Расческа для лысого (СИ) - Зайцева Мария - Страница 48

Ладони его скользят, опять сползают на талию, притягивают ближе. А я проклинаю себя. Потому что невольно гнусь ему навстречу. Глупая. Какая глупая!

Тут же прихожу в себя, начинаю отбиваться, как кошка.

Он терпеливо держит, не уворачиваясь от моих ударов, не говоря ни слова. Только смотрит. И так, сука, смотрит, что ноги подкашиваются! Ненавижу!!!

Наконец, я выдыхаюсь. Обвисаю в его руках, устало сдувая волосы с лица. И в этот момент проклятый гад просто наклоняется и целует. Опять! Он опять проворачивает этот номер! Мягко целует, нежно. Так нежно, что я замираю удивленно. А он, пользуясь моментом, просто размыкает мои губы и нагло хозяйничает во рту, полностью отключая мозги.

Я цепляюсь за его предплечья, ногтями скребу, не в силах остановить безумие. Остановиться.

— Лен… Ну хватит уже, Лен… — он выпускает мои губы и опять начинает целовать шею, плечи, бормоча при этом тихо и, бляха муха, опять нежно! Не похоже на него, до того не похоже! Словно я сон вижу, где Миша неожиданно исправился и перестал быть скотом. — Ну, я был неправ… Переборщил…

Че-го???

Я отшатываюсь, и этот гад, от неожиданности, отпускает. И смотрит на меня возбужденно и настырно, опять делает движение навстречу, словно не веря в то, что я вырвалась. Но я тут же отскакиваю еще на метр.

— Переборщил? — голос мой похож на шипение, злое и язвительное, — переборщил, сука? То есть, назвать меня потаскушкой — это значит лишь «переборщить»? А?

— Малая, ну ты не гони! — похоже, не только у меня сорвало тормоза, потому что Лысый выглядит злым, — а чего мне еще думать, а? Ты выходишь из тачки, с каким-то мудаком пересмеиваешься… А другой мудак всем треплет, что ты ему в машине сосешь!

Я, не веря, смотрю на гада, говорящего такую мерзость. Вот так, значит. Слухи пособирал, по помойным ртам полазил. Молодец, че!

Правильно, значит, все я сделала. И делаю.

Ну, кроме того, что минуту до этого происходило. Это было глупо.

Как всегда, Лена, как всегда, овечка ты тупая!!! Так тебе и надо!!! Плевала на слухи и сплетни, ржала все время, а то и, наоборот, все делала для того, чтоб еще больше укрепить их. Вот и получай теперь. Ответочку.

Но какой же дебил, а? Как он вообще мог???

Я отшагиваю еще назад и говорю четко, чуть ли не по слогам:

— Значит, так. Еще раз ко мне подойдешь, я на тебя заяву накатаю в полицию. Понял? За преследование. Пошел отсюда нахер. И трактор свой убирай со двора. Тошнит от него. И от тебя.

Разворачиваюсь и бегу в подъезд, пока он еще только рот раскрывает. Потому что неинтересно мне, какими еще словами он меня назвать собирается. И какую еще хрень предъявить.

И только дома, умываясь в ванной, думаю, что никогда так больно не было. Про меня много чего говорили всегда, много как называли. Но никогда, никогда… Тварь ты, дядя Миша.

А вечером приезжает Полька.

Веселая, довольная, рассказывает о Москве, показывает фотки. Правда, не особо много, почему-то. Я прикалываюсь:

— Чем ты там занималась, что даже времени фотографироваться не было?

— Ой… Учеба же, Лен, — она опускает глаза, потом переводит тему на подарки.

Я с удовольствием отвлекаюсь, сделав себе зарубку. Ничего, я тебя еще помучаю. Слишком уж светящаяся приехала. Командировочный роман, что ли, закрутила?

Но поиграть в контрразведку я не успеваю, потому что сестре звонят, и она, не отвечая на мои расспросы, выметается за дверь. Предупреждает только, что на всю ночь.

Ну понятно, все же поигралась с кем-то в командировке. С коллегой, наверно, каким-нибудь. Ну и отлично. Главное, чтоб не с тем зверюгой, что меня и ее тогда из кабака вытаскивал.

Хоть у одной из нас личная жизнь налаживается.

А на следующий день, увидев из окна, как мою сестру запихивает в здоровенную машину тот самый страшный мужик, да еще и, похоже, с пушкой в руках, я забываю обо всем на свете и бегу вниз босиком, перепрыгивая через ступеньки и проклиная свою глупость, зверюгу, и, особенно, дядю Мишу, который стоит напротив Полькиного похитителя, тупо смотрит, и, наверно, даже с ним знаком!

Все они твари! Все заодно!

Именно это я и кричу, когда подбегаю к нескольким здоровенным черным тачкам, возле которых трутся не самые правильные и безопасные мужики на свете. Но мне в тот момент плевать. Полька сидит в одной из машин. Ее похититель и дядя Миша замерли друг напротив друга, как в тупых вестернах. У страшного мужика в руках охренительных размеров пушка. Это все я успеваю заметить, пока несусь к ним. Но думаете, меня хоть что-то останавливает? Нихера!

Я настолько зла, что буквально набрасываюсь на тварь, посадившую мою сестру в машину, с кулаками. Но дядя Миша успевает раньше, оттаскивает меня, держит. Как до этого, крепко и без боли. А я бешусь, крышу буквально сносит от адреналина и ненависти. Ору что-то сплошным матерным потоком, и только потом замечаю, что Польку-то никто не запирал в машине, и она уже возле меня. И уговаривает всех успокоиться, хватает Мишу за руки, чтоб отпустил меня, а потом кричит зверюге, чтоб тот сказал Мише, чтоб меня отпустили… И зверюга слушается!

А все остальные страшные мужики вокруг с пушками, и злые такие, напряженные. И явно это не из-за Польки. А из-за чего? И чего вообще этому утырку от моей сестры надо? Долг опять? Да плевать! Сама отдам ему долг! Хватит уже Польку мучать! Что-то такое я ему кричу в рожу, с удовольствием наблюдая, как она вытягивается. Полька пищит и пытается закрыть мне рот, но хрена с два! Лену понесло! Лена вышла на тропу войны! Скоро гробы подорожают!

А потом все как-то быстро заканчивается. Мы уже дома, я сама не поняла, как. Вроде, нас отпустили. Вроде, Миша уговаривал меня опять пойти в машину. Беспокоился, гад, о моих ногах… Сука!

Но разгуляться нервяку не дает Полька, накачавшая меня валерьянкой и уложившая спать.

И я, как ни странно, засыпаю.

И просыпаюсь одна в квартире. Смотрю на часы. Вечер, но еще даже светло.

Польки нет, телефон ее на месте.

Странно. Мусор, что ли, пошла выносить?

Подхожу к окну, по привычке высматривая дяди Мишину тачку. Ее нет. А вот другая черная тварь присутствует. Гелик. Тот самый. Стекла тонированные. Чего происходит, непонятно.

Я с тревогой смотрю какое-то время на машину, пытаясь одеревеневшим мозгом сопоставить факты.

А потом дверь гелика распахивается, и из салона выпрыгивает моя сеструля. В самом непотребном виде, по которому ясно становится, что ее только что долго и с удовольствием имели. Причем, судя по красным щекам и удовлетворенной улыбке, с обоюдным удовольствием.

И вот какого, спрашивается, хера я сегодня днем ее спасала?

И еще вопрос: от кого я ее спасала-то?

Я наблюдаю, как Полька идет к подъезду, и думаю, что как раз самое время все у нее и выяснить.

По полной.

34. Миша

— Лысый, я так понял, ты в городе давно уже?

Носорог, развалившись на полдивана в кальянной, пристально изучает мое лицо. Я усмехаюсь. Ну да, просчитал.

Перевожу взгляд на Батю, скромно для его габаритов уместившемуся в кресле сбоку. Хороший оперативник. Блюдет обстановку. Чего же днем-то припоздал? Будь у меня желание, положил бы я бешеного Носорога прямо у дома его зазнобы и свалить успел. Не торопясь особо. Пока он со своими бойцами дополз бы до места событий.

Но Сухой приказал дружить, поэтому я максимально честен. Насколько это необходимо, само собой.

— Да, с весны. Потом уезжал. Потом опять приехал.

— А в какой из разов ты с этой бешеной зверюшкой пересекся?

— Неважно, Носорог. О делах давай. Че там за долг на ней?

— Не парься. Его ее сестра отработала с лихвой.

— Я смотрю, и дальше… Отрабатывает?

— А ты наглый, Лысый…

Носорог прожигает меня своим фирменным, от которого, я уверен, большинство его партнеров ссутся прямо на переговорах, если только не озаботились сделать это заранее, но мне, привыкшему к холодному змеиному взгляду Сухого, как-то насрать. Я только со вкусом прикладываюсь к кальяну, выпускаю пар, щурюсь насмешливо.