Silver (СИ) - Роа Виктория - Страница 12

Главный зал бара заполнили шесть очаровательных женщин-музыкантов. Живой звук — находка для эстета. Трубачка, гитаристка, саксофонистка и даже флейтистка, что может быть изысканней для джазового заведения? Все безусловно красивые женщины и главное — талантливые. Все здесь отличалось от нашего бара…Начиная с антуража и кончая одеждой персонала. Вместо отвратительной кожи — мягкие ткани. Певица не может одеваться в кожаные платья, ибо это табу джаза. Только узкое платье с аппетитным разрезом до круглых ягодиц сзади, черные чулки со швом и эта нотка флера ее дерзкой женственности — ниточка жемчуга, свисающая с ее шеи, а что самое интересно — никакого черного макияжа недозрелой проститутки. Только черные стрелки и ярко-красная помада, как свойственно носить дочери джаза. Как оно и полагается, ее музыканты носят только белые рубашки, соблазнительные галстуки и классические брюки-капри, что придает их образу некой опрятности и выдержанности.

Мимо меня промчались официантки, и я вспомнила, как одевается в нашем баре Марго. Здесь напитки и закуску подают не малолетние искусницы, а настоящие, зрелые женщины в возрасте от тридцати до сорока лет. Костюмчики белых кроликов — более изысканная вещь, чем короткие шорты. Белый купальник на шнуровке со спины, чулочки, высокие каблучки и собственно ушки, делали женщин милыми, хотя их одежда и была так сказать…не по возрасту. Их нотки сладкого парфюма заставляли меня оборачиваться каждый раз, когда мимо меня порхала одна из этих женщин.

От воцарившейся атмосферы в баре «Белая лошадь» веяло интригой, азартом и мания, что были типичными для казино, но никак не для места, что относилось безоговорочно к категории строго восемнадцать плюс, и находилось под статусом «развлечение и досуг». Разделенный на сектора зал завлекал меня с новой силой побывать в каждом из них. Сектор стриптиза был мне уже знаком, но я никак не ожидала увидеть здесь такую роскошь. Странно, но я замерла возле сцены танцовщицы, и на секунду, даже позавидовала, вспомнила, какую фривольность позволяют со мной мои клиенты, и подумала, что здесь такое бы просто не прокатило.

Высокая сцена посреди зала огорожена клеткой. Это выглядело и дико, и вызывающе, и даже более развратно чем обычная сцена, где может дотронуться человек. Этой танцовщице не нужно обнажаться, чтобы быть соблазнительной. Она танцует. Она влюбленная не меньше меня в танец, сливается в одно с музыкой, совершенно не замечая шума внизу тех, кто так сладко стонет ее имя в восхищении и возбуждении. Она не танцует стриптиза. Только эротичный Бурлеск не допускающий ее голого тела. Быть сексуальной можно и в смокинге. Короткий топ на двух пуговицах, который был что-то вроде белой рубашки, прикрывал небольшую грудь девушки и не закрывал упругого живота. Короткие шорты-трусики черного цвета обтянули аппетитные женские ягодицы, что она так старательно выставляла на показ голодным хищникам, но только этот кролик чувствует себя в безопасности. Чулки на подвязках и черные подтяжки — облик, что мог свести с ума любого мужчину, и даже женщину. Я тоскливо разглядывала эту танцовщицу, чувствуя укол зависти и недовольства от своей работы. Видимо, нужно познать разницу, прежде чем считать свою работу идеальной.

Я почувствовала липкий взгляд на своей пояснице, что предательски спускался ниже к ягодицам, и скатывался по бедрам до щиколоток. Обернувшись, старалась найти хозяйку этого взгляда и столкнулась глаза в глаза с ней…с той, что делает неспокойной Киру. Той, чей взгляд пронзительнее, чем у раненного волка. Женщина, чьи волосы цвета спелой ржи и глазами неспокойной реки, не спускала уверенного взгляда с меня. Потягивая шампанское из высокого фужера, она облизала свои персиковые губы оставляя следы помады на стекле.

Ты скандальный…ты знаменитый на весь город бар «Белая лошадь», но только почему-то я не в силах раскусить тебя, как самый твердый из орешков, что попадается с богатого плодами дерева, а я, как маленькая девочка, подбирающая упавшие на землю незрелые орехи, спрятанные за своей зеленой скорлупой. Помню, как в детстве обожала фильм «Разборки в маленьком Токио», как восхищалась главными персонажами, как любила актера Дольфа Лундгрена за его красоту, крепкий торс и такой крутой нрав. Ведь у каждой девочки в детстве есть свой кумир? Так и я ничем не отличалась от сверстниц, и только мой кумир был старомоден уже по тем меркам, но мне было все равно. Я не хотела узнавать актера по его другим ролям, ибо моей любимой была именно из этого фильма. Детектив Кеннер был моей самой большой любовью, над которой так хохотала мама, когда я, будучи подростком прилипала к экрану телевизора, и впритык, как мне тогда казалось, смотрела в его бездонные глаза. Помню, как тогда ненавидела свою жизнь за то, что она такая серая. Такая отличающаяся от жизни героев фильма. Ненавидела себя за ту слабость с которой была не в силах бороться. Мама все утешала и говорила, что актеры такие же люди за спиной которых такая же простая жизнь, как у меня. Глупая…

Красная помада мягко легла на мои пухлые губы, и склонив голову на бок, я посмотрела на свою отражение сквозь туалетное зеркало бара. Женщины сменяли одна за другой, отражаясь в глади, и только я, словно проститутка, что долго думает перед своим выходом к клиенту о чем-то думаю, глядя на то ничтожество, что смотрит своим сладким взглядом, об который только и мечтаешь затушить окурок. Впрочем, если бы я была мужчиной, что наделен криминальной, безнаказанной властью, то с удовольствием бы затушила сигарету об такую нежную, бледно-розовую, практически невинную щеку. Рядом со мной остановилась девушка. Она вынула из сумочки блестящий блеск для губ, и толстым слоем обвела свои тонкие губы. Мы встретились взглядом, и она игриво подмигнула. И я решилась…

Заказав приватный танец одной из дорогостоящих по прайсу танцовщиц с пикантным позывным «Мисти», я приготовилась к яркому шоу, которое должно было окупить те три тысячи за три минуты трясогузки. «Интимная ласка» — название услуги этой Мисти звучало достаточно двусмысленно, чтобы познать это. На входе в комнату мне завязали глаза черной, бархатной тканью, и одна из секьюрити провела меня внутрь не прекращая придерживать за руку, чтобы я не упала. Я явно ощутила ладонями перед собой стол, и ткань было разрешено снять только тогда, когда в комнате заиграла музыка из «Кто подставил кролика Роджера?», но без слов. Над столом висит одна единственная лампочка, что придает всему этому какую-то тюремную атмосферу, что свойственна зарубежными сериалам. Вдруг, мои руки крепко прижали к спинке стула, и звук защелкивающихся наручников заставили меня вздрогнуть. В темноте постепенно появился статный, женский силуэт. Зрелая женщина лет сорока полностью обнаженная, приблизилась ко мне с характерным цокотом высоких каблуков. Ее короткий Боб рассыпался острой челкой по столу, как только она резко прогнулась назад, прикасаясь макушкой практически столешницы.

— Я предалась танцу, — женщина плавно перекатилась и обвила ладонями острые углы стола. — когда мне исполнилось пятнадцать. — плавными движениями прикоснулась своих плеч спускаясь медленно, сладко к груди, мягкому животу. — тогда-то я захотела, чтобы на меня смотрели… — разрезая между пальцами лобковые, вьющиеся в кудряшку волосы, она закусила губу и словно послушная кобра начала извиваться в такт заливистой музыки. — я хотела, чтобы все могли хотеть меня, но не получить.

Танцовщица протянула ко мне свою ласковую ладонь спрятанную за тканью латексных, длинных перчаток и обвела очертание подбородка, моих дрожащих губ. Ее манящая улыбка сладких, нежно-розовых губ могла пленить любого, и я подалась этой женщине. Я позволила ей открыться, и она, как танцовщица, это почувствовала. Словно ядовитая змея, она подползла ко мне оседлав колени, и прижимаясь чувственным, возбужденным телом к напряженному моему, она нежно провела языком по уголкам моих губ. Приятный, малиновый аромат исходящий из ее уст пленил меня с каждым вдохом сильнее. На секунду мне показалось, что я не выдержу этого напряжение и мои нервы лопнут. Женская дерзость напоминает дорогой алкоголь, что раздирает горячностью нутро, обжигая глотку и оседая чувство настоящего опьянения на дне твоего живота. Чувственные ладони обвивали мою шею словно кольца змеи. Двигая промежностью по моих тесно сжатым ногам, она срывалась на хриплый стон и запрокидывая голову назад, позволяла мне видеть в тусклом свете нагую, зрелую плоть. Ореолы напоминающие блюдца с клубничным киселем возбуждали той нежной незрелостью, какая не должна быть знакома взрослой женщине, но почему-то я хотела вкусить эту деталь несовершенного тела.