Тысячелетний воин Ярополк (СИ) - Осипов Игорь - Страница 34

– А-а-а, Сопля, – произнёс Скаль, стоило горемычному искателю робко заглянуть в покои вождя, – заходи.

Сопливый, а именно это значило имя Сно́та, шмыгнул носом и неловко поковылял к большому, почти целому и лишь слегка подкопчённому офисному креслу, изображавшему трон. Кресло они честно украли, когда горел подвал с мебельным магазином. Магазин потушили, а вот охрану не выставили – не посчитали нужным.

У ног Ска́ля сидели две его самые молодые жены́, держась за ноги своего повелителя. А ещё вождь держал на весу руку таким образом, чтоб каждому были видны его сокровища – два золотых кольца, снятых с пьяных человеческих самок, но к ним прибавился ещё и большой перстень с голубоватым камушком. И чутьё подсказывало Сопливому, что золото настоящее, да и самоцвет не подделка.

– Ты звал меня, Скаль, не так ли? – сгорбившись и поджав уши, спросил Снот.

– Иди сюда, не бойся. Я сегодня добрый, – усмехнулся вождь, и одна из его жён ехидно захихикала.

– Иду, иду.

Сопливый приблизился к трону, тоскливо бросая взгляд на замотанных в яркие тряпки красоток.

– Властелин к нам благосклонен, – начал говорить вождь, самодовольно любуясь перстнем, блестящим в свете тусклой лампочки. – Он сказал, что мы опора его величия. Но ему нужны дела. Помнишь то тельце, который мы подкинули в магазин?

– Ту шлюху, что на свалке нашли? Ещё ничейных мертвецов? Это я могу. Я удачливый.

– Нет, – самодовольно и напыщенно усмехнулся Скаль. – Нужно найти ту самую.

– Дерьмово, я не знаток кладбищ, – почесав в затылке, произнёс Снот.

Ему развитие событий совсем уже перестало нравиться.

– Она стала нежитью. Прямо там, в магазине. Её убили охотники, но она снова ожила и сбежала. Ты должен её найти. И повелитель сказал, что это очень важно.

– Нежить?! – воскликнул Сопливый и попятился. – Я не справлюсь, Скаль. Я боюсь нежить.

– Повелитель щедр. Если справишься, мы станем богаты.

– А почему я должен идти, если это так важно? Почему не Сти́нки или Бу́тчер?

– Ты лучший искатель, – с ехидной улыбкой ответил вождь, а Сно́ту подумалось, что просто его не жалко, а как выполнит задачу, можно прирезать, чтоб не сболтнул лишнего. Лицо Сопливого стало настолько унылым, что Скаль злорадно ухмыльнулся и снисходительно добавил: – Если справишься, отдам тебе одну из этих красоток.

– Скаль? – опешив, переспросила самая младшая. – Женой Сно́та?

– Молчи, дырка тупая! – рявкнул вождь.

Сопливый поглядел на зелёную, как лягушка, го́блинку и тоскливо вздохнул. Лучше быть живым холостяком, чем подохнуть, имея весьма туманную перспективу заполучить собственную сучку.

– А что касается тебя, если не справишься или попытаешься сбежать, то ты сильно пожалеешь. Я посажу тебя голой задницей на битое стекло, потом буду долго палить твои уши керосиновой горелкой, выжгу глаза, суну твой бесполезный член в цоколь от плафона и включу свет. А потом… – замерший на полуслове голос вождя стал визгливым и противным.

– На кол? – после небольшой паузы осипшим голосом прошептал Сопливый, вспомнив, как вождь глумился над Блю́ком, насадив того на кусок железной трубы через задницу, и распалив под ним небольшой костёр.

– Не-е-ет. Повелитель скажет слово фас, – произнёс Скаль и кивком указал на дверь.

Когда Снот обернулся, то у него подкосились ноги. В дверном проёме стояла, глядя сверху вниз на несчастного гоблина неподвижными, совершенно чёрными глазами, Са́льпа-пожира́тельница.

– Помощь – он? – скрипучим женским голосом спросила ужас подземелий, а когда вождь поддакнул, развернулась, перехватила поудобнее большой туристический рюкзак и подобно приговору произнесла: – За мной.

* * *

– Значит, так, милые мои сестрёнки, – протянул я, стоя перед диваном, на котором сидели Гореслава и Мурка. При этом заложил руки за спину и покачивался вперёд-назад. – Сейчас схожу в магазин и куплю одежду и еду. Потом вернусь за вами, и мы все вместе посетим оружейную лавку и потратим последнее, что осталось.

– Я с тобой, – произнесла лесная дева, грациозно вскочила с места и сорвала с дивана простыню, да так, что девочка-оборотень ойкнула и отлетела к стене.

Простыню богиня накинула на себя как плащ.

– О, великий Велес, это самое худшее наказание, что ты мне придумал, – пробормотал я и провёл по лицу ладонью.

Воображение в самых ярких красках показало, как я пойду в столь людное место с женщинами, одетыми в непотребное тряпье. Засмеют и пальцами затычут. Позор. И ладно ещё, девочка, скажу, что юродивая, а эта? Я и то по сравнению с ней этот… цивилизованный человек.

Пока я так стоял, богинька, а настоящим божеством язык не поворачивался назвать, закрепила вместо застёжки кусочек проволочки. Лучше уж голая, чем такой стыд.

– Снимай, – со вздохом произнёс я, а потом полез в большую сумку, стоя́щую за диваном, и которую я пользовал вместо сундука. Там я хранил все свои вещи. Долго ковыряясь и бормоча не очень злобные проклятия, наконец вытащил помятую светло-зелёную рубашку. – Надевай.

Гореслава скинула простыню и быстро накинула одежу на себя.

– Застегнись.

– Это как?

Я снова вздохнул и подошёл ближе, а потом начал вдевать мелкие пуговицы в петельки, с глубоким сомнением оглядывая деву.

– Ну, хотя бы задницу прикрывает. Только руки не задирай, а то весь срам видно будет.

– Надо будет челядинку купить, чтоб мне одевала. Я же правильно говорю? У богатых челядь и рабы. Я слышала когда-то об таком от заблудившихся, но не видела. В лесу-то раб не нужен. А тут застегнись да расстегнись. Сложно.

Размышляла она при этом без малейшей тени шутовства, словно уже представляла себя великой.

– Остановись в своих мечтах, – простонал я. – Сейчас нет рабства. Вся челядь наёмная.

– Наёмная? – с недоумением переспросила дева. – Это когда за работу вместо пинков деньги? Хотя да, нашу лесную братию пинками не припугнёшь, слишком вольные. Значит, наймём.

– Нет! – повысил я голос. – Ты с голой жопой ходишь, а уже о слугах грезишь. Ты даже не знаешь, каково это – править.

– Ну да, это ты у нас князь недоделанный, – съязвила дева.

– Не нравится, убирайся! – повысил я голос, зло глядя на неё.

Сердце забилось словно бешеное, а зубы заломило, как в те разы, перед превращением в дикого зверя. Сидящая рядом Мурка испуганно поджала ноги, а глазёнки быстро забегали то на меня, то на Горесла́ву.

– Ты мне должен, – ответила богиня, застыв с полным холода взглядом, словно перед ней был обречённый на смерть путник, заблудившийся во время пурги в её лесу, – так что не надо строить из себя вожака волчьей стаи.

– Это чем? – скрипнул я зубами.

– Это я вывела тебя к людям. И только благодаря мне ты сейчас снова человек. Но ты не знал этого. Поэтому я прощаю своего глупого братика, и не забывай, ты дал клятву. Ты один из нас, хоть и человек.

– Знаешь, если ты постоянно будешь напоминать об этом и вести себя, как высшее существо, то поступлю, как это делают только люди – забуду все клятвы! Так что, заткнись и делай, что я скажу. А если не нравится…

Недоговорив, я застыл в полном смятении. Лесная дева нахмурила брови, поджала губы и надула щёки, словно маленький ребёнок, не хватало тихо захныкать. Серые глаза наполнились бесконечной наивностью, а ещё в ней теперь было нечто от Жда́ны, нечто тёплое, нечто родное. Перемена была столь сильной, что все слова негодования куда-то исчезли, сменившись горькой ухмылкой.

– Мы нужны друг другу, братик, – жалобно произнесла Горесла́ва и обняла меня. – Ты поможешь мне найти новое место в жизни, а я помогу тебе в подвигах. Я же твоя любимая старшая сестрёнка.

– Блин, – только и получилось из себя выдавить, и я уронил руки вдоль тела, ощущая на своём плече бархатную щеку, и слушая тихое дыхание. – Как у тебя так получается?

– Мы тысячу лет вместе, – ответила дева лёгким шёпотом, задевающим самые глубокие струнка души, – я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой.