Второгодник (СИ) - Литвишко Олег - Страница 50

— А губа у него не дура, — Косыгин впервые улыбнулся. Решение прорисовывалось в голове.

— Думаете, при таких условиях любой бы справился? А почему тогда мы ждали все эти годы, если все на поверхности? — Либерман покраснел и привстал от волнения.

— Ну-ну-ну. Вы же сказали: "не нашего ума дело". "Вам нужны неприятности? Их есть у меня", — уже веселился Председатель Совета Министров второй страны мира.

— Собираемся здесь каждый день в 19.00. Подход озвучили. Петр Сергеевич, на завтра приглашайте начальника сберкасс, нечего его прятать. Министра Внутренних Дел и Министра просвещения позову я. Вы выступаете только с моего разрешения, никакой самостоятельности. Иванов и Симонов, Петр Сергеевич, на послезавтра. Еще друг этой директрисы… Его отправим в Кингисепп, назначим начальником РОНО. Остальная реформа по предыдущим планам. Все, по коням!

Михаил Андреевич Суслов стоял у окна своего кабинета в Кремле и неподвижным взглядом смотрел на здание ЦУМа. Мысли его были далеко. Он пытался в самых мелких деталях вспомнить партийное собрание, которое состоялось два дня назад в Институте марксизма-ленинизма. На нем обсуждались вопросы развития теории марксизма в связи с накопившимся опытом социалистического строительства. На самом деле все обсуждение свелось к разговорам о "рыночном социализме", новомодной идее, которая родилась в недрах группы экономистов, разрабатывающих косыгинские реформы. Больше всего Суслова поразил единодушный оптимизм, скорее, даже воодушевление всех собравшихся по поводу этой темы. Даже его старые боевые товарищи, с которыми он гонял "лесных братьев" по лесам Прибалтики, несгибаемые коммунисты-большевики твердо заявили о том, что после детальной разработки эта идея может стать существенным вкладом в развитие марксистско-ленинской теории.

Доклад делал экономист, приглашенный из Ростовского университета, один из авторов идеи. "Либерман, кажется. И тут евреи подсуетились…" — Михаил Андреевич поморщился, он не любил это вездесущее и продажное племя, в его ближайшем окружении их не было, как и в Политбюро. В этом он видел одну из своих заслуг.

Вопреки ожиданиям, доклад его заинтересовал, и теперь он пытался понять, почему так случилось: то ли в этом объективно есть что-то стоящее, то ли захотелось попасть в ряды классиков, то ли еще что-то. Это Леня пусть бегает по стройкам пятилеток и митингам, а он, Суслов Михаил Андреевич, как Хозяин, как великий Сталин, будет управлять страной и умами из своего кабинета, оставаясь за спинами своих марионеток.

"Марксизм-ленинизм-суслизм… — Михаил Андреевич хмыкнул. — Сусловизм… Тоже херня, какая-то. Может псевдоним взять?.." Лезут же мысли странные в голову. Ладно, об этом потом. А кому вообще эта идея пришла в голову, и кто ее вбросил наверх? Такие вещи анонимно не всплывают.

Михаил Андреевич Суслов, серый кардинал эпохи застоя, в настоящий момент еще только примерял этот самый кардинальский плащ. Совсем недавно, после смещения Хрущева, он стал де-факто первым лицом государства. Очень быстро и остро почувствовались и возможности, которые появились, и открывшиеся перспективы, но в то же время давили тяжесть взваленной на себя ноши и ответственность перед партией за свою работу. Он не отделял себя от партии. Он — птенец сталинского гнезда, верный ленинец, несгибаемый коммунист — в этом ни у кого не должно быть сомнений.

Будучи самым влиятельным руководителем страны, без резолюции которого не принималось ни одного решения, он практически не оставил о себе никаких сведений. Человек, которого, судя по всему, Сталин прочил себе в преемники, но не успел; человек, к которому Брежнев носил многие свои документы на подпись и который писал тексты всех его выступлений; человек, который похоронен рядом со Сталиным у Кремлевской стены, — этот человек абсолютно никому не известен. Он тень, пролетающая над страной, тень, которая, тем не менее, регулирует доступ всего населения к солнечному свету. Серый кардинал…

Михаил Андреевич Суслов представлял собой политическую глыбу, скалу невероятной прочности. При этом его внутренняя сущность сплелась из противоречивых, но прочных жил, которые, с одной стороны, были невозможны при совместном сосуществовании, а с другой, дополняли и усиливали друг друга. Он невероятно, до боли в мышцах мечтал о власти, болел этим, хотел ее, но избегал любой публичности и с содроганием представлял себя трибуном, лидером толпы; он мечтал сравняться с классиками, оставить свое слово в великом марксистско-ленинском учении, но написал всего несколько книг, в которых не было ни одной свежей мысли, а удовольствие ему доставляло умелое использование чужих цитат, оказалось гораздо интереснее подгонять под шаблон чужие идеи, чем сочинять свои; хотелось революционных преобразований, энергетики, но только тихо, без колебаний и ненужной суеты. Он постоянно приучал себя говорить тихо и вежливо по форме, и резко и бескомпромиссно по содержанию. Сколько голов слетело и судеб было поломано после его вкрадчивого замечания по содержанию или даже по форме доклада! Ему нравилось творчество, но нужно было, чтобы оно не выходило за рамки регламента, "не превышало отведенные пять минут".

Идеи "рыночного социализма" не несли в себе ничего нового и в этом смысле были привлекательны, потому что проверены, но сейчас и страна изменилась, и в мире обстановка другая — налезет ли кафтан НЭПа на разросшуюся экономику страны… Михаил Андреевичу понравилась идея гармоничного клубка общественных процессов, это соответствовало принципам диалектического материализма, а, с другой стороны, возникала необходимость сверять его гармоничность по числу самоуправляемых коллективов, районных самоуправляемых Советов. А как же направляющая и руководящая роль партии и ее Политбюро? Какая его, Суслова, роль? Ничего, районные Советы мы как-нибудь приструним, зато флаг получается свежий и симпатичный. Короче, есть риски, но пока они кажутся управляемыми и небольшими.

Мысли, как и вся натура Михаила Андреевича, были противоречивы, сталкивались и никак не хотели прийти в равновесие. Он принял решение. Как всегда, в таких ситуациях надо затихариться, распустить информационные щупальца и ждать результатов, а там посмотрим, либо возглавим, либо растопчем.

Михаил Андреевич не спеша подошел к столу и вызвал секретаршу:

— Маргарита Сергеевна, узнайте, пожалуйста, не мог бы Арвид Янович зайти на полчасика, чтобы поговорить; я могу встретиться с ним прямо сейчас. И принесите, пожалуйста, чай с лимоном. Спасибо.

Арвида Яновича Пельше Суслов перевел в Кремль с поста Первого Секретаря Компартии Латвии и посадил в кресло председателя Комитета Партийного Контроля. Этот комитет Михаил Андреевич планировал превратить во внутрипартийный меч, карающий коммунистов, а через это можно организовать эффективный контроль за КГБ.

— КГБ — меч партии, КПК — ножны для меча, контроль за контролёрами.

Главный идеолог страны был готов рассмеяться своим мыслям, но тут ожил селектор и голосом Маргариты Сергеевны сообщил, что подошел товарищ Пельше.

— Арвид Янович, дорогой, проходи, присаживайся. Чай, кофе будешь? — Суслов был само радушие. — Посидим, потолкуем, некоторые планы наметим. Как твои дела на новом месте?

— Спасибо, Михаил Андреевич, мне, как и вам, чай с лимоном, — Пельше недолюбливал лимон, но Суслова он опасался больше, а потому надо побольше зеркалить: слова, жесты, мысли. — Работы очень много. Сейчас самый важный момент — формирование команды. После Мехлиса и Сталина аппарат существенно перетрясли и сократили, профессионалов почти не осталось. Пока собираю Первый Круг из старых, проверенных коммунистов. Вторая мысль заключается в том, чтобы использовать побольше прибалтов: они в значительной части недолюбливают русских, причем взаимно, а это на старте то, что нужно. КГБ не сможет обойти вниманием наши усилия, поэтому надо подготовить этим ребятам несколько ловушек, чтобы понять уровень их активности.