Альбедо (СИ) - Ершова Елена - Страница 9

— Верно, — подтвердил Вебер. — Более того, она написана на авьенском и в Авьене.

Он умолк, ожидая ответа и слегка приподняв брови. Серые глаза — внимательные, строгие, — буравили лицо. Марго трепетала под этим взглядом — не зная, что сказать, куда девать руки. Внутренний голос — голос барона фон Штейгера, — молчал, и от этого Марго ощущала себя особенно скверно: точно корабль без компаса. Поди знай, куда плыть.

— Возможно, ваш отец и муж были знакомы? — предположил Вебер.

Марго вздрогнула и сильнее сжала платок.

— Не знаю, — громким шепотом ответила она. — Нет, нет…

От одной этой мысли бросало в дрожь. Кем мог быть ее отец? Секретарем барона? Управляющим?

В памяти раздувшимся трупом всплыло лицо фон Штейгера: такое же одутловатое, отливающее в желтизну. Взглядом он придирчиво ощупывал юную Марго, будто сдирая с нее приютское платье, а потом приобрел себе маленькую живую игрушку.

Она облизала губы и все-таки взяла стакан: край выбивал на зубах дробь, вода беспрерывно текла в горло, но не могла насытить.

— Я мог бы это выяснить, — мягко продолжил Вебер, забирая у Марго стакан и, будто невзначай, погладил ее дрожащие пальцы. — Как и то, был ли ваш отец авьенским подданным.

— Он был славийцем, — быстро сказала Марго, прижимая платок к груди и будто отгораживаясь им от всего, что пытался втолковать Вебер. — Я мало что о нем знаю, но запомнилось, как он изучал со мной славийскую азбуку, литературу, историю страны и правящего дома Ромовых. Когда родился Родион, отец обращался к великому князю с прошением оформить сына в пажеский корпус. И никогда! Никогда не выезжал за пределы поместья!

— Однако же, он был в Авьене, — заметил инспектор, вновь наполняя стакан из запотевшего графина. — Возможно, жил здесь еще до вашего рождения, Маргарита. Если вы позволите, я попробую найти как можно больше информации о нем.

— Думаете, я не пробовала? — сказала она, жалко улыбаясь. — Как только обнаружила сходство подписей, то сразу поехала в городскую библиотеку. Поверите ли, Отто! Мне пришлось соврать о том, что это последняя воля умирающего мужа и даже подделать его расписку, без нее женщину не допускали до архива. Мол, на смертном одре он пожелал найти давно потерянного кузена. Я просмотрела династические ветви многих известных фамилий империи, но фамилию Зоревых так и не нашла, — вздохнула и снова отпила глоток. В голове кружились пустынные ветра, путали мысли, бросали в жар и пот.

Инспектор вышел из-за стола, встал рядом, положив ладонь на ее плечо. Касание было легким, успокаивающим.

— Поверьте, найти представителя родовитой фамилии будет не сложнее, чем любовницу какого-нибудь фабриканта.

— Я не знаю, насколько родовит был отец, — растерянно произнесла Марго.

— В семье никогда не говорили об этом, а в приюте…

Она не стала продолжать, зажмурившись и отсекая воспоминания, где был холод, и недоедание, и изнуряющая работа.

— Подать прошение великому князю славийскому мог только родовитый аристократ, — сказал Вебер, и поглаживания стали ощутимее, настойчивее.

— Маргарита, вы так давно не были у меня, что я забыл сообщить: скоро меня повысят в должности. Шеф тайной полиции фон Штреймайр высоко оценил мое расследование в деле о покушении на кайзера. Вы помните?

Марго не ответила — кивнула. Забыть такое невозможно: пестрая толпа, запрудившая улицы, флаги над Петерсплатцем и неудачливый убийца — объятый пламенем после прикосновения Спасителя. Она неосознанно коснулась груди: под корсетной броней таилось железное кольцо Генриха и сохраняло тепло его ладоней.

— Я буду благодарна… так благодарна, Отто! Со дня, как получила письмо адвоката, я почти не сплю и все думаю, думаю… Ведь это может быть наш шанс, правда? Мой и Родиона! Шанс на новую жизнь! Разве я не заслужила его?

Марго подняла лицо и поймала взгляд инспектора — непривычно взволнованный, блестящий, как в лихорадке.

— Вы заслужили многое, Маргарита, — когда он заговорил, то голос ломался от сдерживаемого волнения, пальцы заключили ее руку в стальные тиски. — После всего, что пережили в замужестве… и что случилось с вашим братом. Я поражен вашей стойкостью. Вы — самая поразительная женщина, которую я когда-либо встречал! — и, торопясь, добавил: — Не спорьте! Вы — сильная и независимая, и этим опасны для… — он запнулся, подбирая слова, уклончиво закончил: — очень многих.

— Мне грозит опасность? — Марго застыла. Воздух вокруг уплотнился, стал густым и жирным, как сметана — из него, точно месяц из облаков, выныривало покрытое капельками пота лицо инспектора.

— О, не бойтесь! — рука Вебера сильнее сжала ее ладонь, глаза оказались так близко — расширенные зрачки дрожали, как вода в колодце. — Я могу оградить вас от всего зла этого мира! Маргарита! — он задохнулся, слова клокотали в горле и не шли, дыхание обжигало щеку. — Я должен кое-что вам, наконец, сказать… вернее, сделать… я только теперь понял, насколько вы мне дороги, хотя должен был сделать это очень давно!

— Сделать что, Отто? — озадаченно спросила Марго.

— Это, — ответил Вебер и, склонившись, коснулся губами ее губ.

Марго бросило в жаркую дрожь — тогда, с Генрихом, был ожог, и винная пряность, и головокружение, — но теперь не случилось ничего. Лишь ощутила сухость рта и густой табачный привкус.

— Не… надо! — ее ладони уперлись инспектору в грудь. — Отто, нет!

Задыхалась, пытаясь выпростать руки. Вебер не слышал ее, не отпускал, ловя ее губы жадным ртом, вышептывая:

— Мар… гарита! Люблю… люблю вас!

Марго уворачивалась:

— Перестаньте же! Ну!

Толкнула его и вскочила сама. Стул громыхнул о паркет. Вебер откачнулся, тяжело дыша и словно очнувшись от обморока, его дикий взгляд бездумно блуждал по комнате.

— Почему? Я ведь люблю вас! Уже три года люблю!

Он снова шагнул навстречу. Марго отступила еще.

— Простите меня, Отто… Но я вас — нет.

Вебер закаменел. Его грудь, перевитая форменной портупеей, еще взволнованно поднималась и опускалась, но растерянность во взгляде таяла, уступая место обиде.

— Как же так, — проговорил он и сжал кулаки. Марго захлестнуло неясной виной.

— Мне жаль, — прошептала она и заговорила, волнуясь и комкая платок: — Отто, вы друг мне! Прекрасный, добрый, замечательный друг, который готов прийти на помощь в любую минуту! Но друг — не значит «любимый». Я никогда не относилась к вам как-то иначе! И если своим неосмотрительным поведением вдруг дала ложную надежду — простите за это! Я никогда не любила вас… — вздохнула и, взявшись за дверную ручку, добавила: — и не полюблю.

— А кого полюбите? — донеслось в спину. — Неужели кронпринца?

Марго замерла. Кольцо, продетое в цепочку, легло в ложбинку между грудей, и в памяти всплыла последняя ночь — сумасшедшая, полная огня и признаний, откровений и горечи расставания. Внутри, прямо под черепной коробкой, заворочалось что-то злое, темное, слова просочились ядом:

«Он знает, грязная свинка! Он знает обо всех твоих непристойных фантазиях и тайных интрижках!»

— Вы удивлены? — продолжил инспектор. Марго обернулась и порезалась о язвительную усмешку. — Но я ведь говорил, что за его высочеством ведется круглосуточный контроль. А теперь, когда я получу повышение, я буду знать о каждом его шаге… как и о вашем, Маргарита.

«Ты действительно понадеялась, что это останется в тайне? — продолжил в голове барон, и с каждым словом голос креп, и с каждой фразой боль простреливала виски. — Глупая, наивная свинка! Все это время за твоей спиной смеялись! Все это время обсуждали, сколько и в каких позах ты отдавалась его высочеству…»

— Я не хочу слушать! — выкрикнула Марго, сжимая уши ладонями.

Вебер принял это на свой счет.

— И все-таки, послушайте, — сказал он, приближаясь. — Да, я знал о вашей интрижке. Но не держу на вас зла. Нет, не держу, — он взял ее безвольные руки в свои. — Молодой женщине вроде вас — даже такой смелой и самостоятельной! — непросто отказать августейшей особе. Особенно кронпринцу. Особенно Спасителю. Ведь, когда люди глядят на него, они видят воплощение Бога. А я, — тут Вебер пожал плечами: — Я вижу только распутника и пьяницу, который слишком часто наведывается в салон на Шмерценгассе. И лишь поэтому я прощаю вас, Маргарита.