Крик ангела (СИ) - Тулина Светлана - Страница 19

— А знаешь, так, пожалуй, действительно вкуснее.

И снова приложился к чашке — на этот раз всерьез и надолго.

Азирафаэль позволил собственной улыбке больше не прятаться (в конце концов, пока он молчит, ее ведь не слышно, правда?), взял со столика пакетик маршмеллоу и сыпанул в свою (теперь уже точно свою!) кружку. С горкой.

Если бы Кроули возмутился и стал настаивать на своем праве пить какао без зефира, Азирафаэль бы просто сказал, что ошибся, и поменял кружки. Ну, получил бы еще немного ворчания за растяпистость, подумаешь. Но нельзя же было упускать такую возможность напоить Кроули тем, чем тот, конечно же, совершенно не хочет, чтобы его напоили! Он ведь любит только острое, едкое и горькое, как и положено порядочному демону… ну, во всяком случае, он сам так всегда утверждает, а кому и знать-то, как не ему? И всегда заказывает самый черный и крепкий кофе, и только без сахара… и сидит потом весь вечер над крохотной чашечкой размером с наперсток, зачем-то ковыряя в ней ложечкой, хотя размешивать там точно нечего.

А сладкое и нежное он терпеть не может, разные там латте и парфе, и никогда их не заказывает и не ест… ну разве что за исключением тех редких[20] случаев, когда сидящий напротив ангел вдруг вздохнет с сожалением и скажет, пододвигая к нему нетронутую креманку и жалобно моргая: «Кроули, я, кажется, немного переоценил свои силы… Ты не мог бы мне помочь с этим десертом? Я понимаю, что тебе такое не нравится, но…» Вот тогда да, вот тогда почему бы и не помочь ангелу, пусть даже и через силу, морщась и давясь от отвращения, это ведь не считается, правда?[21] Это ведь просто помощь, просто дружеская услуга в рамках Соглашения, не больше.

Кстати, о помощи…

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, ангел! — Кроули с раздражением ставит пустую кружку мимо стола (небольшое чудо, совсем крохотная выдернутая нитка — и все-таки не мимо).

— Рад это слышать, мой дорогой. Тогда как насчет того, чтобы немножечко прогуляться?

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, ангел! — Кроули с раздражением ставит пустую кружку мимо стола (небольшое чудо, совсем крохотная выдернутая нитка — и все-таки не мимо).

— Рад это слышать, мой дорогой. Тогда как насчет того, чтобы немножечко прогуляться?

Кроули резко открывает рот. Потом так же резко его захлопывает. Поджимает губы. Рыжие брови над повязкой сдвигаются подозрительно, одна чуть выше.

— С чего бы это? — спрашивает он наконец.

— Ну ты же сам говорил, что тебе не хватает движения, — говорит Азирафаэль самым невинным тоном и старается, чтобы в голосе отразилось даже пожимание плечами. — Вот и давай пройдемся по магазину, несколько шагов туда и обратно. Надо же с чего-то начинать!

— Ангел!

Кроули, кажется, собирался возмутиться, но Азирафаэль не предоставил ему такой возможности — наклонился, отодвинув одеяло, чтобы не мешало, поднырнул рукой под мышку и дальше вдоль спины, со сноровкой опытного санитара закидывая руку Кроули себе на плечи, и распрямился, придерживая и поднимая. Кроули зашипел, но сил на ругань у него не осталось, надо было удерживать равновесие.

Вот так. Сначала постоять, давая привыкнуть. И стараться, чтобы поддержка была надежной, но не слишком навязчивой, не слишком заметной, не слишком… Не слишком, короче. И старательно делать вид, будто не замечаешь, как тяжело и загнанно дышит тот, кому вообще-то не так уж и нужно дышать.

— Ну и какого черта? — сипит Кроули минуты через полторы или две, наконец-то совладав с дыханием. Переступает с ноги на ногу, даже пытается слегка отстраниться.

— Ты как? — спрашивает Азирафаэль, чуть ослабляя поддержку, но не убирая ее совсем. Тем более что свою руку с его плеч Кроули убирать тоже не пытается. — Голова не кружится? Если кружится — скажи, тогда лучше отложить.

— Со мной все в порядке, ангел! — фыркает Кроули, сжимая твердыми пальцами его плечо (пальцы горячие, это чувствуется даже через рубашку и домашний пиджак). — Кажется, кто-то хотел прогуляться?

— Ты точно в порядке? Если нет, то мы можем и завтра…

— Не делай из меня умирающего!

Кроули возмущенно шипит, дергается всем телом и делает первый шаг, Азирафаэлю приходится подстраиваться. Теперь его рука обхватывает Кроули за поясницу, так надежнее. И удобнее. Кроули, кажется, не возражает.

Двенадцать шагов, Азирафаэль проверял, когда заранее расчистил пространство прохода, распихав по углам все, что могло помешать, все эти столики, пуфики, кресла, комодики, как же их оказалось много, раньше и не замечал. Конечно, двенадцать — это приблизительно, для Кроули будет больше. Довольно существенная нагрузка для человеческой оболочки, несколько дней назад бывшей на грани развоплощения, а потом эти несколько дней проведшей в некоем аналоге комы. Но зря, что ли, Азирафаэль сегодня рачительно распределил благодать, не всю ее бухнув исключительно в ненасытную прорву кроулевской эфирно-оккультной спарки?

— Осторожно, тут колонна!

— Я знаю твой магазин, ангел!

Свободной рукой Кроули хватается за колонну, останавливается, делает несколько резких вдохов-выдохов. Человеческая оболочка, даже подпитанная благодатью, быстро теряет силы, но останавливаться надолго нельзя: стояние не поможет, не даст отдохнуть, на него тоже уходит слишком много сил. Азирафаэль понимает, что предложи он сейчас вернуться к дивану — Кроули согласится. Может быть, даже не станет шипеть про избыточно заботливых ангелов — ну разве что только потом, уже на диване и отдышавшись. Но сам он, конечно же, не предложит.

— Еще чуть-чуть, мой дорогой? — спрашивает Азирафаэль вместо этого.

Кроули разъяренно шипит на вдохе и отталкивается от колонны, буквально швыряя себя в следующий шаг. Теперь он наваливается на Азирафаэля куда сильнее, чем в самом начале, и рука на плечах дрожит от напряжения.

— Осторожно. Тут…

— Я… з-з-знаю твой… тут ничего…

Вместо ответа Азирафаэль ловит свободную руку Кроули, которой тот пытался размахивать, и осторожно опускает ее на крышу «бентли», прямо над открытой водительской дверцей. Ему кажется, что при этом «бентли» вздрагивает и чуть подается навстречу. Но, наверное, это ему только кажется.

А вот рука на его плечах дергается, словно не зная: отпустить или вцепиться еще крепче, и это уже точно не кажется.

Вторая рука Кроули, та, что на «бентли», сначала замирает, потом быстро и судорожно ощупывает край крыши, угол лобового стекла, опускается к боковому зеркалу. Пальцы на плече наконец разжимаются, и Азирафаэль, сочтя это знаком, подается вперед, не то чтобы помогая Кроули сесть на водительское сиденье, а просто не мешая скользнуть на него (скользнуть. Не упасть. Ясно?). Высвобождает собственную руку, зажатую между спиной Кроули и спинкой сиденья, тянется прикрыть дверцу: общение с гнездом — дело интимное.

Кроули хватает его за руку:

— Ты куда?

Голос у него напряженный.

— Обойду и сяду на пассажирское, — говорит Азирафаэль как о чем-то само собой разумеющемся.

Обходит. Садится. Прикрывает дверцу — теперь уже со своей стороны.

Конечно, общение ангела (пусть даже и падшего) со своим гнездом — личное дело самого ангела и зрителей на такое не зовут, но надо же убедиться, что с Кроули все в порядке? Ведь надо же, правда?

Кроули между тем откинулся на спинку сиденья, привычно бросив правую руку на руль, улыбается, дергано и неуверенно, но улыбается. Пальцы его чуть шевелятся, машинально поглаживая потертую кожу оплетки. Движение выглядит лаской, не предназначенной для посторонних, и Азирафаэль отводит глаза. Он, наверное, вообще предпочел бы уйти, но левой рукой Кроули как-то очень неловко цопнул его за бедро. Это нервировало, руку пришлось перехватить, и теперь они снова держались за руки, сплетая пальцы. Что ж, Азирафаэль бы соврал, если бы стал утверждать, что возражает против этой новой традиции.