Победа для Гладиатора (СИ) - Чер Алекс - Страница 31

- Купил, - пожимаю плечами.

- Зачем?!

- Они прикольные.

- Кто же за ними ухаживает? Твоя девушка? - перекрикивает она включённый фен.

- Ну, парнем её действительно не назовёшь, - не поддаюсь я на эти неумелые провокации. И вообще я ещё тот поцелуй со Стасиком не простил. - Я ей плачу.

- Ты всем платишь? - выключает она фен и приглаживает мои непослушные волосы. Мурашки разбегаются по телу от её пальцев. Едва терплю, но виду не показываю.

- Да. Это очень упрощает жизнь. Надёжные товарно-денежные отношения. Никаких проблем. Никаких сложностей. Практично. Эффективно. Понятно.

- Как у тебя всё просто, - усмехается она. - Я почти поверила. Если бы только не кролики.

- Как тебе будет угодно. Кстати, хочешь покажу, где они живут?

- Конечно, - оживляется она.

И я тяну её за руку на второй этаж прямо в полотенце. Там, на застеклённой террасе у моих вислоухих любимцев целый вольер. А ещё завораживающий вид на город.

- Боже, какая красота! - она даже открывает рот от восторга.

Да, я знаю. Город ещё лежит в белёсом утреннем тумане, деревья покрыты голубоватой изморозью, но встающее солнце уже позолотило верхушки зданий, напоминая о наступающем дне.

Она так и поворачивается, не зная, что сказать.

— Ты хотела проведать кроликов, — напоминаю я, открывая клетку.

И она тут же забывает про меня, садясь на колени перед кроличьим царством. Бессовестно приманивает разъевшихся животных. Вздрагивающие носы деловито тыкаются в её ладони. Ждут вкусной подачки. Впрочем, как и я.

— Не замёрзла? — присаживаюсь рядом и обнимаю за плечи. Она замирает. Видимо, думает, оттолкнуть меня или огреть чем потяжелее. Но под руками только мягкие и живые вислоушки.

— Нет. Но проголодалась. Может, позавтракаем? — такая напряжённая. Такая серьёзная. Я вожу губами по её шее, жадно втягивая запах. Мой гель для душа и мой шампунь. Но совсем по-другому пахнет. Её кожей, тёплой и нежной.

— Может, — шепчу горячо в ухо и ловлю предательскую дрожь её тела. На миг торжествую, а потом понимаю, что и сам завёлся не на шутку. — Но у меня есть предложение получше.

Возможно, она хочет возразить, но я не даю ей ничего сказать — целую сумасшедше, пьяно, самозабвенно. Поднимаю на ноги. На пол падают оба полотенца. Я ещё думаю о спальне, но недолго. В меня впечатываются её возбуждённые соски.

Помешательство. Буйное и внезапное. Целую её жадно, поцелуями-укусами. Знаю, грубо, но ей, кажется, нравится мой напор: прижимается, скользит ногтями по спине. Моё тело откликается неукротимой дрожью.

О, эти её соски! Ласкаю их — твёрдые и восхитительные. К чёрту спальню! К чёрту презерватив! Я возьму её здесь и сейчас. Овладею на этой крыше мира. Подниму до небес на волнах своего ритма, подчиню и подчинюсь, как приказам, её чувственным стонам.

Она обвивает меня ногами, вжимает в себя так сильно, будто ей мало. Пальцы её путаются в моих волосах. Чувствую: ещё немного — и я не выдержу. А она ещё не готова, не дошла, не дотянулась до искр.

Краем глаза замечаю кресло. Не знаю, как дохожу. Опускаюсь и глубже насаживаю её на себя. Просовываю руку между нашими телами и большим пальцем ласкаю клитор — по кругу, по нарастающей, до тех пор, пока она не вскрикивает и не начинает беспорядочно биться в оргазме.

— Алекс… — шепчут её губы. И от её голоса реально сносит башню. Делаю ещё несколько быстрых толчков и, наконец, разделяю Викину дрожь. Даже не стону, рычу в сокрушительном экстазе — низко и громко.

Боги, если я умер, то пусть это будет здесь и сейчас.

Но я, кажется, не умер. Она лежит на моей груди. Очень тихо. Я слышу только её дыхание. И прижимаю её к себе как самую дорогую на вещь на свете — бережно, крепко и нежно. — Вот теперь можно и позавтракать, — предлагаю я.

— Нет. Теперь я точно никуда не пойду. Сожрём твоих кроликов.

Она подскакивает на моей груди, пока я смеюсь.

— Но можешь выторговать им жизнь, если расскажешь мне сказку.

— Я не знаю сказок. Честно, кровожадная моя.

— Ладно. Тогда расскажи о себе, — соглашается она великодушно и утыкается в мою шею, готовясь слушать.

Я понимаю: ей не нужен успешный и всесильный Алекс Берг. Ей не нужен колючий Айсберг, циничный и жестокий. Ей нужен тот Алекс из прошлого, которого она никогда не знала. Но которого знал я.

— Не знаю, что ты хочешь услышать, — всё же лукавлю я, — думаю, всемогущий Интернет достаточно сведущ, как живут Алексы Берги.

— Зачем мне то, что знают все? — возражает Вика, и я сдаюсь.

— Надеюсь, это будет получше сказки. Исполняет Алекс Берг, — я набираю воздуха в грудь:

— Запомни меня таким, как сейчас

Беспечным и молодым,

В рубашке, повисшей на острых плечах,

Пускающим в небо дым.

Неспящим, растрёпанным, верящим в Джа,

Гуляющим босиком,

Не в такт напевающим регги и джаз,

Курящим гашиш тайком.

В разорванных джинсах, с разбитой губой,

С ромашками в волосах,

Глотающим жадно плохой алкоголь,

Пускающим пыль в глаза.

Нагим заходящим в ночной океан,

Пугающим криком птиц,

С десятками шрамов, царапин и ран,

С укусами у ключиц.

Бесстрашным, отчаянным, смелым и злым,

Не знающим слова ''нет'',

На толику грешным, на четверть святым,

Держащим в ладонях свет.

Запомни мой образ, когда в полутьме целую твоё лицо,

Запомни мой голос и след на стекле

От выдоха хрупких слов…, — голос срывается, и хоть там ещё есть продолжение, замолкаю.

— Чьи это стихи? — поднимает Вика лицо после долгого молчания. И так мучительно вглядывается в мои глаза, словно видит того прежнего Алекса.

— Я не знаю, — качаю я головой и провожу пальцем по её щеке. — Я правда не знаю. Просто запомнил, потому что в них каждое слово — про меня. Но я ведь вымолил своим кроликам жизнь? Стихи Алекс Берг точно никому не читал.

— Кем были твои родители?

— Обычными людьми, — пожимаю я плечами. — Отец сбежал ещё до моего рождения. А мама умерла, когда я был совсем маленьким. Несчастный случай. Меня вырастила бабушка.

Вика молчит, и я слышу, как бьётся её сердце — так трепещет и толкается, что отдаётся эхом в моём теле. Как будто у нас одно сердце на двоих.

— У меня тоже была бабуля, — неожиданно откровенничает она. — Замечательная и стойкая, как мороз в Антарктиде. Отец всегда говорил, что ею можно сваи забивать. Или шурупы закручивать. Они не очень ладили, — вздыхает. — Во мне многое от неё.

— Ты такая же спортивная? — смеюсь, чтобы немного разбавить её серьёзность.

— Такая же языкастая, — пихает она меня локтём в грудь.

— Что ты говоришь… Правда? А ну-ка, покажи язык! А то я что-то не разглядел, пока ты нагло совала его мне в рот.

— Ах, ты!.. — снова бьёт она меня. И в этот раз в бок своим маленьким кулачком. — Ничего я вам не покажу, доктор Алекс Берг. Пациент голоден, и пока не поест, никаких осмотров!

— Тогда придётся вставать, — сокрушённо вздыхаю я. С сожалением снимаю её со своих коленей.

И с ужасом вижу кровавое пятно.

- Чёрт, прости, я...

Открыв рот, Алекс смотрит на свой окровавленный пах, а я на то, что стекает по моим ногам.

- Вика, я, - теперь он переводит глаза на мои ноги. - О, господи! - хватается за волосы и сползает на пол, на колени. Сколько муки в этом взгляде. - Прости, я... Я снова сделал тебе больно. Клянусь, я не хотел.

Он обхватывает меня руками, прижимается лицом к животу. Честно говоря, я и сама не ожидала. Ведь было так хорошо.

- Если бы я в первый раз только знал. Я мог бы бережнее. Мог бы тупо догадаться. Но понял слишком поздно. И...

- Ты не виноват, - перебиваю я и глажу его шелковистые волосы. - Правда, не виноват. Но, кажется, мне надо в душ. И это другое, совсем не то, что ты думаешь.

Он подхватывает меня на руки с такой лёгкостью, что я не успеваю даже возразить.