Любовь Носорога (СИ) - Зайцева Мария - Страница 14

Смотреть, как она ест, аккуратно, красиво, промакивая губки салфеткой, было сплошным удовольствием. Паша оторваться не мог. И даже уже удивление в себе не прятал от такой реакции странной на бабу, которую всего лишь хотел трахнуть. Ну да, опять. Ну да, оставить у себя. На пару месяцев точно. Пока не надоест. Но не пялиться же на нее просто так все время! Почему? Странно. Очень странно. Но он и с этим разберется. Потом. Сначала трахнет.

Паша Носорог.

Как-то не было у Паши возможности рассмотреть ее до этого момента. Первая ночь в угаре прошла, диком, животном. Он сам тогда охренел, честно говоря. Как-то до этого своих сотрудниц не приходилось в рот ебать прямо в лифте. Поэтому так и не понял, отчего крышу снесло. Но снесло. И нехило так. Хорошие воспоминания, сладкие.

Но тогда просто трахал. Как после отсидки, в первый раз по-нормальному дорвавшись до бабы. Плевать было, как, где, насколько долго. И на саму бабу, собственно, плевать. В том смысле, что не ждал, пока кончит, не терпел. Не выдумывал ничего такого.

Паша был вообще нихера не выдумщик в трахе. Так, по-простому, как привык. Никто не жаловался, в принципе. Хотя, он и не особо гулял. Времени не было на нормальные отношения, на всякие там бредни романтические. Да и бабы, нормальные бабы, имеется в виду, его побаивались. Слишком большой. Слишком грубый. Слишком… Носорог. Очень верное погоняло, еще с первых боев прилипшее, суть отражало хорошо.

В бизнесе это его звериное упорство, умение видеть цель и не замечать препятствий, очень даже выручало. Ну, а еще и чуйка нехилая, тоже звериная. Помогала косяков избежать. Людей херовых от себя отваживать. И окружать верными. Нормальными. Паша никогда не считал себя сильно умным, или охеренно крутым руководителем. Но и плюсы свои знал. И использовал на полную. Потому и поднялся, когда практически все его кореша с юности бурной давно уже в земле. И могилы у них красивые такие, с памятниками дорогими.

Сами бы точно уважение оценили, если б увидели. Но не судьба. Время их взлета, молодости буйной, веселое и страшное, унесло большую половину своих птенцов, заметно проредив Пашино окружение. Ему удалось вывернуться без хвостов. Ну, практически. Только на излете уже, когда все наладилось, дружок лучший, с которым бились вместе, и поднимались вместе, и бизнес строили тоже вместе, скурвился. Решил себе взять все, захапать. Но Паша, опять — таки из-за чутья своего звериного, сумел предупредить ситуацию. И вывел бывшего друга из бизнеса. В живых оставив, практически безболезненно. А тот не оценил душевного подъема Паши.

И только чуйка отвела опять. И то, что пуля, пущенная прямо через лобовое, прошла по касательной. Висок задела.

Машина потеряла управление, врезалась в столб, задев по пути еще парочку машин. Кто-то даже пострадал. Паша потом их семьям распорядился денег дать. Потому как, косвенно, и по его вине пострадали.

Киллер решил, что работа выполнена, и не стал делать контрольный в голову. Все же он начинал не в девяностых. Чуть позже. Иначе такой ошибки не допустил бы.

Его нашли быстро. И заказчика он сдал сразу же. И надо было бы, во второй раз уже, решить вопрос кардинально.

Но Паша опять не стал. Смотрел на своего друга бывшего и видел того пацана, с которым они в мяч гоняли во дворе, дрались стенка на стенку, друг друга прикрывали и потом кровь из разбитых носов унимали.

И не мог. Кого угодно мог. Но не его.

И отдал партнера бывшего ментам, радостно накрутившим на него четвертак. Без возможности УДО.

Паша выдохнул тогда и забыл про все. С таким сроком не выходили. И он не вышел бы.

С тех пор много времени пролетело. Паша из простого бешеного Носорога стал уважаемым человеком, учредителем крупного строительного холдинга, и дела старался вести по закону. Насколько это, конечно, вообще возможно в этом бизнесе. И наших условиях.

Жизнь текла размеренно и спокойно. Сыто. И ничего не нарушало. До этого момента. Потому что стоял Паша, смотрел на свою должницу, на кожу ее белую, на волосы короткие, непослушные, и чуйка прямо резво кричала, что дело — дрянь.

Обычно, чтоб сбить напряг, Паше хватало шлюх. Все просто, все понятно. Он говорит, они делают. Какого его так вставило на неприметную бухгалтершу, вот хер его знает.

Паша анализировать это пока не был готов, потому что, несмотря на чуйку, упорно не видел ничего такого.

Ну вставило. И чего теперь? Поимеет, поиграет и успокоится. Главное, что рыпаться перестала, казачка, бля. А то всякие унижалки-сопротивлялки… Нахер надо. Это только иногда прикольно, для пробы. А в основном тупо. Потому что мужику хочется, чтоб текла, чтоб горела. Чтоб смотрела. Так, как она, его коза, в лифте тогда. Вот это заводит. Вот от этого сносит крышу.

И чтоб посмотреть было, на что.

До этого не видел голой. Вернее, чтоб вот так вот голой. В ярком свете люстры в ванной, отраженном белым кафелем и зеркалами.

Чтоб сама разделась, сняла с себя обертку, как конфетка, которую не хочется сразу сожрать. Посмаковать приятно. Белая кожа натуральной блондинки смотрелась в пене охренительно. И сама она, смущающаяся, не знающая, куда глаза девать, была на редкость соблазнительной. Карамелька, сахарная вата…

— Иди сюда, — сказал Паша, уже понимая, что инициативы не дождется. Да нахер ее, инициативу.

Сграбастал подавшуюся к нему женщину, расположил спиной к себе, между ног, упер член в спину, кайфуя от того, как она вкусно вздрогнула, осознавая, что это там к ней прижалось. Провел руками по плечам, мягко, стараясь, чтоб не напугать, чтоб расслабить. Положил одну ладонь на горло, она сглотнула, подалась послушно на его грудь.

— Не напрягайся.

Выдохнула, ощутимо пытаясь расслабиться. Но тело под его пальцами все еще было напряженным. Нет, так дело не пойдет. Нахер ему бревно?

Силой повернул за подбородок к себе, наклонился, попробовал губы. Мягкие такие, дрожащие. Податливо раскрывшиеся. Сразу же, невыносимо остро, прострелило в паху, прям ощутимо, Паша не выдержал, ерзнул членом по спине, запуская волну по джакузи. И погружаясь в нежный рот сильнее, настойчивее, с напором и властью. Она отвечала. И, что особо торкало, все активнее и ярче. Закрыла глаза, оперлась рукой на его грудь мокрую, чуть развернулась, так, чтоб полубоком, чтоб ему удобней было обхватывать, сминать, до груди добираться. А Паша и воспользовался этим предложением сразу же. Потому что не дурак, такой шанс упускать. Когда завелась, горячая такая, сразу, с полоборота. И прикольно это, нравится очень. И кожа ее под пальцами, нежная-нежная, такая, что страшно касаться, ощущение такое, что поцарапает лапами своими, и так нихера не нежными, а теперь, когда постепенно крыша съезжает, все более настырными. И мечется где-то в голове остаток мысли, что надо бы поаккуратнее, и так места на нет живого нет, но мысль эта идет нахер, а руки сжимаются сильнее, добиваясь стона. Не от боли, нет!

И терпеть больше невозможно, поэтому Паша легко приподнимает за попку свою добычу, за которой он сегодня охотился, из-за которой дрался с другими зверями, и от этого всего еще более желанную и сладкую, и аккуратно, прямо вот так вот, спиной к себе, насаживает на член. И застывает на месте, чтоб не кончить сразу же. Потому что ведь помнил, какая она классная, какая маленькая, как девочка, но все равно ощущения словно новые, словно не было ночи бешеной, и дневного сладкого траха в кабинете на кожаном диване.

А она, Полина-казачка, выдыхает так тихо и в то же время возбужденно, неосозанно сжимает его внутри, что хочется завыть: "Погоди, бля! Погоди! Не двигайся! Сука, кончу же сейчас!"

От одного вида охеренного пухленькой жопки, выглядывающей из пены, от позвонков тонких, хрупких на худенькой спине, от шеи, запрокинутой, словно просящей, чтоб взял за нее, сжал немного, показывая свою власть, свою силу. Свое желание.

Паша тоже чуть выдохнул, немного приходя в себя. А потом сделал то, что она безмолвно попросила. Провел ладонью по спине, другую оставив на талии, чтоб не двигалась раньше времени, легко прощупал все вкусные позвонки. Он их потом обязательно оближет. Каждый. А пока что ладонь пошла выше и легла на горло. И сжалась. Не сильно. Но очень по-хозяйски. Одновременно с этим Паша двинул бедрами, окончательно усаживая Полину на свой член, и выбивая уже не вдох. Стон. Первый из череды. Потому что дальше он уже не медлил. И не сдерживался. Резко привлек ее на грудь, прижал и начал вбивать себя в податливое тело, медленными длинными движениями, по-прежнему придерживая хрупкое горло девушки и целуя в мокрый висок и ушко. И что-то даже хрипя неразборчиво и утешающе. Хотя обычно в сексе не высказывался. И сладко это было до невозможности, и долго, и томительно, и от одного только вида, как волна пенная бьется о нежное тело его женщины, как достигает полушарий тяжелой груди, облизывает их мягко и соблазнительно, а затем откатывается обратно, обнажая животик, кайф разливался по груди, и хотелось, чтоб это длилось и длилось, чтоб вот так вот, вечность в ней быть, сжимать, целовать, трогать, погружаться. Растворяться. И не страшно это. И не глупо. А так, как надо. Так, как должно быть.