Второгодник (СИ) - Литвишко Олег - Страница 2

— Сейчас, сыночек, сейчас.

Более чем странная ситуация: какой-то Голос, мое общее состояние, звуки снаружи кокона… Все это не добавляло адекватности моим мыслям, но и на сон было не похоже. Росла Злость!

— Какой, к чертям, сыночек! У меня внучек полная горсть! Эй, кто-нибудь, помогите! — все это я художественно промычал, но никто не понял.

Наконец меня донесли и положили, поддерживая под голову, дали попить воды. Ком в горле сжался настолько, что удалось попросить таблетку от головы. Кто-то что-то положил в рот и снова дал попить. Эти действия сопровождались какими-то словами, разными голосами, шумом шагов, хлопаньем двери — но все пролетало мимо моего сознания, не зацепляясь.

— Глаза протрите! — произнес я так, что смог себя услышать.

— Странный голос, скорее даже голосок! — пронеслась мимо какая-никакая мыслишка.

Боль затихла почти полностью. Толкалось что-то в виски, но терпеть было можно. Смоченной тряпкой кто-то протер глаза, и вскоре один, левый, открылся.

— Вот же, епрст — на краю кровати с тряпкой в руке сидела моя мама, невозможно молодая и родная. Внутри все сжалось и затихло. Значит, все-таки я сплю, а так хотелось чуда. Все замерло: звуки и ощущения. Судя по шевелящимся губам, мама что-то говорила. Но во мне стояла звенящая тишина.

Не знаю, сколько времени это длилось, но, когда мама дотронулась мокрой тряпкой до моей щеки, все взорвалось! В мозг тысячами игл ворвались звуки, смыслы, память — жизнь.

— МАМА??! — полушепотом спросил я, беря ее за руку. — Это ты?

— Ну, а кто же, сыночек? — это был ее голос, и это было одно из двух имен, которым она меня называла, — Игорек и сыночек. Я зажмурился и затих, переживая невозможное, что было совсем непросто. Из всего окружающего хоть какую-то материальность имела только мама. До нее можно было дотронутся, и еще: она была теплая.

Все остальное не лезло ни в какие рамки и не поддавалось никакому осмыслению.

— Боже, помоги! — взмолился я, "а в ответ тишина". Такой неопределенности мое сознание не выдержало и отключилось.

Когда я очнулся, за окном было темно. За столом сидела мама и что-то читала. Тело и голова вели себя вполне миролюбиво и не болели. Единственное, что было не так, — это сильная слабость, впрочем, приятная. Не хотелось вставать, говорить и думать. Лежал, как огурец на грядке, смотрел на маму и млел от того, что вижу ее. Как же давно я видел ее такой? Собственно, всю мою прошлую жизнь. Судя по маме, лет пятьдесят назад. Как же я люблю ее!

Похоже, она почувствовала взгляд, обернулась и посмотрела на меня, еще не вынырнув из книжных событий.

— Сыночек, ты проснулся? Слава Богу! Я уж надежду стала терять… Ты спишь больше суток!

— Мамочка… — я улыбнулся и снова уснул.

Когда проснулся следующий раз, то было светло. Мама, стараясь не шуметь, одевалась, а мое тело было полно сил, во всяком случае — так казалось.

— Сыночек, проснулся? Как ты себя чувствуешь? Есть хочешь? Что-нибудь болит? — мама всегда ставила еду выше всяких там болячек. Кормить меня она могла без остановки весь день, и если я говорил, что есть не хочу, то воспринимала такую неправильность, как сигнал к атаке. Приходилось позорно убегать с поля боя. Но сейчас есть хотелось, причем зверски, что и сказал маме. У нее открылось второе дыхание, и частота движений возросла в разы, поднимая ветерок и закручивая его по стенам. Через мгновение торнадо квартирного масштаба вылетело на кухню.

Когда я увидел на столе до боли знакомую чугунную сковородку с жареной картошкой и большой отбивной, то понял, что одно чудо в моей жизни все-таки случилось, и меня перенесло по волнам времени к моей молодой маме. Разглядывая картошку, вдыхая ее аромат, постепенно и с большим удовольствием свыкался с мыслью, что эта женщина, которая пахнет, как мама, говорит, как мама, и готовит, как мама, не может быть духом, сном или чем-то иным. Это просто настоящая МАМА!!! А я ее семилетний сын, которому внутри шестьдесят один год. Приснится такое не могло. Ну, никак! Дела!!!

Попытку вскочить с кровати мое тело не одобрило, и голова, резко закружившись, едва не сбросила меня на пол. Снизив обороты, добрел до рукомойника и умылся, попутно ощупав сливу носа и оплывший глаз, который по-прежнему ничего не видел. Из зеркала на меня смотрел Я, малой, со страшным, избитым лицом. Общая картина бытия обрастала деталями, подтверждая ту мысль, что я попал в собственное детство. Хотелось завизжать от радости, но торопиться сделать это было боязно из-за возможного подвоха и последующего разочарования. Много раз мечтал об этом и, похоже, накликал.

Сделав утренние дела и приблизившись к столу, мое существо, все чувства, ощущения и прочие рецепторы услышали, увидели, унюхали это божественное блюдо, которое последний раз попадало мне на зуб еще в школьные годы. Это чудо называлось — мамина картошка "по-царски". Божественно, непередаваемо, бесподобно! Мне казалось, что я чувствую запах каждой картошинки в отдельности, каждой лаврушинки и перчинки — таким острым было мое восприятие. Удивленно оглянулся — и вдруг сотни разных запахов и звуков пронзили меня своей ясностью и в то же время неуместностью. Ничего похожего испытывать мне не доводилось.

Эту мистику трудно описать и понять. Похоже, детские рецепторы и органы чувств работают не так, как у взрослых, а на полную катушку и несут несравненно больше всяческой информации. С годами мы эти способности постепенно, пропорционально взрослению, теряем до тех пор, пока все вокруг не сделается пресным и перестанет приносить хоть какую-то радость.

— Сыночек, поешь и ложись, тебе еще рано вставать. Отлежись, а мне надо на работу сбегать. Я ненадолго, просто так не буду там высиживать.

Мама работала в библиотеке, а по совместительству ещё была и директором клуба. Все вместе это называлось культпросвет отделом, а мама — его руководителем. Начальник, однако! Она любила эту работу, и сельчане любили ее на этой работе. Они почтительно обращались к ней Валентина Ивановна, или просто — Ивановна, хотя ей было всего тридцать шесть лет.

Насладившись едой, я некоторое время бродил по комнате, а потом и по квартире. Меня завораживала открывшаяся мне какофония звуков, запахов и картинок, настолько все это нереально. Нереально в том смысле, что так не бывает, со мной никогда не было, но тем не менее вся эта катавасия наполняет окружающее ясным физическим смыслом. Парадоксальность ситуации заставила меня лечь на кровать и задуматься над простыми, на первый взгляд, вопросами: Все это сон или реальность? Я сплю? сошел с ума? или действительно перенесся в собственное тело семилетнего возраста?

То, что меня окружало, кричало о том, что все реально: мама, живая и теплая, когда ее обнимаешь; слышно, как бьется сердце; картошка, та самая, из детства; щипки и шлепки по разным частям тела вызывают знакомые ощущения. Ни одной неожиданности, кроме того, что обостренно ярко и сочно. На другой чаше весов пудовыми гирями лежали жизненный опыт и старческий цинизм — так не бывает! Потому что никогда! Назови, у кого так было, — и я поверю в эту сказку!

Я продолжал лежать, а окружающая действительность давала о себе знать разными новыми звуками: хлопнула входная дверь, где-то под кем-то стукнула табуретка на неровном полу, зашуршал тюль у открытой форточки, и оттуда вдруг потянуло запахом хвойного леса. У противной стороны аргументы оставались прежними: так не может быть! Однако эта твердолобость подмывала первоначальную несокрушимость ее позиции. Жизнь вокруг, органы чувств, ощущения, а главное — страстное желание того, чтобы все это оказалось правдой, — начали медленно, но уверенно, перевешивать.

Этому способствовало еще и то, что последние годы своей жизни, особенно пенсионные, я любил читать книжки про попаданцев. И, таким образом, оказался подготовленным перцем, то есть моя психика удивительно спокойно восприняла все эти кульбиты сознания. Доставляло волнение лишь то, что все может оказаться ненастоящим и развалиться, как сновидение. Я боялся проснуться.