У Щучьего озера - Пантелеев Леонид - Страница 5

• Предыдущая
• 5/5

- И за ним наблюдаете?

- Да, милый, и за ним наблюдаю.

- А вам, бабушка, не приходило в голову, что эти люди - враги?

- Как это? Чьи враги?

- Ну... наши с вами. Может быть, это они тумбочки-то с могилок?..

Старуха взглянула на меня, не ответила, нахмурилась, ниже опустила голову. Искоса гляжу на ее шафранно-желтые с синими прожилками руки, грузно опершиеся на загогулину клюки, и на тусклое венчальное колечко на левом безымянном пальце, и вдруг, как вино, ударяет мне в голову теплая сыновняя нежность. Хочется склониться к ней, припасть к этим милым шершавым старушечьим рукам, крепко сжать их, погладить, расцеловать...

А Марья Степановна не смотрит на меня, думает о чем-то, покачивает головой.

- Тумбочки-то? - бормочет она. - А что ж... кто ж их, бродяг, знает... может, и они...

И, обратив на меня ясные голубые глаза, она мягко и осудительно творит:

- Нет, милый, ты меня не тревожь, не смущай. Неправильно, нехорошо этак-то говорить... Ведь мы с тобой люди русские... великодушные... Мы по ихним законам жить не должны...

Вдруг она наклоняется, трогает своей легкой и теплой рукой мою руку:

- Слушай, чего скажу. Гля-кось, денек-от какой благословенный. А? Вот ведь благодать какая! Я вот, ты знаешь, сижу, бывает, в этакой-то раздольный день у Седельниковой или у Мещорского Вани, ковыряюсь чего-нибудь и думаю: а что, как и на Федину могилу, в Померании и этой, тоже сейчас какая-нибудь вроде меня старушонка притащилась... А? Как ты думаешь?

- Что ж, - говорю. - Возможно. Всякое на свете бывает. Все может быть.

В эту минуту опять откуда-то издалека, как из погреба, донесся безнадежный плач обезумевшего от ужаса Джека. Я быстро поднялся, протянул руку, поклонился, пожелал Марье Степановне здоровья, поблагодарил за беседу. И через пять минут, оставив за спиной кладбище и поселок, я уже вышагивал по широкой лесной дороге в сторону Щучьего озера. Далеко впереди, не оглядываясь и поджимая хвост, трусил обиженный Джек. А я шел, и посвистывал, и посмеивался, и размахивал палкой. И много о чем думалось мне в этот благодатный, благословенный солнечный осенний день.

1952-1960

ПРИМЕЧАНИЯ

РАССКАЗЫ И ВОСПОМИНАНИЯ

Находясь в осажденном Ленинграде, Л.Пантелеев вел дневник. После войны он отобрал из своих записей самое существенное и опубликовал. Эти произведения представляют особенно большой интерес, как свидетельство очевидца и участника событий.

"Живые памятники", "В осажденном городе" - в этих заметках отражен самый тяжелый период в жизни Ленинграда. Писатель стремится не упустить ничего, "написать всю правду о страшном, горьком и возвышенно-прекрасном", что составляло бытие ленинградцев, передать дух великого подвига, который объединял жителей блокадного города. Записи делались во время дежурств на крыше, в бомбоубежищах, иногда на клочках бумаги, папиросных коробках, квитанциях.

В июле 1942 года А.А.Фадеев вывез тяжелобольного Л.Пантелеева на самолете в Москву. Снова писатель приезжает в родной город по командировке ЦК ВЛКСМ в январе 1944 года в канун снятия блокады и разгрома немцев под Ленинградом. "Январь 1944" - это записи из путевого дневника, который Л.Пантелеев вел, находясь в ленинградской командировке.

У ЩУЧЬЕГО ОЗЕРА

Рассказ начат в 1951 году, закончен в начале 1960-х годов.

Первая публикация: "Нева", 1963, № 5, затем в книге "Живые памятники".

Г.Антонова, Е.Путилова

• Предыдущая
• 5/5