Расческа для лысого (СИ) - Зайцева Мария - Страница 39

Тварь! Это мне больно! Мне! Это я тебя к себе пустила после всего! Это я поверила! Это я… А ты, гад, посмел так… Посмел!

Я смотрю в его глаза и добиваю. Нарочно. Каблуком наступаю. Чтоб хрустнуло. У него. У меня.

— Так вот, с тебя не возьму! Считай, благотворительность была!

Резко надеваю сумочку на плечо, застегиваю молнию на толстовке и бегу к выходу.

Ни видеть, ни слышать его не могу и не хочу!!!

Тварь, сволочь, гад!

Он хватает меня уже у двери, что-то рычит злобно, полностью создавая ощущение зверя за спиной, и я, не разворачиваясь, просто бью его рукой назад, отмахиваюсь. И, судя по задушенному хрипу и тому, что меня отпустили, удачно, очень удачно.

Смотреть, куда я так хорошо попала, нет ни времени, ни желания, поэтому я просто пользуюсь моментом и сваливаю прочь.

Пробегаю мимо администратора гостиницы, на улицу, сразу за поворот. Прислоняюсь к стене, пытаюсь отдышаться.

Нихрена себе, вернулся Миша в город. И я прям сразу это почувствовала. Моментально оказалась на улице, босая и без трусов. Круто!

Тварь! Какая тварь! Да как он вообще про такое подумал, скот!

Злость выкристаллизовывается, разливается по телу, требует выхода. Меня даже потряхивает от ненависти. Я выглядываю из-за угла, боясь, что дядя Миша рванет за мной, в чем был. То есть, ни в чем.

И хорошо бы. Пусть его, урода, в полицию загребут. А что? За нарушение общественного порядка. Нечасто у нас по городу голые татуированные мужики бегают. Погода как-то не располагает. Хоть бы он яйца отморозил, тварь!

Но улица пуста. На стоянке несколько такси, машины гостей и среди них очень круто выделяется черный лексус Миши.

Я смотрю какое-то время, переминаясь босыми ногами на асфальте и размышляя. Перебарывая себя. Уговаривая не тупить. Не делать глупостей.

И проигрывая по всем позициям.

Злость играет главную скрипку. Желание отомстить. То, что я ему там куда-то попала, вообще не искупает моего состояния!

Поэтому буквально в следующее мгновение я бегу к такси. Водитель, судя по всему, повидал всякое, и мой внешний вид его вообще нисколько не заботит.

Я говорю адрес, проверяю по телефону, открыт ли магазин. Магазин открыт, и через, двадцать минут я уже возвращаюсь обратно, моля Бога, чтоб дядя Миша сидел в номере и надувался коньяком, заглушая стресс.

Машина его на месте. Я выхожу, предварительно договорившись с водителем подождать, и подбегаю к лексусу.

Смотрю какое-то время, оцениваю. Действовать надо быстро, камеры по всему периметру парковки не оставляют шанса на длительное мероприятие. Но я успею. Белая, особо стойкая, флуоресцентная краска очень красиво смотрится на черном глянце машины. Я в считанные мгновения художественно и со вкусом изрисовываю всю поверхность лексуса, уделяя особое внимание посланиям. Личным. С указанием подробной дороги, куда дяде Мише нужно будет сходить.

К тому моменту, когда из дверей гостиницы выбегает охранник, я уже практически заканчиваю. Последний штрих только: средний палец в объектив внимательно наблюдающей за моими художествами камере наблюдения, громкий посыл:

— Отсоси, тварь!

Интересно, пишет звук, или нет? Но ничего, я это же на машине написала. И еще много чего.

А потом в такси, и домой.

По пути водитель молчит, явно недовольный тем, что я его втянула в разборки, но я успокаивающе хлопаю его по плечу, перед тем, как выйти:

— Не ссы, дядя! Там видно на камеру, что я тебя принуждала!

А потом долго смеюсь над выражением его лица. Он уже давно уехал, а я все еще остановиться не могу. Никак. Слезы по щекам текут, голоса уже нет, а я чуть ли не в истерике катаюсь перед подъездом. И, черт, надо бы уже тормозить, потому что соседки точно из окон повыпадают, но все не могу. Так и захожу домой в полусогнутом.

И нарываюсь на Польку. Будто мне мало своих забот! Прекрасное завершение шикарного дня! Хотя, стоп! День-то только начался!

— Лена… — начинает она, но потом замолкает, разглядывая меня и постепенно белея.

Я сначала даже не понимаю, в чем дело, только через какое-то время осознаю, что видок у меня тот еще. Всклокоченная, с дикими глазами, босая. Это ладно, сестра еще не в курсе, что на мне трусов нет!

И надо бы бегом в ванную, чтоб ей в голову не пришла шикарная идея проверить комплектность оставшейся одежды.

— Все нормально, — торопливо перебиваю я, делая шажочек в сторону двери в ванную, — я это… В гостях была. Вот.

И еще шажочек. Вот уже и ручка, ага…

— Стоять!

Уф. Вот, когда надо, сестра умеет командовать так, что прям тянет подчиниться. Я замираю.

— Зайди в комнату.

— Да я бы помыться…

— Успеешь.

Прохожу в комнату и вижу прекрасное: открытую шкатулку с заначкой.

Ну, понятно. Полька полезла класть бабки и обнаружила недостачу. Я стою, переминаясь босыми голыми ногами на чистом полу, и думаю, где же я так нагрешила-то? Чтоб в один, просто в один день! И дядя Миша с его закидонами, и Полька с ее контролем. И, может, пора уже это все дерьмо прекращать?

Полька открывает рот, явно не для того, чтоб мне «спасибо» сказать, но я опережаю. Злость опять выруливает на поверхность. Я чувствую, что меня несет, и что сестра-то уж точно ни в чем не виновата, но остановиться не могу. Вот никак.

Наплевав на чистый пол и свои грязные лапы, прохожу к шкатулке и достаю деньги.

Кладу в заначку. Поворачиваюсь к Полине:

— Остальное в течение недели доложу. А сейчас отвали от меня, я спать хочу.

И ухожу в ванную.

Моюсь, запрещая себе испытывать муки совести. Нихера. Хватит. Надоело мне уже это все. Вот реально надоело. И этот гад, с его уверенностью, что все бабы — суки продажные, и сестра, с ее истериками по поводу моего будущего. За-дол-ба-ло.

Все.

Выхожу из душа, Полина сидит в кресле, явно ждет для разговора.

А на меня внезапно такая тупая усталость наваливается, такая апатия, что даже не хочется двигаться. И слушать ее. Потому что не скажет она мне ничего нового. То, что я дрянь бессовестная, я и сама в курсе.

Полька смотрит, как я валюсь на кровать, поджимает губы. Она в этот момент сильно на маму похожа, и меня в довершение сегодняшнего дерьмового дня, пронзает еще и дикая боль потери. Вот именно в такие моменты очень остро ощущается нехватка папы и мамы. В обычное время на это как-то забивается, что ли. Дела повседневные не дают отвлечься. А потом случается какая-то маленькая фигня, незаметная. Например, запах зеленого чая с жасмином где-нибудь почувствуешь, и сразу в голове папа и его постоянные чаепития у телевизора. Или, вот как сейчас, поджатые губы старшей сестры. Мама на меня так смотрела, когда хотела поругать…

Я торопливо отворачиваюсь, чтоб не разреветься.

Полина воспринимает это, как очередное мое неуважение, наверно. Потому что ничего не говорит в итоге.

Просто встает и выходит из комнаты.

А я сворачиваюсь в клубок и засыпаю, наплевав на все. На смену мне только завтра, в универ послезавтра.

Сегодня меня нет. Ни для кого.

28. Ленка

— Это чем же я тебя так не устроила, а, Вова, ебтвоюмать?

— Мелехова, ты охерела? Радуйся, что я позвонил тебе. За расчетом придешь в конце месяца. Все.

Вова отключается, а я сижу в постели, всклокоченная и злющая. Нормально так проснулась. Отлично просто.

Сижу еще немного, вздыхаю и иду на кухню ставить чайник, раздумывая по пути, может из заначки тяпнуть бальзамчика? Все равно торопиться некуда теперь.

Встаю у окна, задумчиво наблюдаю за мальчишками, гоняющими мяч. Все тело ломит, болит там, где, кажется, и болеть нечему. Ноги в ссадинах. А нечего босой по городу бегать, сама виновата.

Дожидаюсь чайник и, махнув на все рукой, щедро добавляю в чай бальзама. Надо же отпраздновать первое в жизни увольнение. Как и все у меня, феерическое. Не каждую по телефону увольняют. За пару часов до начала смены. Да еще и с категорическим запретом появляться на рабочем месте.