Любовь оборотня (СИ) - Коллектив авторов - Страница 18

Оказалось — хоть и без добрых молодцев, а все-таки даже лучше, чем в сказке. Вот право слово, в гостях у задумчивого сливочно-белого дракона Фрида сама себя принцессой ощутила. Ни тебе приказов, ни капризов, сплошные развлечения! Хочешь — гуляй, хочешь — венки плети, а хочешь — облаками любуйся. Или видом на королевство — оно от драконьей пещеры все как на ладони, куда там королевской обзорной башне! А мытье?! Самой королеве так мыться не доводилось, уж это наверняка. Нежишься в приятной горячей водичке, а тебя тем временем пузырьками щекочет, а после-то, после — аж светишься вся! Кожа нежная, волосы лунным светом блестят. А дракон на тебя глядит, как рыцари на своих прекрасных дам не смотрят! Любуется, аж в краску вгоняет.

Бояться своего дракона Фрида перестала к первому же вечеру в его пещере. После того, как тот притащил в когтях горную козу и широким жестом бросил к ее ногам — вот, мол, добыча, распоряжайся! Фрида и распорядилась. Вырезала себе самые нежные куски мяса, да на драконьем же носу и пожарила — а где еще? Тем более что нос у него — словно печка, как раз нужный жар дает. А дракон лежал смирно, ждал. Фрида на радостях аж подбородок ему почесала, словно кошке. А он, вот право слово, чуть ли не замурлыкал, так ему понравилось!

И спать у него под боком оказалось тепло и уютно. А остатки козы он сам и съел, чем окончательно Фриду успокоил — для чего бы она дракону ни понадобилась, но уж точно не для пропитания!

А для чего? Шли дни, и Фрида все больше уверялась — да ни для чего, просто так. Чтобы не скучать в одиночестве. Дракон любил слушать, как она поет, подставлял нос под мясо и подбородок под почесывания и, казалось, получал удовольствие лишь от того, что она рядом. И от этого делалось тепло на сердце.

И как он, бедолага, жил прежде один?

Диаррах, конечно же, понимал, что человечки, как и драконы, бывают разные. Но чтоб настолько?! Вот почему так — опять Асснару все лучшее, а ему не пойми что?!

Его человечка оказалась мельче, чем увиделась с высоты. Будто личинка, напялившая взрослую шкурку, она совсем терялась в своем пышном, многослойном платье. Только худенькие ручки торчали из рукавов-фонариков, да падали на хрупкие плечи две смешные, тоненькие, рыжие, как закатное солнце, косички.

Почему смешные? Диаррах и сам не знал, но отчего-то именно эти косички казались ему до отвращения умилительными.

Да, умилительными. Да, до отвращения — к самому себе. Похоже, он подхватил у Асснара какую-то неведомую болезнь, заставлявшую следить краем глаза за маленькой человечкой и, да, да, да, умиляться! Хотя эта сопля с косичками не пела, не плела венки и не чесала Диарраху под губой! Тьфу!

Зато она собирала букетики и расставляла их в золотых кубках — этого добра в пещере было навалом. В прямом смысле, не только в переносном. И обижалась, если Диаррах случайно их опрокидывал. А попробуй не опрокинь, если ты нормального драконьего размера, и тот кубок для тебя, как для человечки — комар. Не заметишь, пока не прихлопнешь. А она плакала! Причем плакала на редкость противно. С хныканьем, подвываниями и подглядыванием сквозь прижатые к глазам пальцы — пробирает ли? Если бы они понимали речь друг друга — наверняка закатывала бы скандалы.

Смеяться человечка тоже умела. Но почему-то чаще только хихикала, поглядывая на Диарраха искоса, словно тайком, а когда видела, что тот замечает ее взгляд, тут же ойкала и отворачивалась. А смех у нее был красивый, звонкий и тонкий, чистый, высокий, как сказочные колокольцы фей. Диаррах хотел, чтобы его человечка чаще смеялась, и не хотел ее смущать, поэтому быстро привык делать вид, что смотрит куда угодно, только не на нее. А то и вовсе спит. Наблюдать из-под прикрытых век было интересно и… да, пропади все пропадом, снова умилительно!

Немного понаблюдав и подумав, Диаррах сделал вполне научный вывод: человечки бывают певучие и плакучие. Вот такие у них категорически разные способы самовыражения. Асснару досталась певучая, а ему… Эх! Не везет так не везет. Ну хоть мама подарком довольна. Ей-то Асснар выбирал! Подхватил какую-то — Диаррах не вникал в тонкости его выбора. Своим был занят.

Вот и выбрал… проблему себе на хвост!

Пришлось, конечно, разузнать, что нужно человечке для жизни. Посоветоваться с братом и даже с матушкой. Слетать в деревню за всякими-разными мелочами, которых не нашлось в залежах сундуков среди сокровищ. Непросто это, оказывается — питомца завести! Но оно того стоило. Наблюдать искоса, как человечка расплетает свои косички, долго-долго водит по волосам расческой, ойкая и хмурясь, а потом заплетает снова — в первые дни отчего-то вкривь и вкось, а потом все ровнее, — было почти так же приятно, как слушать ее смех. Теперь Диаррах понимал восторги братца!

Одна беда, мясо жарить или хотя бы вырезать из туши подходящие для еды куски сопля не умела. И ладно бы просто не умела, но, когда Диаррах сгрузил у ее ног изловленную горную козу, она ойкнула, потыкала тушу пальчиком и вдруг разревелась — не напоказ, как обычно, а горько и от души. Можно было, конечно, попросить помощи у братца и его певуньи, но ведь это ж придется признаться, что плохо выбрал! Нет уж.

А отказаться, отнести обратно, откуда взял — от одной только мысли зло берет. Драконы своего не отдают!

Слетать, что ли, в деревню? Украсть какую-нибудь добрую женщину, пусть научит плаксу, чему надо? А если та не захочет учиться? Да и с женщиной может снова не повезти. Трактир ограбить? Тоже не годится. Диаррах вовсе не хотел травить свою человечку трактирной гадостью, невесть из чего и в какой грязи приготовленной. Он, правда, выследил подходящий торговый караван — вереница верблюдов была нагружена сушеным инжиром и вялеными финиками, лукумом и халвой, было и что-то еще, несъедобное, а птому оставшееся в распоряжении иноземных купцов. Но ведь одними сластями питаться вредно, хотя человечке очень даже нравилось!

В конце концов Диаррах решился на авантюру. Слетал все в тот же парк с дворцом, под покровом ночи вынюхал кухню и утащил первого, кто выскочил из кухонных дверей во двор и при этом пах не огнем и дровами, а едой. Авось этот разберется, как накормить ту, с косичками.

Возвращался довольный: зато теперь у него не одна человечка, как у братца, а двое!

В королевском дворце царили сумбур и паника, и вовсе не похищение принцессы было тому виной. Дело в том, что одной принцессы (няньку, сама собой, никому и в голову не пришло посчитать, а пропажу поваренка и вовсе не заметили!) драконам оказалось мало, и те унесли королеву. Ну что сказать, логично — их же прилетело двое, по одной на каждого. Но отчего королеву? Не какую-нибудь бесполезную и бестолковую фрейлину?

А королю теперь думай, как быть. То ли сразу новую супругу искать, объявлять смотрины, сравнивать да прикидывать, с кем из соседей выгодней породниться. То ли дать себе немного воли да пожить счастливым холостяком хотя бы с полгодика? Драконы-то, известное дело, своего не отдают, так что о старой жене, до полусмерти, честно сказать, надоевшей, можно уж точно не вспоминать. Была и нету. Гостит у драконов, счастья ей и долгой жизни.

А пока король размышлял да прикидывал, вокруг творились интриги, заговоры и прочая суета — каждому ведь хотелось оказаться причастным к выбору новой королевы! Бедному королю в собственном дворце никакого покоя — все вокруг только и знают, что портреты девиц показывают, об их достоинствах и недостатках в оба уха нашептывают, убеждают. Соблазняют — хоть самому из дворца беги! К драконам.

Ее величество Аннабель тоже совсем не горела желанием возвращаться к опостылевшему мужу-деспоту, к назойливым шпионкам-фрейлинам, слугам-соглядатаям, капризным дочерям и прочему «супружескому счастью». Конечно, драконья пещера — не дворец, однако ж не лишена своеобразного грубоватого уюта, к тому же все необходимое для жизни здесь имеется. Есть и теплый источник, в котором можно вымыться, и куча драгоценной посуды, мехов и шелков — найдется и с чего поесть, и на чем поспать. Еда, правда, не блещет разнообразием и дворцовыми изысками, да и готовить самой приходится, но плоха та знатная дама, что не сумеет позаботиться о себе в трудные дни. Это нынешние девицы разнежились и разбаловались, одни капризы на уме, но Аннабель воспитывали в старых традициях.