Неизменная любовь (СИ) - Горышина Ольга - Страница 8

Однако Паясо молча протянул мне отщипанную от грозди веточку. Я поставила почти пустую чашку на пол и взяла виноград. Сладкий, прохладный, вкусный… Я отправляла ягоды в рот одну за другой, кажется, вовсе не жуя. И подавилась последней, когда Паясо спросил:

— Можно задать вам личный вопрос?

Личный? Вопрос? Можно. И я кивнула.

— Какой предмет из тех, что вы взяли с собой в эту комнату, ассоциируется с вашим нынешним эмоциональным состоянием?

Во загнул… Мальчик, это какой-то психологический тест? Ты увлекаешься психологией? Или это часть университетской программы?

— Например, Винсент Ван Гог, — начал парень, видимо расценив мою заминку за недопонимание смысла игры, — когда нарисовал стоптанные сапоги, в которых ходил в поле, написал своему другу Полю Гогену, что это не сапоги. Это он сам, его автопортрет.

Боже… Тебя бы на игру «Умники и умницы» отправить!

— Ну…

Я действительно терялась с ответом. И стала судорожно осматривать номер, пытаясь собраться с мыслями. О…

— Рюкзак, — выдала я, наткнувшись на него взглядом.

— Что — рюкзак? — не понял мой клоун, временно перевоплотившийся в психоаналитика!

— Я бы нарисовала рюкзак, — пришлось пояснить ему. — Я люблю путешествовать.

— Ходить в походы с рюкзаком? — решил уточнить мой собеседник с каким-то уж очень серьезным видом, будто это не был простой ночной треп, порожденный его бессонницей.

— Нет, — попыталась я в свою очередь стать серьезной. — Просто люблю находиться вне дома. С малым количеством вещей. И одна. Странно, да?

— Почему же странно?

Паясо откинул голову, а потом и всего себя на руки, которыми уперся в матрас. Поза получилась ужасно вульгарной: не хватало только стояка в трусах. Но по незамутненному взгляду я поняла, что бедный не отдает себе отчет в том, как сейчас выглядит. Может, у него спина затекла, и он пытается справиться с болью с помощью растяжек?

— Это как раз хорошо отражает ваше эмоциональное состояние. Человек, который бежит из дома, не доволен своей жизнь.

— Ты так считаешь?

Мне вдруг тоже захотелось принять его позу, и я это сделала. Вульгарно? Не знаю… Говорила я точно без всякого придыхания:

— А если это наоборот говорит о том, что человек может позволить себе новые впечатления и не подчиняться рутине — дом, работа, работа, дом, где все расписано по часам и нельзя потратить на себя лишней минуты?

— Вы не работаете?

— Я работаю, но очень мало. Это не значит, что мне не нужны деньги. Это значит, что свое время я ценю намного больше любых материальных благ, которые можно купить за деньги, вырученные за продажу свободного времени.

Я почти выдохнула в голос: фу… Не запуталась в собственных мозговых выкладках. Растекаться мыслью по древу нужно тоже уметь. Этому, наверное, учат в университетах, а я ушла рожать в начале второго курса. Закончив свое формальное образование. Да, кроме школьного аттестата у меня ничего нет.

— Я сразу понял, что вы не совсем обычная женщина…

Меня как хлыстом ударили: лошадка взбрыкнула и приняла нормальную позу. Чуть руки на коленях не сложила. Это комплимент? Или Паясо наконец решил сказать мне первую гадость? Ну не может он быть прямо-таки во всем такой положительный!

— Обычные женщины не покупают себе такие вот шапки.

И он махнул рукой в сторону тумбочки, куда я бросила новосвязанный головной убор.

— Я ее не купила, — улыбка вышла естественной. — Я ее связала.

— Вау!

Впервые в его карих глазах промелькнуло восхищение. Гадость отменяется? А жаль… От бочки меда у меня сейчас одно место слипнется…

— А зачем вы подобное связали? — получила я наконец ложку дегтя в форме вопроса на засыпку.

— Еще не знаю…

Да, да, не знаю я ответ на такой каверзный вопрос!

— В смысле, еще не знаете?

В прямом! В прямом, мой мальчик! Взрослые порой чаще детей не находят ответов на важные, и не очень, вопросы.

— Я увидела красивую пряжу и купила. Потом сделала первую петлю и понеслось… Обычно я вяжу шапочки и шарфики в подарок друзьям, но такое, как ты понимаешь, никто не наденет… Хочешь, я подарю ее тебе? Вместо своего парика будешь носить?

Паясо замотал головой в знак отказа, и мне сразу сделалось неловко. И немного даже обидно. От моих подарков никто не отказывался пока… вот так открыто.

— Что будем делать в такую рань? — спросила я сурово, с трудом справляясь с охватившей меня злостью.

Теперь ответа не знал он.

— Сеньора, как вы отнесетесь к тому, чтобы немного помедитировать?

Для того, чтобы помедитировать, меня сначала надо было вытащить из ступора, куда меня в ту же секунду загнало подобное предложение. К счастью, Паясо как-то научился понимать меня без всяких слов. Во всяком случае, когда это касалось просьбы пояснить свои странные желания.

— Вы, наверное, йогой занимаетесь?

Вместо объяснений, снова вопрос, на который я не могу ответить. Я если и занимаюсь йогой, то только для поддержания тела в форме. И в домашних условиях. Не более того.

— С чего ты взял?

— Ну… — он пожал плечами, явно пытаясь выиграть пару секунд на размышление. — Все женщины сейчас занимаются йогой.

Все? Говорил не мой язык, вопрошало мое лицо, и Паясо в смущении отвел глаза. И только тогда я поняла, что все это время он нагло меня рассматривал — все те части тела, которые задействованы в йоге, а в йоге задействовано все…

— Сужу по маме и ее окружению. Она лет десять проводит занятия в местном спортивном клубе.

— То есть ты все знаешь про йогу?

— Нет, — он продолжал смущенно улыбаться. — Скорее про медитацию, да и то одну: сатанама которая.

Сатана тут явно ты — с детской невинной ухмылочкой! Змей-искуситель. Какая к черту медитация в три… нет, уже в четыре часа ночи… Ой, утра… Здесь нужна утренняя разминка: руки на ширине плеч, ноги вместе… Да, да… И ни в коем случае не наоборот.

Я сдвинула ноги чуть в сторону, устав сидеть мягким местом на не очень мягких пятках. Может, из-за моей позы он и решил, что я йогиня со стажем? А на мне просто штанов нет и майка короткая… А простыня уже жутко мятая. Похоже, я использовала ее в качестве салфетки для вспотевших ладоней. Как же жарко! Зачем только я пила горячий чай, когда была в достатке вода?! Пусть даже не ледяная больше, а комнатной температуры.

— Прошлым летом я пару недель провел с бабушкой и дедушкой. Мама просила приучить их к медитации, потому что она уверена, что это лечит лучше лекарств, хоть и дольше — таблетку за секунду глотаешь, а тут полчаса надо… Хотя мы начинали с сокращенного варианта в двенадцать минут. Какой вы предпочитаете?

Вот так — то есть мне не дают выбора вообще? Ну, почти…

— Я не умею медитировать: могу сидеть с закрытыми глазами и дышать хоть вечность…

— У вас был не тот настрой или же плохой учитель попался. Мои тоже были настроены скептически. Они верят в чудодейственные таблетки и только в них.

— Ну, мои не верят и в таблетки… Моего отца к врачу за шкирку приходится тащить. И если бы он хотя бы следил за своим здоровьем, а то нет… Просто не идет к врачу. Ест то, что есть нельзя, — стала я вдруг загибать пальцы. — Пьет, что уж точно пить нельзя… Курит, как и раньше, даже при условии, что я всякий раз выгоняю его с сигаретой из дома на улицу. Тут медитация нужна скорее маме, чтобы его выдержать. С мужем чуть проще, — я разжала кулак и разгладила на коленях простыню. — Он, как все мужчины, тоже не любит врачей, но хотя бы делает все возможное, чтобы в них не нуждаться. Кстати, без всяких пинков с моей стороны. Хотя, наверное, я давно стала для него вечным пинком — сделать все возможное и невозможное, чтобы как можно дольше не стареть.

— Ну… До старости ему далеко.

— Как сказать… Он всего на девять лет младше моего отца.

Паясо захлопал ресницами, явно не зная, как реагировать на полученную информацию.