Лука, или Темное бессмертие - Тилье Франк - Страница 6

Взгляд на часы: ровно четыре. Шарко просил заехать на работу, не уточнив, в чем дело. Он сядет в метро на Аустерлицком вокзале. С этими бесконечными дождями Париж стал таким же серым, как небо над ним.

Он направился на север до ворот Клиши, в сторону Батиньоля. В этом квартале, в пяти минутах хода от метро, расположилась новая вотчина парижской судебной полиции. Тысячи копов, которые с восходом солнца выплескивались на разбитые на квадраты улочки с их многоэтническим простым населением. Прощай, легендарная набережная Орфевр, 36, с ее тесными и такими неудобными кабинетами. Николя никому не признавался, но ему больше нравились эти новые здания. Лифты позволяли не корячиться каждое утро и каждый вечер по ста восьмидесяти восьми ступенькам. А пространство, как и организация служб, было куда функциональнее.

Но не так-то легко выкорчевать копов с набережной Орфевр, особенно самых старых, того же разлива, что Шарко. Поэтому, чтобы сохранить легенду, Бастион, сверхсовременный и суперохраняемый, с его мнимым видом больничного центра, тоже числился под номером 36.

36, улица Бастиона.

И все же Николя скучал по виду на Новый мост и Сену, по Ле-Аль[6] неподалеку и по всему лучшему, что мог предложить Париж в плане баров, ресторанов и прочих заведений. Вместо этого – подъемные краны, строящиеся здания, меняющийся район и будущий Дворец правосудия, второе самое высокое здание Парижа после башни Монпарнас, колосс из стекла и стали, который будет связан с Бастионом подземными переходами.

Вход для копов находился в правой части здания – через специально оборудованный системой безопасности турникет, который проворачивался только после прикладывания карточки-триколора с чипом. Николя за сотню метров заметил человека, который нервно расхаживал под дождем, уткнувшись носом в наручные часы. Дважды этот тип, промокший насквозь мужчина лет пятидесяти, направлялся к центральному входу, но оба раза передумывал, разворачивался и возвращался на исходную точку, на тротуар напротив, рядом с большой безлюдной стройкой. Николя подошел к нему:

– Вы что-то ищете?

Сперва мужчина, не отвечая, проследовал дальше, потом остановился и вернулся:

– Вы полицейский?

– Капитан уголовной полиции.

Снова взгляд на часы.

– Одну минуту. Всего одну минуточку. Он сказал в 17:02, не раньше.

– Вы стоите перед зданием национальной полиции. Или объясните причину вашего присутствия здесь, или уходите.

Мужчина озирался по сторонам. Кого-то ждет? Он проявлял подозрительную нервозность. Когда он внезапно расстегнул молнию на куртке и сунул руку за пазуху, коп схватил его за запястье и притиснул к решетке.

– Ой! Потише! Это просто…

Человек извлек бежевый запечатанный конверт.

– …письмо. Письмо, которое надо передать в полицию.

– Зачем? Что в нем?

– Я ничего не знаю. Возьмите его и отпустите меня. Прошу вас. Это вопрос жизни и смерти.

Он вроде бы не шутил, его тело было напряжено, а челюсти сжаты так, что казались ввинченными друг в друга. Руки дрожали.

– Помогите мне… Помогите мне, прошу. Я уверен, он здесь… Он следит за мной…

В его вылезших из орбит глазах мерцало безумие. Он прошептал эти слова, будто боялся, что его услышат. Николя не прикоснулся к конверту. Он попросил мужчину развести руки и наскоро досмотрел:

– Пройдемте. Разберемся внутри.

– Нет… Пожалуйста… Возьмите письмо и отпустите меня…

Николя крепко держал его за плечо. Превратившись в настоящий комок нервов, мужчина выгибался дугой и дергался так, что Николя пришлось усилить хватку. Тот закричал.

Внезапно плечо выскользнуло из рук Николя. Мужчина рухнул на мокрый асфальт и скорчился с искаженным лицом, широко распахнув рот в попытке вдохнуть. На шее и лбу набухли вены, из горла больше не вырывалось ни звука. Глаза налились кровью, и Николя показалось, что они сейчас выскочат из орбит. Конверт упал в лужу. Полицейский закричал, подзывая службу безопасности. Подбежали два копа, а также персонал, который наблюдал за сценой изнутри здания.

– Вызовите «скорую», быстрее!

Полицейский встал на колени и постарался перевернуть мужчину на спину, но безуспешно: тот был сгустком страдания, его скрюченные пальцы пытались вцепиться в склонившиеся над ним лица. Кровь разливалась по его глазным яблокам.

– Черт! Кто-нибудь знает, что надо делать? – закричал Николя.

В панике мужчину попытались повернуть на бок, чтобы он смог вдохнуть. Его горло выдавило странное бульканье, и он перестал дышать. Тело обмякло.

Несколько минут спустя, несмотря на разряды дефибриллятора и попытки реанимации, человек был мертв.

Шарко положил джинсы и куртку сушиться на радиатор, надел темно-серый костюм, галстук и черные туфли, рукой взъерошил седой ежик, без сил рухнул в кресло и уставился на несметное количество фотографий, прикрепленных к стене прямо у него перед носом.

Став начальником группы, Франк получил право на собственный кабинет на седьмом этаже Бастиона, отведенном под уголовное право и антитеррористический отдел. Раньше, на набережной Орфевр, все ходили вверх-вниз по лестницам, перемещаясь с места на место и перемешиваясь в непринужденном бардаке. Отныне – строгость, организованность, эффективность, каждый на своем этаже, в своем подразделении, причем доступ в некоторые осуществлялся только по отпечатку пальца.

Нет худа без добра, конечно, но Шарко не знал ничего, кроме изначального управления полиции на Орфевр, 36. То здание, считавшееся устаревшим и неприспособленным, было всей его жизнью, оно задавало ритм радостям, горестям и взрывам гнева. Его ремесло менялось, подчиняясь прогрессу, и именно это стремительное течение, устремленное в будущее, больше всего ужасало копа, привыкшего к традиционным методам. Все эти компьютеры, технологии, дела, все чаще раскрываемые благодаря электронным устройствам и файлам… Он слабо в этом разбирался. И впадал в тоску. Глядя на молодежь вокруг, на мальчишек едва ли не вдвое его младше, он и себя чувствовал устаревшим, похожим на старый Минитель[7], задвинутый в глубину шкафа. И в то же время он сочувствовал этой юной поросли, которой не доведется испробовать вкус настоящей охоты, как ему в молодые годы. Модернизированные копы. Копы 2.0[8].

Франк погрузился в туман ностальгии. Ошметки его бывшей жизни, которые ему удалось собрать, громоздились на письменном столе: табличка с названием улицы, с точностью до мельчайших деталей повторяющая настоящую с адресом «Набережная Орфевр, 36», кружка с Орфевр, 36, медали из 36, фото группы во дворе 36 и даже кусочек противосуицидной сетки, перекрывавшей лестничный проем, которую поделили перед переездом. В тот день Франк подождал, пока останется один, чтобы пустить слезу, выцарапывая «Здесь был ФШ» на старом полу под своим бывшим креслом. Закончилась эпоха, и это здорово подорвало его боевой дух.

Николя постучал и вошел. Он выглядел так же, как комиссар несколькими часами раньше: вымокший с головы до пят. Франк Шарко вскочил и постарался напустить на себя вид повеселее. Бросил коллеге махровое полотенце, извлеченное из шкафа.

– Ну как? Что твоя программа?

– Классная развлекуха. Глотаешь пилюлю, читаешь травмирующее письмо, которое сам же и написал, отвечаешь на несколько вопросов – и прости-прощай до следующей недели, а там все по новой.

– Как, и все?

Белланже предпочитал не слишком распространяться, особенно о том, что касалось побочных эффектов. Пара седых волос появилась в его темной шевелюре, лоб глубоко прорезала «львиная морщина», но это было скорее результатом излишеств, чем возраста: ему еще не было и сорока. И, несмотря ни на что, выглядел он как тридцатилетний. Кожаная куртка на плечах, красивая морда, весь мускулистый – просто идеальный герой мюзикла.