Замыкание (СИ) - Ильин Владимир Алексеевич - Страница 29

Разорвал пакет на кусочки и с некоторым удивлением уставился на звякнувший о бетонный пол крохотный блестящий ключик — ну такой, знаете ли, характерный. От наручников…

— Выпустите меня! — Ударило по ушам женским криком. — Кто-нибудь! На помощь!

— Семнадцатая камера, угомонитесь немедленно! — Ответили грубым голосом охранника.

— Вы не понимаете, это ошибка! Спросите князя Давыдова! Я ни в чем не виновата!

— Тут все — ни в чем не виноваты! — Веско сообщили ей в ответ.

— У меня охранная грамота!

— Так просуньте ее под дверь, дорогуша! — С издевкой произнес голос.

— Я не могу, я… Я прикована наручниками к постели… — Растерянно ответили.

— Мне что, к вам зайти?

— Нет. Нет, слышите?! Не смейте заходить!!! — Был полон паники голос дамы.

— Так! Либо вы успокоитесь, либо пущу газ!!

— Леди, я чуть позже схожу за князем. — Крикнул я в вентиляцию.

— Самойлов, вы то куда? Вам дорога — только на плаху.

— Как на плаху?! Он должен дойти до Давыдова, его сейчас нельзя казнить!! — Искренне волновалась леди.

Наверное, переживая за мою жизнь искренней, чем все люди мира.

— Самойлов! — Тут же гаркнул другой, незнакомый голос. — На выход.

Дверь ловко отомкнули, отразив троих хмурых чинов с мундирами охранки на пороге.

— Господа, — встретил я их при полном параде и звучно щелкнул штиблетами.

Мужчины резко отшатнулись и ошарашенно уставились на мои погоны.

— Штабс-ротмистр ДеЛара к вашим услугам.

— А где Самойлов? — осторожно заглянули они в камеру.

Арестантская роба лежала под матрасом, не смущая взор — там же, где и остатки пакета. Поэтому взгляду надзирателей досталась идеально чистая комнатка с офицером посередине.

— Я — Самойлов. А еще княжич ДеЛара, Юсупов, Шуйский и Борецкий. Но главное — офицер лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка. И вы тратите мое время. — Жестко посмотрел я на замершие в ступоре лица.

Обошел их и невозмутимо пошел по коридору на выход.

— Стойте! — Спохватились позади.

Пробренчали наручниками, уронили их, тихо чертыхнувшись, а после невозмутимо взяли в почетный караул и продолжили движение.

— А вы позволите застегнуть на вас наручники…

— Нет.

— Но таковы правила…

Я резко остановился, заставив остальных сбить шаг.

— Вы уже решили, какую именно из княжеских фамилий решили оскорбить наручниками? — Повернулся к говорившему. — Вам что, недостаточно моего слова?

— Безусловно, ваше сиятельство…

— И впредь не забудьте про коня! — Возмутился я чуть тише. — Как можно — гусару и пешком!

— А тут потолки низкие…

— Только это вас и спасает, господа! Только это!

Было много шагов по каменным ступеням подземных переходов, ковровым дорожкам Арсенала и неровной брусчатке за Кремлевскими стенами. Под сильный и колючий ветер в лицо, мимо башен, соборов и церквей — по Варварке вниз, а далее вправо, на широкие парковые дорожки, припорошенные снегом. Маршрут подсказывали деликатным тоном, ненавязчиво сопровождая каждый шаг — их все еще было трое, кто вел от самой камеры вверх, к воздуху и серому небу. Но были и другие — беззаботно прогуливающиеся туристами, компаниями друзей и влюбленными парами — в одинаковых служебных ботинках охранного отделения, черных и тяжелых. Никого построенного.

На фоне белого снега и блекло-зеленой травы, алый мундир смотрелся каплей крови. И были те, кто к подобным контрастам привык.

Тринадцать человек дожидалось на пологой вершине паркового холма, наблюдая за моим восхождением холодно и терпеливо.

Еще один, четырнадцатый, в мундире моего полка, лежал без чувств поодаль, прямо на земле — рядовой Ломов приказ исполнил и дозвонился до каждого в его списке.

Иначе не стояли бы полукругом тираны и диктаторы, палачи и убийцы, вожди и теневые кардиналы, великие правители и угнетатели своих народов в сопровождении крайне раздраженного цесаревича Сергея Дмитриевича и абсолютно спокойного князя Давыдова — неправильного в своей бесстрастности настолько, что тираны кучковались чуть правее, стараясь быть ближе к Рюриковичу. Давыдов же стоял рядом с Ломовым, закрывая его тело от ветра и мелкого снега, и единственный смотрел не на меня — но на гостей, словно те могли сбежать.

Как могут выглядеть люди, которые выбирались из нищеты и трущоб наверх? Как должны одеваться представители безграмотных племен, взошедших через войну на троны из черепов? Да ровным счетом так же, как будут одеты их более удачливые и родовитые визави с домашним образованием и элитными колледжами. Две мировые войны у каждого за спиной, и без счета безымянных конфликтов — масштабных в той мере, когда не оставалось населенных пунктов на карте, по имени которого можно было бы назвать битву. Достаточный опыт, чтобы понимать — отличаться опасно. Особенно на чужой земле, под серым небом Москвы, в крайне недружелюбном окружении. И если цесаревич Сергей Дмитриевич наденет шубу, то слуги и рабы расстараются, но добудут такую же. Может, чуть другого кроя и другого меха — но все могущественные гости, вне зависимости от цвета кожи, национальности, языка и религии, будут выглядеть одинаково местными. Одной причиной убить их всех будет меньше — хоть и останется цвет кожи, язык, религия и сотни других поводов. Но минус один повод для ненависти — уже неплохо. С этого начинается политика.

Останется в гостевом дворе клетка с заточенным отцом Владетельного Куомо. Забудет в отеле шахматную доску, на которой разыгрываются города, Великий раджа Миттал. Завернется поглубже в боярскую шубу Проводник Черной Тропы Ялин, скрывая золотые цепи, сковывающие сосуд его тела. Не будут мельтешить в серых глазах Отца Кри бесконечность оттенков порабощенных душ. Придет без свиты закованных в кандалы музыкантов Владыка Салот. Сотрет белую тушь с лица Вестник Неба на Земле Ли, и впервые явит миру порозовевшие на морозе щеки. И никакого родового оружия — ни изящной рапиры герцога Бюсси, ни ржавого от крови лезвия Господина Крокодилов Мбаки, ни грозди мелких колокольчиков в волосах Хозяина Пустоты Намаджира. Даже князь Виид накинет меха на привычные одежды, и позволит слугами нарисовать себе лицо подружелюбней.

Их всех пригласил я, напомнив о старом долге. Но никто не звал их в Москву и Империю. Все они — на чужой территории, во власти Рюриковичей, лояльных к ним лишь в той мере, что они пока живы.

А раз я здесь, перед ними и выведен из тюрьмы, то каждый из одиннадцати приглашенных что-то обязан был пообещать Сергею Дмитриевичу. Какую-то услугу, ценность или плату золотом — ради того, чтобы имперский преступник, которого могут повесить завтра, был явлен перед их очи, и они смогли исполнить обещанное.

Не важно, насколько мелок и ничтожен человек, ранг Силы которого они взялись проверить. Любая соринка неисполненных обязательств на Чести, не дающая использовать Силу в полной мере, может стоить им жизни. И они об этом знают. И Сергей Дмитриевич, к которому явились одиннадцать грандмастеров и экспертов по любым артефактам мира, обязан пользоваться этим в полной мере.

Встав за пять шагов от дуги из «виртуозов», я коротко поклонился цесаревичу, позволив себе ободряющую улыбку. Затем отдал честь князю Давыдову и обратил внимание на лежащего рядового Ломова.

— Кто посмел? — Обратил я внимание на одиннадцать «виртуозов», обращаясь к ним на английском.

Островная империя оттопталась в свое время по всему свету, устраивая опиумные войны в Поднебесной, стравливая визирей в Индии и покупая у береговых темнокожих их менее удачливых континентальных сородичей. Одним словом, английский знали все.

— Я. - прищурился Кри Паундмейкер.

— Вот туда встаньте, будьте добры, — указал я на пустырь на три десятка шагов левее.

— Штабс-ротмистр, жизнь гостя гарантирована Сергеем Дмитриевичем. — Подал равнодушный голос князь Давыдов.

— Отчего же, я согласен стать мишенью для испытания на ранг Силы этого человека. — Произнес чуть надломленный голос, словно вспоминающий произношение английского.