Грозный змей - Кэмерон Кристиан - Страница 65

Мелкую месть.

– Скажи, когда мы выступаем? – снова спросил сэр Хартмут.

– Через два дня мы соберем все свои силы, – ответил Шип. – Возможно, сэссаги отправят к нам свои сотни, а может быть, и нет. Так или иначе, через два, много – три дня мы дождемся последних человеческих солдат. Но у меня есть другие союзники, другие рабы и другие пути нападения.

– И другие враги, – заметил сэр Хартмут.

Шип развернулся обратно к Черному Рыцарю:

– Другие враги?

– Медведи, – сказал сэр Хартмут. – Сэр Кевин говорил, что медведи выступят против тебя.

– У нас будет двадцать тысяч боглинов. И десять тысяч человек. И сотни других существ. – Взгляд черных каменных глаз скользнул по людям. – Мы сокрушим медведей, если они будут так глупы, что полезут на нас. Или же мы можем не обращать внимания и покорить их позже.

– Ты не ответил на вопрос, – сказал сэр Хартмут.

«В конце концов мне придется от тебя избавиться. От тебя, Орли и прочих. Вы слишком жадны. Возможно, я сделаю своим союзником де Марша».

– Мы выступим через два дня. Мы соединимся со своими союзниками с севера по пути. Я прикрою нас облаком неведения, и мы подкрадемся к Тикондаге настолько близко, насколько позволят мои силы.

– А когда мы ударим? – настаивал сэр Хартмут. – До Пасхи остался один день.

Де Марш заговорил в первый раз:

– Лед еще не сошел с озер, а в лесах лежит снег, – он не смотрел на Шипа, – никто из наших людей не захочет туда идти. Пусть люди мирно отпразднуют Пасху.

Просьбы в его голосе не было.

Сэр Хартмут засмеялся:

– Я не научился бы выигрывать войны, если бы поступал так, как проще.

– Люди погибнут в лесах, – сказал де Марш.

– Это не имеет значения ни для меня, ни для тебя, ни для господина Шипа.

– У нас не хватит снегоступов для всех матросов и пехотинцев, – заметил де Марш.

– Они понадобятся только разведчикам, – возразил сэр Хартмут.

Де Марш бросил взгляд на Шипа.

– Может быть, волшебник растопит снег на дороге?

– Нет. Хуранские пленники – те, что не покорятся, – пойдут впереди, – сэр Хартмут махнул закованной в железо рукой, – и утопчут снег. А также срубят деревья и настелют дорогу до западного берега озера.

Де Марш набрал воздуха в грудь:

– А где будет их лагерь? Рядом с нашими людьми?

Сэр Хартмут покачал головой:

– Лагерь? Они будут работать, пока не сдохнут. А потом мы пошлем вперед следующих. Они не христиане. Не подданные моего короля. Они даже не люди. Пусть умирают.

– Ты пошлешь на смерть три тысячи женщин и детей, чтобы они выстроили дорогу для армии? – вопросил де Марш.

– Они пошли против меня, – сказал сэр Хартмут, – пусть расплачиваются. Таков закон войны.

Де Марш переводил взгляд с сэра Хартмута на Шипа и обратно.

– Не могу сказать, кто из вас двоих хуже. Я пойду вместе с бедными дикарями, которых вы гоните на смерть. Я не смогу жить, глядя на то, что вы творите.

– Не будь сентиментальным ослом, – отрезал сэр Хартмут.

– Я человек, – отозвался де Марш. Тон его говорил то, чего не сказали слова.

Даже Шип почувствовал легкий укол гнева.

– Мы заняты такой глобальной операцией, что ты не способен ее даже вообразить, – сказал Шип. – Мои силы уже на юге Альбинкирка, удерживают там наших врагов. Парой человек больше или меньше…

– Я благодарен Господу за то, что не в силах вообразить ваши деяния. – С этими словами де Марш резко развернулся и ушел.

Сэр Хартмут велел оруженосцу:

– Задержи его. Избей до полусмерти и свяжи. Матросы не должны этого увидеть.

Оруженосец побежал по снегу, а сэр Хартмут повернулся к Шипу:

– Он стал дурнем. Но если я позволю ему сделаться еще и мучеником, его моряки будут для нас потеряны. Они не станут сражаться, а они лучше всех моих солдат.

Шип устал от всего этого и от мелких человеческих ссор.

– Два дня, – сказал он.

– Два дня, – кивнул сэр Хартмут.

Сэр Джон Крейфорд проснулся в странном месте. Он не сразу понял, где находится. Потолок был белый, с роскошными старыми балками, покрытыми резьбой в виде сотен переплетенных драконьих хвостов. Трещины между балок затянула паутина.

Два узких окна прикрывали тяжелые дубовые ставни, почти не пропускавшие света. В крестообразные прорези в ставнях можно было стрелять из лука или арбалета.

Глядя на окна, он вспомнил, где он. Рядом с ним лежала обнаженная Хелевайз. Она не спала.

– Я храпел? – спросил он.

Она засмеялась:

– Только во сне.

– Ты собиралась выгнать меня, когда мы закончим, – улыбнулся он.

– Я уже старая, – улыбнулась она в ответ, – и к тому же до сих пор не уверена, что мы закончили.

Она закинула на него ногу, и они поцеловались, ощущая тепло и запах честного утреннего поцелуя, говорящего о проведенной вместе ночи.

Мгновенно возбудившись, сэр Джон усмехнулся:

– Вчера ты задула свечу.

– Не всем мужчинам нравятся обвисшие груди и раздавшиеся бедра, – прошептала она.

– Почему женщины настолько жестоки к себе?

– Мы учимся этому у своих любовников.

Впрочем, его возбуждение убеждало ее лучше всяких комплиментов.

Они снова сыграли эту вечную мелодию, как играли ее вчера ночью, хотя на этот раз сэр Джон обращал больше внимания на скрип кровати – в конце концов он стал двигаться очень осторожно. Но они так хорошо подходили друг другу; женщина издала звук, напоминающий то ли мяуканье кошки, то ли кашель леопарда – странный, совсем не женственный.

А потом рассмеялась:

– Подумать только, поддаться похоти в моем возрасте.

– Ты исповедуешься в этом маленькой монашке?

– А это тебя смутит, храбрый рыцарь? – парировала она. Положила ладонь ему на грудь и надавила. – Думаешь, хоть одна женщина в этом доме не знает, где ты провел ночь? В доме, где женщин двадцать, ничего не скрыть.

Сэр Джон смутился:

– Я полагал…

Хелевайз встала и открыла ставни.

– Вы на мне женитесь, сэр Джон?

Сэр Джон посмотрел на нее, залитую солнечным светом, и подумал, что никогда не видел такой красоты.

– Я буду счастлив на вас жениться.

– А остальные ваши жены? – спросила Хелевайз.

Это была шутка, но все же не совсем.

– У меня нет больше любовниц. Разве что лет десять назад кто-то порой согревал мне постель.

– Десять лет? – Она уже надела платье. – Неудивительно, что вы находите меня красивой.

Она вышла из-за ширмы:

– Я серьезно, сэр Джон. Я не легкомысленна в любви, и у меня есть дочь, которая к вечерне узнает, чем занималась ее мать ночью. Мы должны заключить помолвку – или больше не приходите в мою спальню.

Она тряхнула волосами и странно посмотрела на сэра Джона.

– Моя дочь кокетничает с младшим братом Красного Рыцаря. Вы об этом знаете? Если я вас обманываю…

– Хочу заметить, миледи, что я вас не заставлял. – Сэр Джон сел.

– Нет. Я просто похотливая смертная женщина, какой меня и создал Господь, – Хелевайз потянулась, – но я не хочу, чтобы моя дочь стала потаскухой из-за недопонимания.

Сэр Джон встал – голый, почти седой – и поцеловал ее.

– Эй, леди. Не нужно угроз и предупреждений. – Он опустился на колено. – Я прошу вас выйти за меня замуж.

Она улыбнулась:

– Джон… – и наклонилась поцеловать его.

Платье она не застегивала, и он почувствовал сильный запах ее тела.

– Эй, я старик и могу и умереть так.

– Старый конь борозды не испортит, – прошептала она.

– Ты сама это сказала, – пробормотал он.

Позже, одевшись и взяв оружие, он вышел во двор, к сопровождавшим его рыцарям и оруженосцам из отдаленных районов Джарсея. Девушки поместья были заняты стиркой, которая непременно требовала их присутствия здесь. Он довольно улыбался, как улыбаются люди, когда все на свете хорошо, но с удивлением отметил, что многие рыцари помоложе не смотрят ему в глаза.

Его оруженосец, Джейми Хоек, уже оседлал огромного огня и все приготовил в точности так, как любил сэр Джон. Из неуклюжего недоросля, который почти ничего не знал об оружии и совсем ничего – о лошадях, Джейми вырос в высокого приятного юношу, и его все любили. Лучшего оруженосца и пожелать было нельзя. Он вел себя тихо, работал усердно и обучился всему, что может потребоваться оруженосцу: управляться с хозяйством, чинить, чистить, мастерить замены. Он умел шить. Умел даже вышивать. Мог выправить вмятину на шлеме.