Крик ангела (СИ) - Тулина Светлана - Страница 8

Азарафаэль не думал, он дышал и смотрел в окно.

«Тебя больше никто не тронет, мой дорогой, — сказал он вчера Кроули, хотя и был уверен, что тот не услышит. — Никто. Никогда. Я буду рядом, если… если тебе это будет нужно. Просто буду, и все. Всегда. И никто, никогда больше. Слышишь? Я позабочусь об этом».

Он так сказал. И неважно, что Кроули наверняка не услышал. Важно, что Азирафаэль это сказал. И был намерен выполнить сказанное.

А для этого надо было дышать и не отвлекаться на пустяки.

— Эй, да ты меня вообще слушаешь? Азирафаэль, Ангел Книжного Магазинчика в восточном Сохо, я к тебе обращаюсь! Ты ангел, ты должен уметь любить, любить самоотверженно и безоглядно, вопреки всему и вся. Люди полагают, что от любви до ненависти один шаг. А что думаешь ты? Ты этот шаг делал? Умеешь ли ты ненавидеть?

На этот раз ответить пришлось: Господь обращалась напрямую к нему, ожидала ответа и смотрела в упор, позабыв про заоконный пейзаж. Азирафаэль постарался, чтобы его глубокий вдох не выглядел тяжелым вздохом:

— Я знаю, что такое ненависть. Теоретически. Она часто является основным побудительным мотивом в человеческой литературе и драматургии. Почти так же часто, как и… любовь. Но если любовь есть благо, то ненависть ей противоположна. Она не благо. Я бы не хотел ее… испытывать.

Кроули бы сказал — отрицательная любовь…

— Ты хочешь сказать, что никогда никого не ненавидел? За все эти годы? Ни разу? Не хотел убить какого-нибудь мерзавца на месте? Уничтожить, чтобы и духу его не осталось?!

Азирафаэль отвел взгляд. Конечно же, он хотел, как минимум один раз точно хотел и совсем недавно, и Она это знала. Хотел убить. И, наверное, даже сумел бы убить. Спасибо мадам Трейси за ее жесткие принципы, непоколебимые даже перед лицом Апокалипсиса. Потому что убить-то он бы сумел, а вот жить после этого — вряд ли.

Но ненавидел ли он одиннадцатилетнего и (тогда еще) совершенно незнакомого мальчишку, который вот-вот должен был дать команду к началу Великой Войны между Адом и Раем, той самой войны, в которой погибнет мир — пусть и не так чтобы во всем прекрасный и дивный мир, но не такой уж и плохой и ставший привычным и родным за шесть тысяч лет… Ненавидел ли Азирафаэль этого вихрастого мальчишку с упрямым взглядом и конопушками на носу?

Нет. Ненависти не было точно.

Всевышний фыркнула, пробормотала что-то неразборчивое (Азирафаэлю удалось расслышать упоминание чего-то, что хуже воровства, впрочем, это вряд ли относилось к предыдущим словам, поскольку не имело особого смысла). Наверное, Она опять спорила сама с собой о чем-то непостижимом и собеседник ей не был нужен. Дышать. Дышать интенсивней, пока не гонит. И думать, что он мог сказать или сделать не так. Чтобы если и не исправить, то хотя бы не повторить.

Теперь Всевышний снова смотрела в окно. Морщилась, хмурила брови. Тревога Азирафаэля усилилась — меньше всего ему хотелось бы вызвать Ее неудовольствие именно сейчас. Неудовольствие может привести к отмене ежедневных личных докладов. А он пока еще не сумел отыскать другой возможности…

— Вы считаете, что мне необходимо освоить на практике и эту… которая на шаг… Иначе я… плохой ангел? Вы считаете, что я должен кого-то… возненавидеть?

Всевышний фыркнула еще раз. Глянула искоса, но вроде уже без особого раздражения.

— Я считаю, что тебе пора в свой книжный. Если ты, конечно, не поставил себе целью оказаться первым ангелом, который умрет от передоза благодати.

Азирафаэль сглотнул. Всевышний что, изволит шутить? От благодати не умирают. Во всяком случае, не ангелы.

— Много ты знаешь об ангелах. Лифт сделаешь сам?

— Да.

— Надо же, как легко создаются традиции. Что ж, не будем нарушать их и завтра. В это же время, Азирафаэль.

На этот раз лифт проявился ближе к столу и Азирафаэлю пришлось сделать целых три шага. Всевышний смотрела ему вслед с выражением, которое он наверняка опять счел бы непостижимым, если бы обернулся.

— Может быть, все и к лучшему, — задумчиво пробормотала Она себе под нос и пожала плечами, словно эта мысль пришла Ей в голову только что и еще неуверенно там себя чувствует.

Азирафаэль этого уже не расслышал.

А если бы и расслышал — выкинул бы из головы, поскольку с его точки зрения это было неважно. Куда более важным, опять же, с его точки зрения, было то, что он обещал Кроули быть рядом всегда, а сейчас вовсе не был рядом. Да, он, как и вчера, настроил лифт так, что в книжном магазине его отсутствие займет меньше сотой доли секунды, почти незаметный интервал, да и Кроули до сих пор так и не пришел в сознание. Но… Это почти сотая доля секунды отсутствия крика ангела, поскольку невозможно кричать из такого далека, во всяком случае, кричать эффективно, не оглушая при этом тех, кто окажется ближе. И, что ничуть не менее существенно, это почти сотая доля секунды лжи, ведь он обещал быть рядом всегда, и даже сотые доли секунды отсутствия в этом обещании не подразумевались, а завтра опять придется подниматься сюда и снова лгать…

Что ж, это всего лишь значит, что придется осваивать еще более быстрые способы перемещения. И, возможно, учиться прицельно кричать на большие расстояния.

Кожа вокруг глазниц Кроули припухла и воспалилась, по краям появилась желтоватая корочка, на губах застыла пленка налета. Щеки, казалось, запали еще больше, чем это было утром.

Азирафаэль отдавал себе отчет, что последнее, скорее всего, было все-таки самовнушением, вызванным чувством вины. Самовнушением. Всего лишь. Выдаванием нежелаемого за действительное. Ведь для Кроули отсутствие ангела длилось меньше сотой доли секунды, и отсутствие поддерживающего ангельского крика — тоже. За сотую долю секунды его состояние не могло ухудшиться настолько, чтобы это стало заметно. Да оно вообще не могло ухудшиться, ангельский крик не панацея, не волшебный эликсир, он просто поддержка, не более, и лечебный эффект у него накопительный, пролонгированный, а не как от удара током: раз — и готово. Кроули не могло стать хуже лишь оттого, что эта комплексная и срабатывающая только со временем поддержка прервалась на долю секунды. И Азирафаэль это отлично понимал.

Однако чувство вины никуда не исчезло.

К тому же ни воспаление, ни гнойная корочка не оставляли сомнений в своей реальности и требовали срочного внимания.

Самое простое было воспользоваться благодатью, и ее бы сегодня хватило на все: и на нейтрализацию воспаления, и на снятие боли, и даже на начальную регенерацию — пусть не на полную, но на частичную точно бы хватило, он хорошо надышался. Но благодать нужна была для другого — вся, сколько ее есть, до капли, и все равно будет мало, он знал. Благодать нужна была для того, справиться с чем не могли примочки и мази, против чего не помогли бы самые лучшие антибиотики.

Значит, снаружи человеческую оболочку лечить следует опять по старинке, человеческими же методами. Разве что еще немного увеличить концентрацию активных веществ в мази и добавить и в нее антибиотик широкого спектра действия. Три выдернутых щепотки пуха Гавриил как-нибудь переживет. И больше переживет, никуда не денется, потому что наверняка понадобится что-нибудь еще, о чем Азирафаэль сейчас даже и не догадывается. Как, например, с машиной сегодня утром…

Покончив с перевязкой, Азирафаэль приступил к главному — переливанию благодати в эфирное тело Кроули. Вернее, в эфирно-оккультную спарку, потому что оба астральных тела Кроули сплелись настолько плотно, что могли показаться единым целым.

Эфирное закуклилось в плотный и даже на вид очень тяжелый шар бледно-желтого цвета, блеклого, словно выцветшего. Вырастило на внешней оболочке многочисленные бронированные чешуйки и плотно, внахлест их сомкнуло так, чтобы каждая последующая на три четвертых перекрывала предыдущую, словно рыбья чешуя у некоторых пород, — таким образом получился тройной бронированный кокон, плотный, гибкий и непрошибаемый, да еще и ощетинившийся острыми шипами во все стороны.