Новое начало (ЛП) - Кастен Мона - Страница 49

— Что, прости? — спросила я. Мысленно я как раз проверяла, было ли у меня в багаже что-то жидкое, что могло вызвать проблемы со службой безопасности.

— Подними руки, — повторил Каден.

Только сейчас я увидела, что он держал в руках.

Свою светло-серую толстовку.

Я непроизвольно подняла руки. Каден осторожно одел толстовку через мою голову, и меня сразу же окутало его особенным, теперь уже таким хорошо знакомым мне запахом. Вместе с ним пришло чувство безопасности.

— Спасибо, — пробормотала я, когда Каден накинул мне на плечо ремень сумки. — Спасибо. — Поскольку мне показалось этого недостаточно, я благодарила его снова и снова.

— Все будет хорошо, — прервал меня Каден. Он провел своими пальцами по моим волосам, которые наверняка торчали в разные стороны. Остановился на затылке, затем наклонился и прижался губами ко лбу. Я закрыла глаза, запоминая это чувство. Внезапно на меня снизошло спокойствие, и я затаила дыхание. Но момент пролетел слишком быстро.

— А теперь тебе пора, — тихо пробормотал он, кивнув в сторону стойки регистрации.

Я еще раз посмотрела в темные глаза Кадена. А затем побежала.

Перелет в Денвер длился не дольше поездки из Вудс-Хилла в Портленд. Но если вчера эти два с половиной часа пролетели, как одно мгновение, то сегодня, казалось, тянулись вечность. О сне я даже думать не могла, как и сидеть спокойно. Хотелось хоть как-то сжечь накопившуюся энергию. Желательно, конечно, было это сделать, вдоволь наплакавшись, так как по собственному опыту знала, что после этого мои мысли становились яснее. Но тело в последнее время, как будто и не мое вовсе. Оно меня не слушалось — я даже ни разу не притронулась к воде, которую передо мной поставила стюардесса. В горле саднило, мне было плохо, и единственное, что меня поддерживало, это знакомый запах Кадена, который окутал меня, словно кокон. Я уткнулась носом в мягкую ткань и натянула рукава до кончиков пальцев, чтобы никто не видел, как сильно я дрожала.

Стоило сойти с самолета, как мне захотелось поскорее выбраться из аэропорта, но толпа людей, стекающаяся к выходу, не позволила сделать этого. Наконец-то оказавшись на улице, я огляделась в поисках такси. Звонить матери не хотелось. Вдруг состояние отца за это время ухудшилось. И если это было так, то я не желала узнавать об этом по телефону.

К счастью, водитель понял, что я тороплюсь. Движение вблизи аэропорта было затруднено, но через несколько минут пробка рассосалась, и таксист прибавил газу, направляясь в богатый район на окраине, где находился дом моих родителей.

Пока мы ехали, я думала о каких-то странных вещах: о том, что в течение всего нескольких часов можно попасть из одного штата в другой; о запахе в такси — смеси дыма и кожи; и об игре «Марио». Мысленно даже бросила банановую кожуру в машину, водитель которой не позволял нам обогнать ее, что вызвало у меня истерический хохот.

Приятно было знать, что я все еще могла смеяться.

Когда шофер, наконец-то, добрался до нашей широкой улицы с величественными особняками и остановился перед домом моих родителей, меня чуть не стошнило. Я буквально бросила деньги ему на колени и выпрыгнула из машины. Сама достала сумку из багажника и побежала по нашей подъездной дорожке.

Я не обратила внимания ни на внушительный фасад, ни на фонтан во внутреннем дворике, ни на камеры видеонаблюдения. Вместо этого давила на кнопку звонка и одновременно колотила кулаком в огромную дверь.

Сразу же послышалось, как кто-то приближался и невнятно бормотал что-то раздраженным голосом. Потом дверь открылась.

— Кристал? — удивленно спросил папа.

Я не верила своим глазам. Поэтому, тяжело дыша, уставилась на него.

Его волосы почти полностью поседели, а залысины стали больше. Он был в сером костюме, который хорошо на нем сидел и придавал ему очень серьезный вид. С белой рубашкой и темным галстуком. Правда я редко видела его в чем-то ином.

Я обняла его за талию и уткнулась лицом ему в грудь. И тогда почувствовала, что наконец-то пришли долгожданные слезы.

— Ты в порядке, — всхлипнула ему в рубашку, наверняка испортив ее. Моя тушь не была водостойкой.

Отец поднял руку и неловко похлопал меня по спине.

— А почему я должен быть не в порядке? — удивился он.

Я так давно не слышала его голоса, что он показался мне немного чужим.

— А как же несчастный случай? — Я отошла назад, полностью оторвавшись от него, чтобы осмотреть его сверху донизу в поисках травм. В моем воображении он лежал без сознания на больничной койке с ссадинами на лице и повязками на руках. На самом же деле он выглядел невредимым.

— Ах, это, — ответил папа и нахмурился. — Я повредил связки, играя в сквош. (Примеч. Сквош — игровой вид спорта с мячом и ракеткой в закрытом помещении).

У меня пропал дар речи.

— Ты же знаешь, мы с Эдмондом иногда можем переусердствовать.

— Но мама… — Я замолчала и с трудом сглотнула. — Мама позвонила мне и сказала, что с тобой произошел несчастный случай. — Меня душил гнев. — Она… она произнесла это так, будто все совсем плохо.

Папа издал смешок, а затем покачал головой. Он выдохнул и снял с плеча мою сумку.

— Ты, наверное, не так ее поняла.

Я была ошеломлена. И уже подыскивала резкий ответ, но отец прервал меня, взмахнув рукой приглашающим жестом.

— Может, сначала зайдешь, — серьезно произнес он.

Когда мы входили в дом, я заметила, что он немного прихрамывал. Папа поставил мою сумку на мраморный пол в прихожей и, не оглядываясь, чтобы проверить последовала ли я за ним, направился в гостиную. Мне потребовалась масса усилий, чтобы не закричать.

С одной стороны, я была безумно рада, что с отцом все в порядке.

С другой — мне хотелось прибить маму.

Но ее нигде не было видно.

В гостиной папа разместился на белом кожаном диване и выжидающе посмотрел на меня. Я упала без сил в кресло рядом с ним. Мне нужна была минутка, чтобы взять себя в руки.

Я молча осматривалась. Здесь ничего не изменилось. После нескольких месяцев в Вудс-Хилле роскошное убранство казалось мне чересчур декадентским. Было трудно поверить в то, что всю свою жизнь я не знала ничего, кроме парчовых обоев, современной, но такой неудобной мебели и вычурных люстр. Мои родители позволяли менять только цвет украшений в зависимости от сезона. Однако в отличие от мамы Кадена, они предпочитали не теплые осенние цвета, а блестящий шампань и благородный кремово-белый.

Папа взял графин с водой, стоящий на чем-то перед нами, что по идее должно было быть столом, хотя и близко не было похоже на него. Скорее, это были зеркала, соединенные между собой в форме шестиугольника.

— Тебе налить? — предложил он, и я медленно кивнула.

Теперь, когда гнев немного утих, я поняла, насколько сухо у меня было во рту. Подтянув ноги и сев по-турецки, взяла полный стакан такой же формы, что и стол, прижала его к губам и начала жадно пить прохладную воду.

— Где мама? — спросила я, вытирая рот ладонью.

Если отец и был удивлен или встревожен из-за моей стрижки и отсутствия манер, то не подал вида.

— Ты же знаешь ее. Наверное, готовится к завтрашнему вечеру, — ответил отец.

Это значило, что она либо в парикмахерской, либо встречается со своими подругами за чашечкой кофе. Тем лучше для нее. Потому что, если бы она вошла в двустворчатую дверь прямо сейчас, то еще неизвестно, что бы я сделала.

— Значит, ты здесь, только потому, что думала, что я на смертном одре? — спросил отец, отпив из своего стакана, прежде чем поставить его обратно на стол.

— Мама плакала в трубку, — уклонилась я от ответа.

Папа приподнял брови.

— Да, она действительно выложилась по полной, чтобы ты прибыла на торжество.

Я фыркнула и замолчала. Честно говоря, просто не знала, что сказать.

— Но с твоей ногой ведь все в порядке? — наконец, спросила я.

— Приятно знать, что дочь беспокоится обо мне и приезжает, если думает, что со мной что-то случилось, — проговорил он с натянутой улыбкой.