Огонь сильнее мрака (СИ) - Герасименко Анатолий - Страница 17

– Поди ж ты, – сказал он. – А чего раньше молчала?

Джил повела головой, не отводя от Репейника взгляд.

– Мне с ними больше нельзя, – сказала она. – Можно с тобой?

Репейник перестал делать вид, что не удивлен, и спросил:

– Чего?

Джил понурилась и переступила с ноги на ногу.

– Нельзя мне с ними больше, – повторила она.

Джон почесал затылок левой рукой. В правой по-прежнему был револьвер.

– А ну, выкладывай всё, – велел он.

Джил кашлянула.

– Я в воду только, – сказала она. – А то я ж без ничего.

Джон кивнул. Джил спустилась к реке и улеглась на мелководье, выставив только голову.

– Иди поближе, – позвала она. – Не съем.

Джон спустился следом. Присев на кочку, он вытянул ноги, положил револьвер на колено и произнес:

– Рассказывай. Ты ему столько лет служила, должна много знать.

Джил сморгнула.

– Да что рассказывать-то, – буркнула она. – Был Хозяин. Пришел в реку из моря. Тогда, давно. Рыбу пугнул. Всю, чтоб ушла. Потом спать лёг, надолго.

– Спать? – нахмурился Джон.

– Он почти всё время спал, – объяснила Джил. – Старый уже был... И тогда тоже спал. Устал плыть. Потом, как проснулся, к берегу подошел. Там как раз рыбачил кто-то.

– Гриднер? – предположил Репейник. Джил покачала головой.

– Не знаю. Хозяин ему явился. Велел, чтоб девчонку в реку бросили. Тот пошел, сказал всем – мол, река сердитая, жертва нужна. Ну, потом… принёс девчонку.

– Гриднер, – кивнул Джон. – С тех пор и повелось, значит. Избранный род. Уход и кормление, – он сплюнул. Вот почему река стала злой, жадной до девичьей крови. Достаточно было одного наглого тарга, который не побоялся людей, и одного человечка, который с ним договорился. Как хорошо мы это умеем, подумал Джон с отвращением, так здорово умеем договариваться – с таргами, с гриднерами… с собственной совестью.

– Наверное, – сказала Джил. – Которые от того пошли, от первого. Гри… Гриднеры. Они к реке ходили, овец привязывали. Кормили…

– Так это не для вас были овцы, – догадался Репейник. – И скотину вы драли тоже не для себя. Ему носили.

Джил кивнула.

– Я только рыбу ем, – гордо сообщила она. – Вкусно.

– А людей? – ехидно спросил Джон. – Вкусно?

Джил сверкнула глазищами:

– То для него. Я ж сказала – рыбу ем. А он не ест. И сегодня для него… в деревню пошла. Хозяин голодный был. Только не нашла ничего. Искала, искала всё утро. Впустую. Скотина в поле. Детишек… – она замялась, – детишек не стала брать. Потом слышу – бахнуло. И Хозяин на берег выходит. Страшно было. Спряталась. Тебя потом нашла, увидела, как ты Хозяина убил.

Репейник кивнул.

– Я сначала думала, – продолжала Джил, – ты плохой. А ты не плохой.

Джон не нашелся, что сказать.

– Еще думала, что папу с мамой убить хотел, – говорила Джил. – Тогда, на берегу. Ночью. Потом поняла, что не хотел.

Джон оторопел.

– Так ты поэтому на меня бросилась? – спросил он неуверенно. – Решила, что я…

Джил потупилась. Джон представил: русалка наблюдает за его первой вылазкой. Вот чужой человек ночью приводит на берег родителей (зачем?) вот копает яму (зачем? для них?) вот усаживает их рядом с ямой на землю, а сам ложится и целится из страшной трубки (куда целится? в них?) Тут кто угодно обманулся бы.

– Ладно, – сказал он и прочистил горло. – Ладно. Слушай… А не хочешь теперь к старикам своим вернуться? Они тебя, знаешь, ждут… Или от реки уйти не можешь?

– Уйти могу, – вяло сказала русалка. – Хозяина ты убил, теперь свободная. Пока он жив был – уйти не могла, почуял бы. Проснулся бы и вернул. А теперь – всё.

– Пробовала, что ли, уйти? – спросил Репейник.

– Пробовала. Много раз.

– Ну, дела. Так что ж – раз теперь свободная, может, вернешься?

Джил покачала головой.

– Мне к людям хода нет. Там теперь все знают... что рыбу – не я. Убьют.

Репейник задумчиво кивнул. Да, Гриднеры мертвы, тарг мертв, бояться некого. Судя по резьбе на воротах и вышивке на полотенце, многие деревенские были в курсе, кто на самом деле управлял рекой. И впрямь ведь убьют.

– А я-то здесь при чем? – спросил он. – Ты же, вроде, умная. Должна понимать, кто я такой, и чем занимаюсь.

– Ты не плохой, – убежденно сказал Джил. – Хозяина убил, а папу и маму – нет. И этого, усатого нёс. Он ходить не мог, Хозяин ноги сломал. А ты нёс. И сейчас... Когда вышла к тебе, хотел стрелять. Но не стал.

Репейник повертел в руках револьвер с безнадежно промокшими патронами.

– Допустим, – сказал он. – А если бы все-таки выстрелил? Ты почему меня не… – он смешался, пытаясь подобрать слово, – …не обездвижила?

Вдруг Джил что-то сделала со своим лицом. Дрогнул подбородок, растянулась верхняя губа, обнажая щучьи зубы, в уголках глаз собрались морщинки. Репейник с изумлением понял, что Джил улыбается.

– Я только один раз могу, – сказала она. – Кого увижу, того один раз только. Потом… ну, больше не могу.

«Ах вон оно что, – подумал Репейник. – Вот почему она меня не парализовала, когда попалась в ловушку».

– Можно с тобой? – спросила Джил снова.

Джон молчал.

Зачем нужны принципы?

Чтобы выходить из затруднительных положений.

Вот оно, затруднительное положение, сыщик. Что станешь делать с девчонкой-ублюдком, которая просит о помощи? Везти её в Дуббинг? Но мир – сам по себе, ты – сам по себе. Только попробуй сделать кому-нибудь добро – тебе же выйдет боком. Что будет потом, когда Джил предстанет перед судебными экспертами? А ведь придется предстать, она убила несколько человек, и поди докажи, что её заставил охотиться тарг. Возможно, русалку ждет вовсе не реабилитация – это простаку Кордену будешь заливать про добрых врачей из метрополии – а приговор и рудники. На рудниках же с ублюдками разговор короткий. Выходит, лучше бы ей не соваться в Дуббинг, да и вообще в города. А если сунется, то придется жить в тайне. Значит, кому-то надо её опекать, помогать скрываться, попросту кормить. Или – выправлять поддельные документы, сочинять легенду. Кто этим займется? Сыщик, у которого даже друзей-то нет, одни сослуживцы? Нет, в город ей путь заказан. Останется здесь, уйдет в леса. Поселится в болоте, станет на лягушек охотиться…

Он заметил, что стискивает зубы, и перестал.

Как хорошо мы умеем договариваться – даже с собственными принципами.

– Ладно, – сказал Джон. – Что-нибудь придумаем. Пошли.

Джил подалась из воды. Сыщик напрягся. Русалка медленно протянула руку.

– Я… – начала она и замолчала, вспоминая слово, а потом закончила: – Спасибо.

На запястье Джона легла девичья ладонь. Репейник опустил глаза. У Джил были длинные пальцы с обломанными ногтями, и вблизи под кожей просвечивали синеватые жилки. Он ощущал, как рука Джил, вначале холодная, теплеет, греясь от его руки. Еще он ощущал, как бьется пульс русалки. А больше ничего не ощущал.

Ни чужих мыслей.

Ни чувств.

Ни боли.

«Быть того не может, – подумал Джон. – Ни один человек… Быть того не может».

– Сколько будет два и еще два? – спросил он быстро.

Джил широко раскрыла глаза.

– Четыре, – сказала она и прибавила с легкой обидой: – Ты не гляди, что я деревенская, я в школу ходила… – она помедлила, – до того, как…

Она замолчала и убрала руку. Солнце поднялось высоко и жарило вовсю, птицы в кустах шумно делили территорию, в реке неподалеку плескалась рыба, совершенно не смущаясь близким присутствием двух разумных существ.

Репейник встал, снял куртку и протянул её Джил.

– Вылазь, – сказал он. – Сейчас это накинешь, а в городе купим что-нибудь по размеру.

Конец первой истории

– Стой, где стоишь. И руки покажи.

Джон медленно поднял ладони. Голос доносился из маленькой кабинки в углу. Здесь, в здании старой фабрики, было полно таких кабинок – крошечных закутков, выгороженных листовым железом, призванных защитить укрывшегося внутри рабочего от брызжущих химикатов, летящих искр или еще какой-нибудь производственной дряни. Кабинка была ветхой, как и всё вокруг. На уровне пояса в ржавых железных листах было проделано окошко размером с ладонь. Из окошка на Репейника глядел ствол ружья.