне: «А ты, небось, думаешь я тут меды распиваю?».

«Не меды, папа, совершенно не меды. Как я тебя сейчас понимаю, папа» – подумал я, роняя скупую мужскую слезу. А коньяк-то действует, как-то нейтрально подумал я, абстрагируясь от ситуации. Обида на весь свет стала волновать меня значительно меньше.

В животе разливалось живительное тепло. Это было неожиданно приятно. Уже нетвердыми руками я нарезал яблоки на закуску и налил себе второй стакан коньяка, сказав себе: «Я буду жить простыми, человеческими радостями, сказал я себе. И сейчас я уйду в запой».

Из запоя я вышел также быстро, как и вошел.

И с удивлением огляделся – будучи, выражаясь образным языком, несколько «подшофе», я успел одеться, собраться и дойти до станции метро. Что тут еще сказать, кроме: дурная голова ногам покоя не дает. Точнее, не дурная голова – а выпитые натощак 300 грамм коньяка. Сейчас алкоголь частично выветрился – не настолько, чтоб я пошел домой, но достаточно, чтоб очнувшееся сознание спросило у мозжечка: «А куда это ты намылился?».

«А то ты сам не знаешь? – с ехидцей ответил мозжечок, – можно подумать, у тебя много вариантов?».

Вздохнув, я продолжил спускаться по лестнице. Вариантов действительно было немного.

Внизу, на перроне станции, меня ждал очередной персонаж городского паноптикума – безумный проповедник с парой картонок, на которую были приклеены десяток пожелтевших и исчерканных вырезок из газет. Обычно безвольно стоящий или шатающийся по залу, сегодня он впырил в меня взгляд, расставив приветственно руки.

В ответ я показал ему фак, дружелюбно оскалившись. И попытался удрать, заскочив в вагон метропоезда. Точнее, попытаться удрать – координация движений всё же была ни к черту, так что я просто ударился грудью о закрывшиеся передо мной двери, отскочив, как мячик, назад.

Очумело потряся головой, я увидел, как проповедник, маша картонками, словно собираясь взлететь, ковыляет в мою сторону. И смирился, закатив глаза – судя по всему душеспасительной беседы было не избежать. Подбежавший проповедник схватил меня за пуговицу, проорав «Апокалипсис грядёт» и энергично потряс пластиковой копилкой.