Мой бывший враг (СИ) - Вознесенская Дарья - Страница 46

— Оказался… не достаточно?

— Ну что ты… Напротив. Решил окончательно развязать тебе руки.

— Я даже не знала, что они связаны. Ты просто мог сжечь и контракты, и брачный договор.

— И твой паспорт? — столь редкая улыбка мелькает на его лице, но я не позволяю себе отвлечься и зависнуть на ней. — Мог бы, но сначала я должен был убедиться, что у тебя есть кому защитить.

— Отец? — хмурюсь в недоумении.

— Ты сама, золотая.

Последнее он выдыхает.

И эти губы… близко-близко.

Я знаю, что будет, если я подамся чуть вперед.

Я снова попробую его вкус, его уверенность. Вопьюсь, как новообращенный вампир, в его желание и страсть. Снова стану на колени во всех смыслах, и буду дрожать в ожидании, что он обрушит на меня свою власть…

Потому я отступаю.

Нет, я не боюсь всего этого. Но я пришла сюда поставить точку, а не многоточие. Уже ничего не исправить — он слишком исковеркал то место, где две параллельные прямые могли по волшебству пересечься.

— Так почему именно сейчас ты появился? И затеял все это?

А он вдруг отдаляется. Уходит в тень, во всех смыслах, и из этой тени пожимает плечами.

— Может понял, что в нашей игре хэппи-энд не возможен?

Вздрагиваю.

Что-то горькое во всем этом, темное и будто неправильное, хотя я и сама приняла это решение. Может мне хотелось, чтобы он сопротивлялся? Чтобы умолял остаться?

— Это должна была быть моя фраза, — говорю с ненатуральным смешком.

— А моя — «Game over»?

Вздыхаю. Нет, я не буду спрашивать…

Черт. Я спрошу. Я должна знать.

— Если бы я сейчас сказала… что готова попробовать снова… Что бы ты ответил?

— А ты готова попробовать?

Я не могу понять, что с его голосом.

Он делается металлическим, будто с привкусом крови…

— Нет, — говорю после паузы. И горжусь тем, что сказала это. Горжусь, но…

— Тогда и ты не жди от меня ответа, золотая.

Киваю.

Справедливо.

Справедливо!

И ведь это именно то, что я хотела, не так ли?

Так почему же так плохо…

Меня покачивает от всего того, что я узнала, что чувствую в себе и в нем, но я все-таки собираюсь с силами и выдаю сиплое и краткое:

— Документы…

— Папка на столе, — он небрежно кивает на кожаный закрытый органайзер. — Мои юристы подадут все заявления и вскоре ты официально станешь свободной.

— Мне следует тебе верить? — получается не холодно, а сдавленно.

— Ты можешь обратиться к своим юристам и сделать все сама, — все-таки в искусстве владения собой он на порядок выше. У него лучше получается показать, что его ничуть не волнует эта ситуация. — Но золотая… одна просьба.

Вскидываюсь в удивлении. Я не помню, что он когда-либо просил меня. Приказывал, да, а вот с просьбами у него как с извинениями и признаниями…

— Не афишируй пару месяцев происходящее.

— Не афишировать развод, тогда как никто и не знал про наш брак? — я и правда не понимаю.

— Именно так.

Киваю. И разворачиваюсь к двери.

Как-то неправильно все это. Но что — понять не могу.

Я вроде должна быть рада, что все закончилось… игра, его влияние на меня, мое постоянное смятение… Почему я не рада? Я все-таки не преодолела свою зависимость от него?

— Прощай, — говорю тихо, когда берусь за ручку.

— Майя, — он редко меня так называет, да и голос его странный. Опять. — Скажи, ты будешь вспоминать обо мне?

Почему у меня слезы на глазах?

Почему, черт возьми, я хочу ответить, что никогда и не забывала?

— Я тоже умею не отвечать на вопросы, — выталкиваю совсем не то, что хотела бы сказать, и ухожу.

О том, что Каримов уехал заграницу, как и о причинах его отъезда, я узнаю от отца в его юбилей. Папа выглядит чуть растерянным и рассеянным, когда зовет меня в кабинет, а я, перед тем как проследовать за ним, оглядываю внимательно сад, чтобы убедиться, что все в порядке.

Это мое первое самостоятельное мероприятие — пусть и не от агентства, а на «общественных» началах — и я очень довольна, как все вышло. Оказалось, что грандиозный праздник в честь его юбилея, было желанием Ирины, а отец, слишком замороченный изменениями в своей жизни, даже слышать ничего не захотел.

— Никаких трехсот гостей на теплоходе, Майя, — качал он головой. — Давай дома, а? У меня же красивый дом?

— Красивый, — засмеялась. — А как же пресловутое «принято в наших кругах»?

— Ай, — отмахнулся, — могу себе позволить…

И я горжусь тем, что получилось. Небольшое количество гостей — чуть больше сорока человек — камерная музыка, летящие украшения и огоньки на кустах и деревьях, несколько шатров, вышколенные официанты и тщательно подобранное меню делают этот праздник по настоящему теплым и атмосферным.

А еще… присутствие мамы. От которой отец не отходит ни на шаг.

Для меня ее приезд не становится неожиданностью, пусть ни о чем таком она не предупреждала. Уж слишком он ее ждал. И надеялся. И за этот месяц раз пять слетал к ней — знала по отдельным признакам, так как мне эти два шпиона не признавались.

Я же только посмеивалась про себя, но делала вид, что ничего не знаю.

— Мам, ну ты чего стесняешься? — спрашиваю ее, когда вижу сегодня в доме утром. — Я же понимаю все… и ужасно рада. А что не бросаюсь с поздравлениями — так вы же сами не даете, таинственные мои.

— Еще ничего не решено! — качает головой, краснея.

Ловлю взгляд отца, смотрящего на маму с ехидно-нежным выражением и подавляю смешок.

Ну-ну. Не решено.

И с легкостью отдаю ей роль хозяйки вечера, оставаясь в тени, как и полагается приличному организатору.

И этот разговор, как мне кажется, должен быть связан именно с праздником — иначе зачем нам уединяться прямо сейчас?

— Случилось что?

Мы располагаемся на диване, а папа смотрит на меня с некоторым сомнением. И будто подбирает слова.

— Что такое? — хмурюсь уже, нервничая.

— Понимаешь… я кое-что узнал, но не уверен, что это правда. И не уверен, что тебе это интересно. Или мне стоит это сообщать.

— Ты меня пугаешь, пап. Лучше уж говори, а то навоображаю себе всяких ужасов.

— Какие у тебя отношения с Каримовым сейчас?

Изумленно распахиваю глаза. Этого я точно не ожидала… Отец знает, что мы были с ним женаты, но он также «знает» о разводе и нашем расставании — как и мама. Ни про какие игры я им не говорила, потому вопрос для меня странен.

— У нас нет отношений, — говорю осторожно.

— И ты не общалась с ним последнее время?

— Нет.

Ни единого дня с момента нашей последней встречи…

— Но… — снова мнется, — если с ним что-то произойдет, ты же захочешь знать?

Меня прошибает холодный пот, а лицо, я прям чувствую это, вытягивается. Кажется, папа принимает это за ответ, потому что начинает торопливо говорить о том, что, по слухам, Илья оставил свою компанию и улетел в Германию на лечение, потому что здесь ему не могли уже ничем помочь.

Уже. На этом слове я вздрагиваю.

Что, вроде бы, сообщения о его смерти или возвращении не было, но некоторые его уже похоронили.

Похоронили.

И папа в это, конечно, не сильно верит, но не мог не сказать, потому что…

На этом «потому что» я киваю, встаю и выхожу.

Остаток праздника проходит как во сне. Я улыбаюсь, исполняю свои обязанности на автомате, танцую с отцом, общаюсь с его друзьями. А когда все расходятся, даю последние указания клининговой службе и поднимаюсь к себе.

Мама окликает меня у самой двери, но я только качаю головой:

— Прости, мамуль… не сейчас.

Я ухожу в свою комнату и тяжело опускаюсь на кровать, чувствуя, как на меня накатывает ощущение глубочайшей усталости и безнадежности.

Если… если все это правда, то становится понятным многое.

Его слова. То, что он появился только спустя три года. То, как долго тянул с разводом и выставлял условия. То, что он проверял раз за разом, способна ли я остаться одна.