Ведьма западных пустошей (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 22

— Вас сегодня не было на празднике, — Аделин улыбнулась так очаровательно, как только могла. — Может, это дело как раз ваших рук?

— Ах ты… — прошипел Курт сквозь зубы и занес руку для пощечины. Наглая тварь, которая должна была слушать его с низко склоненной головой, осмелилась ответить обвинением на обвинение! Аделин перехватила его запястье, сжала так, как учил отец — боль и вязкое похрустывание костей обычно убеждают в том, что надо думать головой, а не чем-то другим.

— Вы ведь меня совсем не боитесь, господин Гейнсбро? — осведомилась Аделин, продолжая мило улыбаться. Леди всегда остается леди, даже если ее вот-вот убьют, а она сопротивляется. В окне мелькнуло встревоженное лицо Мари, потом выглянул Барт, один из слуг. В руках он держал ружье. «У меня есть свидетели, отлично», — подумала Аделин с какой-то жестокой радостью.

— А ты мне угрожаешь? — осклабился Курт. — Давай, расскажи уже. Ты убила Адайн Сили, потому что у твоего братца ничего с ней не вышло. Сношаться втихомолку это ладно, а вот законный брак ему никто не разрешил, и вы обиделись, да? Почему ты убила остальных? Он тоже пытался к ним подкатить?

Он смотрел на нее ледяным пронизывающим взглядом — тем, за которым следует выстрел. Аделин с усилием опустила его руку, причинив Курту дополнительную боль, разжала пальцы и холодно сказала:

— Убирайтесь, господин Гейнсбро. Завтра я еду в полицию и расскажу о вашем визите и обвинениях. И отправлю письмо вашему отцу обо всем, что случилось — заказное с уведомлением, чтобы вы его не перехватили. Пусть знает, какие речи позволяет себе его благовоспитанный сын.

Бургомистр Гейнсбро был той самой яблоней, от которой яблочки не укатываются далеко, и он, конечно, даже не упрекнул бы драгоценного отпрыска. Нахамил ведьме? Так ей и надо, не о чем волноваться! Однако Курт побледнел и сжал губы.

В следующий миг Аделин упала на ступеньки, сильно ударившись головой. В глазах потемнело, левую щеку окатило жидким огнем, вечерний мир поплыл куда-то в сторону, размазываясь темными пятнами, голове сделалось жарко и мокро. «Пощечина, — подумала Аделин, закусив губу, и попробовала подняться. — Он меня ударил».

Кусь издал громкий и яростный вопль и спикировал на Курта с твердым намерением выцарапать ему глаза. Курт с силой махнул рукой, и растрепанный комочек перьев со стоном улетел в траву. В ту же минуту распахнулась дверь, и на крыльцо выбежала Мари с фонарем в руке и остальные слуги, возглавляемые Бартом.

— А ну! — прокричал Барт. Он страшно боялся — все-таки сын бургомистра! — но ружье в его руках не плясало. — Пошел вон отсюда! Давай, шевелись!

Слуги торопливо помогли Аделин подняться и встали так, чтобы закрыть ее от Курта. Тот снова оскалился и провизжал, срываясь на истерическое шипение:

— В кандалы! Всех вас! Ты видишь, холоп, кто я?

— Сейчас пулю мою увидишь! — звонко пообещал Барт. — Вали отсюда, пока жив! Да пошустрее!

Курт сделал шаг от ступеней — гневное воодушевление стало покидать его, когда он понял, что щит «сына бургомистра» не так уж силен перед возможностью получить пулю в голову. А Барт выстрелил бы: он рос в доме отца Аделин с самого детства и любил Аделин и Уве, как родных брата и сестру.

На земле сверкнула бриллиантовая звезда — вылетела из прически, когда Курт ударил Аделин. Грязно выругавшись, Курт с силой впечатал ее в землю каблуком, развернулся и быстрым шагом пошагал к воротам.

— Вали давай, шустрее! — посоветовал Барт, не опуская ружья. — Сам ты холоп, понял? Я не холоп, я человек семьи, слышал?

Ноги сделались ватными, и Аделин обмякла в руках слуг, сумев лишь прошептать:

— Кусик…

Из дома выбежал Уве, бросился к сестре. Один из слуг кинулся туда, где возился темный комочек перьев, и Мари воскликнула:

— Вот он, миледи, он жив! Ой, миледи, у вас кровь…

И стало совсем темно.

— …да, милорд, уже дали знак, — произнес Барт из темноты. Доктор Холле скоро будет.

— Хорошо. Садитесь, пишите обо всем, что видели. Курт Гейнсбро напал на мою сестру, нанес ей увечье. Барт, потом отвезешь все в город, передашь лично в руки господину Арно. Я начинаю дело о защите чести и достоинства моей сестры. Пусть не думают, что это сойдет им с рук. Я дойду до ее величества, если понадобится.

— Да, милорд, — голос Барта по-прежнему дрожал от возмущения.

Уве говорил так, словно не было ни оборотничества, ни другого недуга. Здоровый и разумный мужчина, глава дома Декар, который заступается за сестру, как и положено брату в такой ситуации. Аделин открыла глаза — над головой медленно плыл потолок ее спальни. Голову наполняла боль, и, вспомнив пернатый комочек, безжизненно улетевший в траву, и звезду, которая хрустнула под каблуком Курта, Аделин едва не захлебнулась от обиды и бессилия.

Она живет — не причиняя никому вреда, не делая ничего плохого. Она просто живет, и все равно будут такие, как Курт Гейнсбро, которые придут и сломают все, что ей дорого. У нее все отнимут и изувечат, и будут считать себя правыми.

— Тихо, тихо! — Уве склонился над ней, Мари проворно подала чашку чая.

— Миледи, не плачьте!

Ей помогли сесть, подложили подушки под спину. К своему удивлению Аделин поняла, что чувствует себя почти хорошо. Да, болела голова и шея, да, ее тошнило, но она знала, что сможет с этим бороться.

— Как там Кусь? — спросила Аделин, приняв из рук Мари чашку. Чай был крепким, ароматным, а горсть приправ, добавленных в кипяток, сделала его еще и целебным. Аделин сделала глоток и подумала, что утром встанет на ноги.

Она попробовала отправить в чай личное заклинание для восстановления сил и не смогла этого сделать. Увы, ведьмы не могут колдовать, если болеют… Особенно, если их перед этим ударили по голове.

— Живой! — подал голос Барт. Он сидел за столом и торопливо писал на большом листе. — Встрепенулся, цапнул меня и был таков.

Аделин невольно вздохнула с облегчением. Какая же сволочь этот Курт! Ударить крошечное беззащитное существо!

А чудовищами назовут ее и брата. И Бастиана с его изуродованным лицом и такой хорошей, неинквизиторской душой. И ничего с этим не поделаешь.

— Голова болит? Сильно? — спросил Уве. Теперь он был главным, теперь он мог заботиться, беречь и защищать, и Аделин невольно улыбнулась.

— Да, но уже легче, — ответила она, чувствуя отвратительную липкость волос на затылке. Аделин подняла руку и дотронулась до головы. Прическа рассыпалась, звезды, подаренные Бастианом, вынули и положили на прикроватный столик. Ссадина пульсировала и ныла.

— Я все написал, миледи, — сказал Барт, и Мари заняла его место и взяла чистый лист. — Будет ему! Пусть не думает, что легко отделается! Это же надо, благородную барышню подкарауливать! Бить!

— Дрянь, слов нет, — согласилась Мари.

Внизу хлопнули двери, и Аделин услышала встревоженный голос доктора Холле.

Дурное предчувствие, которое охватило ее вечером, не уходило, а только крепло.

— Так где вы его нашли?

Бастиану удалось поспать всего полтора часа: сейчас он сидел в кабинете полицмейстера, пил чашку за чашкой крепчайший кофе и надеялся, что все не так плохо, как выглядит на первый взгляд.

Ясным было одно: это дело предстоит вести именно ему. Если в преступлении замешана ведьма, то работать с ней станет не простая полиция, а инквизиция.

И это было правильно. Он собирался спасти Аделин, а не утопить.

— Там между Итманом и Инегеном есть березовая рощица, — ответил полицмейстер, которого новости выдернули из кровати, из объятий драгоценной Медведихи, и господин Арно выглядел крайне довольным. — Юный Гейнсбро сидел на березе и ухал.

— Ухал, — повторил Бастиан, представляя себе эту увлекательную картину. — Как филин.