Победа для Гладиатора (СИ) - Чер Алекс - Страница 9

Целую её в тонкие ключицы, провожу губами по ямке на шее. Там быстро-быстро, неистово бьётся пульс. Внутри сжимается пружиной упоение торжества. И когда мой язык касается кожи, девушка непроизвольно стонет. Вибрация её голоса отзывается дрожью нетерпения в моём теле. Член дёргается так, что я опасаюсь за целостность брюк.

Уже не сдерживаясь, провожу большими пальцами по выпирающим соскам. О, да! Ради этого стоило выслеживать её как дичь. На ощупь они такие же твёрдые, как и на вид. Нет. Ещё лучше. Крупные рубины. Тугие бутоны. Жемчужины. Гимн трансформации тела из мягкого в твёрдое - и я знаю, о чём говорю.

Ловлю губами её судорожный выдох и, наконец, жадно впиваюсь в её полуоткрытые шелковистые губы. Вспышка. Омут. Одуряющий вкус свежести и чистоты. Неудержимый поток желания.

Раздвигаю языком её губы. Врываюсь в рот, как торнадо. Засасываю, продвигаюсь, вторгаюсь и отступаю, чтобы снова атаковать. Я делаю языком то, к чему стремится мой член. Поступательные движения, плавные и рывками. Медленный и всё убыстряющийся ритм. Сильнее. Глубже. Ярче.

Руки уже прошлись по её затылку, растрепали волосы, очертили плечи, обхватили целиком неожиданно упругие груди. Они у неё как два мячика. Удобно ложатся в ладони и тычутся бесстыдно выпуклыми сосками прямо в центр, где кожа наиболее чувствительна. Прострелы по рукам отдаются в паху. Болезненно, до темноты в глазах.

Спускаюсь вниз, скольжу вдоль полукружья рёбер, обхватываю талию. Надо же - она так тонка, что пальцы почти смыкаются. Безжалостно мну ягодицы - плотные, округлые, небольшие.

Задираю платьице и касаюсь кромки кружевных чулок. Запускаю между ног руку. Провожу пальцами по гладкому шёлку трусиков. Горячо. Но ещё так сухо. Ничего, скоро она будет течь по моим рукам и просить, умолять, заклинать меня взять её.

Коварно просовываю пальцы под ткань. Вика дёргается, как от тока. Бёдра её напрягаются. И я почти готов позорно разрядиться в трусы.

- Тс-с-с, - глажу по горячей коже, уговаривая не только девушку. - Расслабься. Позволь порадовать тебя.

И она слушается, словно следует за моим голосом, словно поддаётся гипнозу. Я уменьшаю нажатие, перестаю давить и верховодить явно. Убираю руку из трусиков. Прижимаю девушку к себе за спину. Губами прохожусь по лицу, щекочу за ушками, одариваю поцелуем подбородок. Почти невесомо прикасаюсь к векам и снова слышу облегчённый вздох. Её тело становится податливее, мягче, как гибкая лоза. Оно выгибается, прижимается, движется, ведомое мною.

Кажется, Вика так и не поняла, как осталась без платья, в одном бордовом комплекте, что так ей идёт. Сидит идеально, подчёркивая нужные изгибы и впадины. Но он уже лишний. Слишком много одежды. Слишком нетерпелив солдат, что готов к атаке, стоит только дать команду.

Стискиваю зубы, чтобы не стонать. Сдерживаю руки, чтобы не рванули тонкое кружево, не раскидали по всей комнате клочки бордовых лоскутов.

Подхватываю Вику, как добычу, и несу в спальню. Слышу, как падают с ног её туфли.

Она такая лёгкая. Почти невесомая. И одуряюще возбуждающая, хоть и дрожит. Я надеюсь, от вожделения, а не от страха.

Я и так, как могу, откладываю этот момент. Сдерживаюсь из последних сил, но тяну. Тяну это удовольствие, как коктейль из тонкой трубочки. И ты будешь моя, девочка, сейчас и сегодня, и я, надеюсь, ты тоже этого хочешь. А если не хочешь, то всё равно подчинишься.

Мы уже в спальне. Пути к отступлению нет.

Прохладная простынь вызывает содрогание во всём теле. Хотя я и так уже дрожу. Дрожу не от холода. И даже не от страха. От незнакомой мне лихорадки, что вызывают кончики его пальцев. Сквозь плотную ткань платья, шёлк, кружево, сквозь тонкую кожу они прикоснулись к чему-то глубже, далеко внутри, что уже истомилось, свернулось в тугой узел и требует его немедленно развязать.

Я почти раздета. Алекс полностью одет.

Такой инициативный, самостоятельный. Сам срывает пиджак, бросая его на пол. Но на пуговицах рубашки его останавливают мои руки. Я встаю, чтобы помочь ему. Может быть, я и не знаю, что делать дальше, но раздеть-то его я точно смогу.

Просовываю пальцы под планку с пуговицами. Касаюсь горячей кожи. Замираю, но меня ободряет его резкий вдох. И пока он медленно выдыхает, расстёгиваю их одну за одной, не торопясь. Ловлю его тяжёлое дыхание.

Вытаскиваю полы рубашки из брюк и ещё не пальцами, лишь одним ноготком веду по центру груди вниз, по ложбинке, по подтянутому животу. Обвожу аккуратный пупок и упираюсь в брюки.

Это сильнее меня - она так одуряюще пахнет. Его кожа. Гладкая, горячая, шелковистая. И упругие мышцы, что проступают под ней, повергают меня почти в религиозный экстаз. Он совершенен. Его живот. И каждый кубик его пресса в отдельности. Я обвожу их, очерчиваю контуры и, зацепив напряжённые соски, скольжу руками к плечам.

Мягко сталкиваю ткань. И пока он возится с манжетами, припадаю губами к его груди. На ней хочется рыдать как на Стене Плача. Оплакивать свою жалкую жизнь, что прошла не на ней. Я бы покрыла поцелуями каждый её сантиметр, измерила губами от одной выступающей ключицы до другой, от одного жёсткого соска к другому, и по диагонали, и поперёк, и сложными узорами. Я впиваюсь ногтями в его напряжённую спину. Я ликую: это же на сегодня всё моё?

Каждый аккуратный сосок, что так и просится в рот. С исполинским ростом Алекса они так близко к моему лицу, эти тёмные затвердевшие кружки. Нежно прикасаюсь к одному языком и слегка посасываю, чтобы он стал выпуклым ещё больше.

«Тс-с-с, - так и хочется успокоить эту, оказывается, очень чувствительную груду мышц по имени Алекс, когда он откидывает голову и стонет. - Это только один. Ещё второй, чтобы не обиделся».

Я, кажется, увлекаюсь, но Алекс не теряет контроль. Он берёт мои руки и мягко складывает на пряжку ремня.

Пальцы дрожат, но я справляюсь. Брюки падают. Я до ужаса боюсь увидеть, что скрывает тонкая ткань трусов. Что оставило на них это мокрое пятно и дыбится торосом, готовым вспороть эту ткань. Страшно подумать, что будет, когда я освобожу эту глыбу.

Справляюсь с нестерпимым желанием закрыть глаза, оттягиваю резинку трусов и спускаю вниз.

«Ну, здравствуй, чудовище!»

И может, из уважения к этой мужской святыне, а может, из любопытства, опускаюсь перед ним на колени.

«А ты, оказывается, совсем не страшный».

Он и, правда, словно сам по себе, его член. Отдельно от Алекса. Ровный, аккуратный, неожиданно красивый. Словно античная статуя. В гармоничной пропорции со своим широкоплечим владельцем, с золотым сечением между отдельными своими частями. Украшенный орнаментом выпуклых вен. Влажно поблёскивающий гладкой головкой.

С трудом представляю, как всё это великолепие во мне поместится. Но, главное, он не вызывает у меня отвращения. Осторожно пробую вытекшую капельку жидкости, скользнув по горячей поверхности головки языком. Соленоватая. И чуть-чуть пахнет морем. И подрагивает в такт бьющемуся пульсу. Подрагивает даже у меня во рту, когда я осторожно обхватываю её губами.

Да ладно! Я же не из дикого леса. Я видела, как делают минет. В любой порнухе. Даже делала однажды. Бывшему парню. Правда, он сам сунул мне в рот свой тонкий английский член. Сам и сбежал, потому что я давилась от смеха, когда обхватила несчастный пенис у основания двумя пальцами и они сошлись.

Сейчас мне не до смеха - на этой свирели помещаются обе мои ладони. И густые волосы лобка, лежащие красивыми завитками прямо у меня перед носом, вызывают желание запустить в них пальцы, как в шевелюру. Но взгляд останавливается на татуировке.

Чуть ниже выступающей тазовой кости, почти на лобке красуется выбитый тёмно-синими чернилами спартанский шлем. Гладиатор? Может, это его прозвище?

«Или твоё?» - я вновь обращаюсь к его крепкому другу, который так влажно скользит под моими пальцами. Но его старший товарищ останавливает меня, скривившись болезненно.