Любовь Носорога (СИ) - Зайцева Мария - Страница 4

Взгляд его жестких, черных глаз был очень… Настойчивым. И я не хотела узнавать то выражение, что клубилось на дне его зрачков. Но узнавала. Узнавала! И пугалась еще больше. Если до этого был просто ужас, то вот теперь, когда стало понятно, о чем он думает, глядя на меня, я поняла, что все, происходящее ранее, было так себе. Слабым отголоском наступающего тотального краха.

Или, как бы сказала моя бедовая сеструля, окончательного пиздеца.

Лифт шел вниз, отчего-то крайне медленно, до жути медленно, я жалась в угол, не смея отвести глаз от его жесткого непроницаемого лица, Паша Носорог задумчиво оглаживал мою замершую в испуге фигуру внимательным взглядом, словно решая, что делать со мной дальше. И, кажется, вариантов у него был вагон с прицепом.

Я, собрав все силы, решила все же перестать демонстрировать рабский ужас, и хотя бы сделать вид, что я человек, и попыталась отвернуться. Со скрипом. С постоянным ощущением того, что делаю что-то не то.

Но смогла. Удивительно просто! Лифт ехал. Взгляд мой, с трудом сместившись с Пашиного лица на кофе, там и застыл. Рука дрогнула, потому что мозг отмер и решил показать свою самостоятельность, скомандовав как можно более независимо отпить кофе из стаканчика.

А что? Отлично можно показать, что не чувствую онемения сразу во всех мышцах от его изучающего взгляда.

Я поднесла стаканчик к губам, взгляд напротив стал откровенно насмешливым. Ах ты ж! То, что он прекрасно меня понимает и просчитывает все мои мотивы, стало очевидным и постыдным открытием. Это что же, он всех так хорошо читает? Или у меня, у дурочки, просто все на лице написано?

Я не успела понять, какой вариант реальнее, когда лифт тряхнуло. Несильно, но основательно.

И стаканчик медленно, как в слоу мо, выпал из моих, поверивших в себя пальцев, полетел на пол… И усеял хромированную кабинку брызгами кофе.

И ладно бы кабинку! Пашиным джинсам тоже перепало! И туфлям, стильным, идеально начищенным, и, скорее всего, стоившим половину моего ипотечного жилья.

Я, скованная ужасом, просто не думала даже, что делаю. Сначала раскрыла рот, в ужасе наблюдая падение и его результаты, перевела взгляд на ботинки и джинсы работодателя, выше не посмела посмотреть, зная, что тут же умру от ужаса, а затем быстро достала дрожащими руками салфетки из сумки и, низко наклонив голову, опустилась на корточки, чтоб вытереть кофе, бормоча без остановки:

— О боже, простите, простите меня, я случайно, я не хотела, я сейчас все вытру, следов не останется, простите, простите…

Я вытирала капли кофе с джинсов, сердце замирало от ужаса, потому что видела, что следы остаются, кофе этот автоматный ядовитый, какой только химии там не льют, а джинсы дорогие, и ботинки еще дороже, и сама ситуция ужасная, как бы сказала Ленка, пиздец пиздецовый, ужас, ужас, пальцы дрожали, ноги подламливались, потому что на корточках неудобно, но я не сдавалась, склонившись, оттирая салфетками проклятый кофе и бормоча, бормоча, бормоча…

А потом внезапно подняла голову. Зачем? Зачем я это сделала? Не знаю. До сих пор не знаю. Боялась ведь, до жути, до обморока, а все равно посмотрела.

И опять застыла. Потому что Паша стоял молча, глядя на меня уже не так, как до этого. Хуже, гораздо хуже! Страшнее. Придавливая меня этим своим взглядом, как плитой бетонной, и, даже если бы я решила сейчас подняться, то ничего не получилось бы.

А затем он приподнял меня за подбородок властным жестким движением. Наверно, подумал, что я хочу взгляд отвести.

Я хотела. Но не могла.

Я открыла рот, чтобы в очередной раз извиниться за загубленные джинсы и обувь, но Паша провел большим пальцем по моим разомкнувшимся губам, и чуть-чуть протолкнул палец внутрь. Я обомлела. Вот реально, даже не понимала, что происходит. Все мысли вынесло прочь. Только ужас остался. Сердце стукнуло отчетливо пару раз так сильно, что стало больно. И остановилось. И все вокруг остановилось. Не было медленно движущегося лифта, не было постронних шумов, катающегося по полу стаканчика…

Ничего.

Только он и я.

Паша смотрел на меня, сводя с ума зрелищем быстро чернеющих, мутнеющих, обволакивающих глаз, мягко и аккуратно гладил большим пальцем по внутренней поверхности нижней губы, жестко придерживая подбородок, чтоб не вздумала отвернуться.

Но я и не думала. Отстраненно, с непреходящим, но уже таким знакомым, можно сказать, родным, ощущением бесконтрольного ужаса, заволокшего полностью сознание, осознавала, как от взгляда его, от скольжения пальца в моем рту, от отражения нас в хромированных поверхностях и зеркалах лифта, становится жарко. Нет, не жарко. Это вообще не определение для того, что я испытывала в тот момент!

Это как сравнивать жар от печки и жар от вулкана, с текущей раскаленной лавой. В первом случае горячо, но не смертельно. А вот во втором. Смертельно.

Вот так и у меня было. Ощущение гибели, падения, туда, в жерло вулкана, в жерла его черных глаз, понимание, что сейчас происходит нечно ужасное и окончательное. То, после чего я не буду прежней.

Паша глухо выдохнул, пробормотал что-то еле слышно, и нажал кнопку остановки лифта.

В тот момент, когда он на милисекунду отвел взгляд, чтоб вырубить лифт, я немного очнулась и сделала попытку встать.

Но раздался низкий звериный рык:

— Стой как стоишь.

Он отразился эхом от стен лифта, заставляя прекратить любое движение.

Я застыла. Палец во рту немного нажал на нижнюю губу, раскрывая шире, проталкиваясь внутрь.

— Хорошая какая девочка… — его голос, тихий, спокойный, задумчивый какой-то, ударил по нервам сильнее, чем рычание до этого. Потому что в нем уже было понимание того, что будет дальше. Принятое окончательно решение о том, что он со мной сделает. И я никак на него повлиять не могла. Даже если бы и хотела.

Я была ошарашена и испугана настолько, что даже не думала ни о чем, воспринимая происходящее на чисто инстинктивном уровне, как животное. И реагируя так же.

Вот сейчас, например, глубинные, принесенные из каменного века инстинкты повелевали не шевелиться. И подчиняться. И тогда все будет хорошо.

Бугор в его джинсах, прямо напротив моего лица, был серьезным. Внушительным. Я, не понимая, не допуская в мозг ни одной мысли, чтоб от ужаса с ума не сойти, уже знала, что будет дальше. Так же, как и он. Это знание концентрированно воронкой окутывало нас в маленьком тесном помещении, не давая полноценно вздохнуть, прийти в себя от морока. Мне — выйти из оцепеняющего, давящего влияния Паши, ему — вернуться в нормальный мир, где женщина — не добыча, не самка, которую достаточно загнать в угол, чтоб поиметь.

Наверно, мы оба оказались заложниками ситуации.

Именно так я впоследствии оправдывала свое бездействие. Непротивление.

И его действия. Его напор.

— Расстегни.

Я дрогнула, машинально смыкая губы и прикусывая его палец. За это меня наказали чуть более жестким хватом подбородка.

— Давай.

Голос стал еще тише и страшнее. Взгляд не отпускал меня ни на секунду, подчинял похлеще голоса. Он, наверно, мог бы и не говорить ничего. Не требовалось при такой тяжести, что давила меня, не позволяя даже начать думать.

Я протянула дрожащие пальцы и медленно расстегнула болты на джинсах.

Белья он не носил. И член, освобожденный от оков одежды, выглядел еще внушительнее, чем до этого угадывался. Я коротко выдохнула и нечаянно втянула ноздрями его терпкий запах. Не противный. Совсем нет. Просто непривычный, мужской.

Он уловил мой незаметный вдох, хищно дрогнул ноздрями, глаза стали еще темнее, тяжелее.

— Оближи.

И короткий перехват ладонью, за затылок. Предварительно вынимая палец. Освобождая мой рот. Для другой работы.

Я не могла ничего сказать. Может, если бы в голове появилась хотя бы одна мысль, то я бы попыталась. Честно, попыталась бы уклониться, разжалобить. Рассказать, например, что я не особо опытна в этом деле, что у меня за всю мою жизнь было только два парня, да и то давненько, еще до смерти родителей, и минет не входит в перечень моих постельных умений… Да много чего могла бы рассказать… Но мыслей не было. Совсем. А Паша был. Его запах был, его жажда была, его подчиняющий взгляд был. И короткий, совершенно однозначный нажим на затылок.