Сделать все возможное (ЛП) - Грей Р. С. - Страница 7

— Ох, эм, какая прекрасная идея, доктор Белл! — говорит Кейси, набитым шоколадной крошкой ртом.

Она вытаскивает огромную зубочистку из фруктовой композиции и едва скрывает своё отвращение.

Я стою в дверном проеме и смотрю, как все сотрудники бегают вокруг шведского стола, наполняя свои тарелки пончиками, пропуская сырые фрукты, которые Лукас приписал мне.

— О, сегодня утром я уже ела фрукты, — объясняет Джина, избегая моего взгляда, когда выскальзывает из кухни.

— Я... вернусь за некоторыми фруктами позже, Дэйзи, — слабо обещает Мэрайя.

Когда наступает очередь Бекки, она громко откашливается, когда проходит мимо фруктовой композиции, едва подавляя рвотный позыв. Она даже никак не оправдывается, прежде чем взять два пончика.

Мы с Лукасом остаёмся одни на кухне и меня трясет от ярости. Я расстроена даже не из-за него, я расстроена из-за себя. Я недооценила его и не позволю этому случиться снова.

Он обходит меня, и тянется к маленькому белому бумажному пакетику, который я раньше не заметила. Это особая доставка и он передает ее мне.

— С баварским кремом.

Я хочу размазать этот крем по его лицу и испачкать его очки.

— Я уже позавтракала.

Мой желудок урчит, считая по-другому, но Лукас не упоминает об этом.

— Хорошо. Я просто оставлю его здесь.

Он держит зрительный контакт, когда убирает пакетик обратно на стол. Глаза светло-карие, цвета грецкого ореха. Это не совпадение, что я всегда ненавидела именно этот орех.

Мое утро проходит в неловких встречах с пациентами и с тайным, злобным поеданием пончика с баварским кремом, который я была вынуждена принять. Лукас проходит мимо моего кабинета и подозрительно смотрит на меня, именно в тот момент, когда я съедаю последний кусочек.

— Батончик гранолы, — говорю я, когда капельки углеводов слетают с моих губ.

— Никто тебя не обвиняет, — отвечает он. — Но, если ты не собираешься есть пончик, который я тебе дал, уверен, доктор М. с удовольствием его съест. Могу я получить его обратно?

— О, мне пришлось выбросить его ‒ пахло так, как будто крем испортился, — бормочу я, дожевывая остатки пончика.

Около обеда доктор Маккормик вызывает нас в свой офис. Полагаю, это потому что он уже принял решение уволить Лукаса.

— Садитесь, мои маленькие рок-звезды, — он указывает на изношенные кожаные кресла, которые стоят перед его столом.

Лукас любезно протягивает руку, указывая, что я могу сесть первой. Я внимательно осматриваюсь, просто на случай, если он планирует выдернуть из-под меня стул. Сомневаюсь, что он опустится так низко перед доктором Маккормиком, но после утреннего фокуса, я уже ничему не удивлюсь.

— Как бы я не ценил маленький банкет этим утром, я не хочу, чтобы вы двое думали, что вам нужно приносить угощения каждый день, чтобы получить моё одобрение, — он похлопывает себя по животу, как будто говорит, что его здоровье не выдержит, если наша игра будет продолжаться в том же духе. — Хотя, если вы действительно хотите быть полезными, мне необходимо заменить масло в моём грузовике, — добавляет он со смехом.

Лукас закатывает рукава своего белого халата, как будто собирается сам открыть капот машины доктора Маккормика.

— Обычное или синтетическое?

«Еще в задницу поцелуй!»

— Я скажу то, что действительно хочу видеть от вас двоих: что бы вы проявили теплоту и уважение к вашим соседям. Видите ли, я горжусь тем, что веду практику, которая взаимодействует с обществом. Слишком часто врачи так увлекаются заработком, что забывают о том, зачем они вообще пошли в медицину: чтобы помогать людям. Скажите, кто-нибудь из вас помнит четвертую строчку Клятвы Гиппократа?

Лукас и я нервно смотрим друг на друга, прежде чем кивнуть.

— Я не ожидал этого от вас, но для меня это имеет особое значение, поэтому я повесил её прямо здесь, — он указывает на рамку, которая весит на стене позади него. — Я буду помнить, что есть искусство и в медицине, и в науке, и что теплота, сочувствие и понимание могут перевесить нож хирурга или лекарство химика, — говорит он.

Я почтительно киваю.

— Это моя любимая часть.

Лукас смотрит в мою сторону, и я чувствую, как он испускает волны презрения на меня.

— Вы, дети, только что окончили ординатуру, и я уверен в том, что вы думаете, что знаете, как быть семейным врачом, но будьте уверены, что вам еще многому нужно научиться. В таком маленьком городке, как этот, на ваших глазах проходят поколения. Из этого скромного офиса я наблюдал, как дети растут и начинают воспитывать своих собственных детей. Я был со стариками, когда они умирали. Я пытаюсь донести до вас то, что вы станете для этих людей больше, чем просто врачами, вы станете частью их семей. Как думаете, справитесь с такой ответственностью?

Во время его речи, я так наклонилась вперед, что чуть не упала со стула, когда кивнула.

— Да, — Лукас и я говорим в унисон.

— Хорошо. Тогда следующие несколько месяцев я буду вас испытывать. Я хочу видеть страсть, когда буду отдавать вам своих самых трудных пациентов. Я хочу видеть от вас внедрения новшеств, видеть, что вы не просто совершаете какие-то телодвижения, как это делают многие врачи в эти дни. Удивите меня! Я хочу, чтобы вы стали лучшими!

Энергия, излучаемая мной и Лукасом, ощутима. Мы Титаны, а доктор Маккормик ‒ Дензел. (прим. переводчика: из фильма «Вспоминая титанов» 2000 года. История чернокожего тренера, которого играет Дензел Вашингтон, и его команды по американскому футболу, которые столкнулись с проблемой расовой дискриминации). Я хочу стучать шлемом об стену раздевалки и кричать «ура».

— Я не подведу вас, сэр, — говорит Лукас и встает.

Я вскакиваю на ноги и подхожу к столу с протянутой рукой.

— Всю мою жизнь я шла к этому моменту.

Доктор Маккормик улыбается каждому из нас и сообщает, что мы можем приступать к дневным встречам. Раньше между нами была напряженность, но доктор Маккормик только что поднял ее до беспрецедентного уровня. Он выстрелил из стартового пистолета, и мы выбегаем из его кабинета, толкая друг друга, проходя по длинному коридору.

— Ты опозоришься, если останешься, — насмехаюсь я.

Мы находимся в нескольких шагах от наших кабинетов, и я собираюсь забежать внутрь, когда он поворачивается и прислоняет меня к стене. Я не съеживаюсь; я прижимаюсь прямо к нему, поднимая голову вверх, чтобы посмотреть в его уродливые глаза, цвета грецкого ореха.

Он протягивает руку и теребит нашивку на моем белом халате.

— Когда через несколько недель ты соберешь свои вещи, я позволю оставить тебе этот халат, чтобы ты могла вспоминать о том, что могло бы случиться.

Думаю, он чувствует, как мое сердце бешено колотится. Я в ярости. Но у меня нет достаточно хорошего ответа, поэтому я иду в наступление.

— Ты слышал его? Он не ищет приятеля по гольфу, он ищет теплоту, — я прикасаюсь к его лицу бархатной тыльной стороной ладони. — А что может быть теплее, чем женское прикосновение?

Помимо подергивания щекой, он равнодушен.

— Это действительно была твоя любимая часть клятвы?

— Если это любимая часть доктора Маккормика, то и моя тоже, — говорю я с невинной улыбкой.

Он прищуривает глаза.

— Не знал, что ты теперь марионетка. Если я ткну в тебя пальцем, ты выполнишь мою просьбу?

Мэрайя вежливо кашляет в конце коридора, и мы внезапно осознаем, что уже не одни.

— Простите, что прерываю, сэр... мэм, доктор Белл, но Миссис Харрис ждёт вас в третьей палате.

Я улыбаюсь и прохожу под рукой Лукаса, как будто на этом мы закончили, но мы далеки от этого. Я прохожу мимо Мэрайи, благодарю её за карту и ухожу от перестрелки, прежде чем шальной выстрел поймает меня на выходе. Как только я поворачиваю за угол, моя уверенная улыбка спадает.

Пришло время начать этап №3: «Вытеснение Лукаса».

В шесть вечера я встаю из-за стола и начинаю собираться домой. Оставшиеся к тому времени пончики быстро расхватывают, и Джина вручает мне фруктовую композицию, от которой с большим успехом, будь мы в мультфильме, могли исходить видимые волны вони.