Грани веков (СИ) - Иванов Павел Викторович - Страница 3

На её лице вдруг появилось тревожное выражение.

— Они что-то сделали, молодой человек! Что-то стало не так!

— Разберемся, — успокоил ее Ярослав, накладывая манжетку тонометра на худое плечо.

Очевидно, бабушка — клиент невролога, если не психиатра.

Уровень артериального давления был почти идеальным, что лишь подтверждало его предположение.

На всякий случай можно снять кардиограмму, тем более, что это еще позволит немного протянуть время.

Он велел Беззубцевой раздеться, пока готовил аппарат. Старуха стыдливо прикрылась полотенцем, что несколько затрудняло постановку электродов, но с этим еще можно было смириться, однако, сверху на полотенце лежал массивный нательный крест на цепочке.

— Лукерья Филипповна, крест нужно снять, — сказал он.

— Снять? — переспросила бабка, неожиданно насторожившись.

— Да, он будет создавать помехи. Давайте, я вам помогу…

Он успел только протянуть руку, как старуха, с неожиданной прытью подскочила на тахте и отпрянула от него.

— Нет! Не смейте!

— Да я ведь только хотел… — начал Ярослав.

— Я сказала — не смейте! — яростно выкрикнула старуха, выставив перед собой растопыренную пятерню. — Убирайтесь из моего дома! Вон! Слышите?!

«Все-таки, психиатр» — подумалось Ярославу. Он отступил на шаг от тахты и медленно развел руками, показывая, что не собирается посягать на имущество старухи.

— Хорошо, хорошо, — примирительно сказал он. — Ухожу, только успокойтесь пожалуйста…

— Вы тоже — из них! — Беззубцева не собиралась успокаиваться, напротив — распалялась еще больше. — Только ничего вы не получите, ясно?! Она даже замахнулась на него костлявым кулаком.

В этот момент что-то толкнуло Ярослава в ногу. Опустив глаза, он с удивлением увидел, как серый кот, прятавшийся и шипевший до этого под тахтой, теперь трется головой о его штанину, оставляя клочья серебристо-серой шерсти, и урча, как трактор.

«Валерьянку учуял» — мелькнуло у него в голове.

Он осторожно шагнул к ящику, бросив на старуху опасливый взгляд и замер, в очередной раз опешив от перемены в ее лице.

Лицо Беззубцевой, секунду назад пылавшее гневом, неожиданно преобразилось. Теперь она смотрела на него едва ли не с умилением, губы расплылись в диссонировавшей с ее образом плаксивой улыбке.

— Котик мой, Мурзинька! — запричитала она. — Признал, родимый, ты ж мой хороший!

Она всплеснула руками. — Да что ж это я, дура старая! Вы уж простите меня, молодой человек… Как вас зовут?

— Ярослав, — тупо ответил Ярослав. Похоже, бабку клинит серьезно. Такие перепады настроения, от немотивированной агрессии до сентиментального сюсюканья — это уже не просто старческая деменция, тут более серьезная органика намечается…

— Ярослав… — Беззубцева покачала головой. — Простите меня, — повторила она еще раз.

— Да ничего, — Ярослав помедлил, соображая, не лучше ли воспользоваться передышкой и уйти.

Казалось, Беззубцева хотела сказать что-то еще, но вдруг, побледнев, схватилась за сердце.

— Что с вами, Лукерья Филипповна?

Старуха, не отвечая, лишь помотала головой. Взгляд ее сделался пустым, расфокусированным. Она что-то невнятно пробормотала и осела на подушки.

Да твою ж перемать! Этого только не хватало! Да еще в конце смены!

Подхватив обмякшее тело бабки, Ярослав аккуратно уложил ее на тахту. Проверил пульс — он был ровный, полный. Перемерил давление — те же цифры.

— Лукерья Филипповна, вы меня хорошо слышите?

Кивок.

Быстро проверить рефлексы. Очаговой неврологической симптоматики вроде нет.

Аггравирует бабка, что ли?

Чертыхаясь про себя, Ярослав снова полез доставать уже убранный в сумку кардиограф.

Беззубцева, казалось, не обратила внимания, когда он накладывал электроды.

Крест он осторожно отодвинул в сторону с груди, но и на это старуха никак не отреагировала.

Зажужжал кардиограф, выплевывая розовую ленту с росчерками линий. Ярослав повертел полученную пленку в руках и пожал плечами. Кардиограмма была, можно сказать, образцовой, как по учебнику. Но на всякий случай, хорошо бы сравнить со старыми образцами.

— Лукерья Филипповна, — позвал он, — у вас есть старые кардиограммы?

— Были, — неожиданно четко откликнулась Беззубцева. — Посмотрите в резной шкатулке на столе, там, в документах должны найтись…

Не без труда найдя на столе нужную шкатулку, Ярослав, действительно обнаружил в ней заветные розовые пленки, а вместе с ними — паспорт.

— На кардиограмме изменений нет, — бодро сказал он вслух. — С сердцем все в порядке!

— Хорошо, — тихо проговорила Беззубцева.

Ярослав открыл паспорт. Фотография в нем была довольно старой, Беззубцева на ней выглядела намного моложе.

Так, год рождения… Тысяча девятьсот двадцать седьмой.

Хорошо, это выяснили, теперь снять копию кардиограммы для бабки, оставить актив в поликлинику и можно уезжать.

Какая-то мысль не давала ему покоя. Что-то не сходилось. Стоп! Если бабка двадцать седьмого года, получается, что она участник войны, а в карте этого не было указано… Но тогда получается, что ей…

— Лукерья Филипповна, — снова позвал он, — так сколько лет вам полных?

Беззубцева покачала головой. — Не помню… Кажется, семьдесят…. Или восемьдесят?

— Восемьдесят пять, — уточнил Ярослав, кладя паспорт на стол.

Он снял электроды и снова убрал кардиограф в сумку.

— Вызову вам сегодня врача из поликлиники, покажете ему вот эту пленку, — начал он и осекся.

На отснятой им новой кардиограмме четко виднелись изменения, которых не было минуту назад.

Он торопливо развернул первую, сравнил обе. Сомнений не было — вторая пленка отличалась от первой, но странным образом.

— Что там, доктор? — подала голос Беззубцева.

Она, казалось, окончательно пришла в себя и теперь вопросительно смотрела на него, кутаясь в шаль.

— Все хорошо, — Ярослав сгреб пленки и спрятал их в карман.

С этим лучше разобраться позже. Поколебавшись, выложил первую пленку и взял вместо неё одну из старых, ничем не отличавшуюся.

— В общем, ждите сегодня врача из поликлиники, — повторил он.

Беззубцева покачала головой.

— Не надо врача, — сказала она твердо, — все равно умирать.

— Да что вы, Лукерья Филипповна, — возразил Ярослав, надевая куртку. — Вам еще рано!

Но Беззубцева покачала головой с каким-то отрешенным спокойствием.

— Я сегодня умру. А ты, — тут она устремила на Ярослава тревожный взгляд, — береги себя! Они пока тебя не знают, имени твоего…

— Конечно, конечно.

Ярослав поднял ящик, забросил на плечо сумку и направился к двери.

Кот, запрыгнувший на тахту к хозяйке, провожал его немигающим взглядом желтых глаз.

Выйдя на улицу, Ярослав с наслаждением вдохнул полной грудью прохладный воздух, казавшийся свежим и чистым после затхлой атмосферы квартиры.

Все-таки, по бабке плачет психиатр. Ну да это уже проблема участкового врача, а ему остался час до конца смены.

— Спас бабулю? — осведомился Богдан, когда Ярослав, хлопнув дверцей, плюхнулся на сиденье рядом с ним. Не дожидаясь ответа, он перевернул страницу какого-то глянцевого журнала и протянул ему пакет с печеньем. — Будешь?

— Откуда взял? — полюбопытствовал Ярослав, загребая крекер.

— А, ребята угостили, — махнул рукой Богдан. — Они тут за тебя спрашивали.

— Какие ребята? Что спрашивали? — Ярослав вдруг почувствовал неясный укол тревоги.

Богдан засмеялся. — Да якись баптисты, или кто. Вы, говорят, богоугодное дело делаете, молиться за вас будем. Чудные таки. Одеты як цуцики. Еще и имена в книжечку записали, чтоб не забыть. От ведь людям делать нечего в такую рань…

Он заметил выражение лица Ярослава и удивился. — Ты чего так напрягся?

— Поехали на подстанцию, — мрачно буркнул Ярослав. Есть печенье ему почему-то расхотелось.

На подстанции царила утренняя суета. Обычно пустовавший двор в эти минуты был полон машин. Сновали санитары с ведрами, отмывавшие салоны после рабочей смены. В диспетчерской толклись водители с путевыми листами, тут же в углу заполнялись журналы сдачи и приема учетных препаратов, на столах у аптеки фельдшера пополняли израсходованные за сутки запасы лекарств.