Огонь сильнее мрака (СИ) - Герасименко Анатолий - Страница 9

Спичка без головки досталась семье Корденов.

– Я, когда они пришли, сразу почуял, что беде быть, – закончил старик. – Открыл, а снаружи – толпа, человек двадцать. И Майрон, сволочь, шапку мне протягивает. Хотел, стало быть, чтобы я сам жребий вытащил за Джил.

– И вы её отдали, – утвердительно сказал Джон.

– Отдал! – крикнул Корден, обжегши Репейника злым взглядом. – Отдал, – повторил он тише. – А что я поделать мог, нет, ты скажи, что я мог поделать? Против Майрона – что я мог? Да против него никто бы не пошел, перед ними, перед Гриднерами, еще с первой девки все на задних лапках ходят…

Корден замолчал, уставившись под стол. Побелевшими руками он сжимал скамью – справа и слева от себя, и Джон чувствовал, как скамья мелко, чуть заметно дрожит вместе со стариком.

– Вот бы Хальдер-матушка сейчас жива была, – сказал вдруг Корден. – Тогда, при ней, все легче обходилось. В храм, бывало, сходишь – и легче. Ты молодой, ты тех времен не застал.

Репейник молчал. Он знал, как бывало. Мать рассказывала.

– В храм придешь, – бубнил Корден, – к алтарю очередь выстоишь в воскресный день… А, как черед подойдет, то руку на алтарь ложишь. И каждый-то раз она, богинюшка, снисходила. И так хорошо было…

За время рассказа старик раз десять ходил к заветному шкафчику и прикладывался к бутылке. Сейчас он был основательно пьян.

– На колени встанешь, на алтарь положишь руку… – бормотал он. – И чуешь – вот, вот она, рядом с тобой, богинюшка! И хорошо тебе так, как – ну, словно знаешь, что вот, есть для тебя она, самая что ни на есть родная да близкая, и всегда была, и всегда будет. И никуда она не денется, Хальдер, и в душе – будто солнышко взойдет. Как медом всего внутри намазали. Бывало, идешь до дому с-храма, а ноги-то от счастья и не держат. Эх…

– Ноги-то не держали оттого, – хмуро возразил Репейник, – что Хальдер из вас силы сосала. Оттого и мощь её происходила. Вы же знаете.

Старик понурился, обмяк. Походы в храм к Хальдер Прекрасной были для людей сродни наркотику. Наслаждение, которое они получали, коснувшись алтаря богини, делало жизнь легкой и наполненной смыслом. Смыслом ждать очередного сеанса Благодати – еженедельного ритуала, во время которого Хальдер забирала у людей нечто незримое, возвращая долг сладкими грезами. Это незримое было как-то связано с жизненной силой человека, потому что прикосновение к алтарю делало взрослого мужчину слабей ребенка – на полдня. Но взамен люди получали блаженство. А слабость… что ж, можно и потерпеть. Или вовсе не замечать, как в случае с Корденом. Так было и с Ведлетом, и с любым из богов, разделивших власть над человечеством. В народе любили Хальдер. Еще бы. Родную дочь убийцам отдал, потом к алтарю сходил – грусть-печаль как рукой сняло бы. А нет богини – и совесть тут как тут, мучает.

Джон решил вернуть разговор в прежнее русло.

– Вы так слушаетесь Гриднера, – проговорил он. – Выходит, их семейка во всем виновата. Не было бы Гриднеров – не было бы русалок, ни одной.

– Не было бы в реке рыбы, – поправил старик устало. – Люди, сам знаешь, как: хорошее помнят, о плохом забывают. Добрые они, люди-то, – он помедлил, махнул рукой, встал и ушел в угол. Снова звякнуло и забулькало.

– Джил из всех самая сильная, – сообщил Корден, возвращаясь, и Джон отметил, что старик произнес эти слова почти с гордостью. – Джил зачаровывать умеет. Глянет на кого – тот падает, где стоял.

Он тяжело опустился на скамью, задев Джона. Джон почесал в затылке.

– Господин Корден, – сказал он, – я так понимаю, вы знали, что дочь станет ублюдком. Вы… нет, погодите, дайте я скажу. Вы отдали её Гриднеру и компании, потому что у вас не было выхода – допустим…

– Я ведь не на смерть её отдавал! – вырвалось у старика. – Она ведь живая, ну… просто…

– Просто претерпела магическую трансформацию, – терпеливо закончил Репейник. – Понимаю. До недавнего времени ей ничего не грозило, так?

Старик кивнул.

– Но из метрополии приехал новый староста, ему всё это не нравится, – продолжал Репейник, – и так вышло, что он попросил меня… разобраться со всей историей.

Старик опять кивнул, но уже еле заметно. Джон поудобней устроился на жесткой скамье. Момент настал.

– Мне вовсе не обязательно убивать Джилену, – сказал Репейник, и Корден, медленно повернув голову, уставился на него, а сыщик продолжал: – Мне достаточно её поймать и увезти в безопасное место.

– В зверинец, стало быть – хрипло сказал Корден. Репейник прикрыл глаза, напряг память и процитировал:

– «Мутаморф, чье изменение несет магическую природу, проходит обследование о сознательности». Это – обязательная процедура, – он помедлил, чтобы до старика дошел смысл сказанного, и прибавил: – Иными словами, если я увезу Джил в метрополию, там прежде всего определят, насколько она человек. Если она все еще разумна, значит, у неё есть шансы пройти лечение.

– А если нет? – спросил Корден. – Тогда – в зверинец, на потеху господам?

Репейник вздохнул. «Что ж, пряник я ему показал, – подумал он. – Теперь черед кнута».

– Вам видней, – сказал он. – Вы лучше знаете, как она живет и на что способна. Но если сомневаетесь, то могу уехать. А вместо меня приедут егеря. Вы же понимаете, староста не успокоится.

Корден молчал, молчал долго. Репейник решил уже, что не дождется ответа, но вдруг из того угла, где сидела старуха-призрак, послышался шорох. Старик поднял голову и посмотрел на жену. Вили Корден открыла рот, сипло выдохнула, зашамкала челюстями и, не в силах заговорить, принялась махать рукой, одновременно кивая и притопывая обутыми в драные шлепанцы ногами.

Корден перевел взгляд на Репейника.

– Мы согласны, – сказал он. – Что делать-то надо, сынок?

Реки и леса всегда считались местом обитания волшебных существ, не обладавших значительной силой: таргов и кунтаргов. Тарги отличались от людей на вид – могли иметь заросшие шерстью лапы или птичью голову на плечах – но все понимали человеческую речь. При этом свой замысловатый облик они переменить не могли, по какой причине им и нужно было прятаться в лесах. Кунтарги, напротив, умели перевоплощаться, так что всегда принимали людской облик перед встречей с человеком, но отчего-то при этом тоже хоронились по глухим чащобам или обитали на дне водоемов. Поговаривали, что им тяжело или даже отвратительно примерять на себя людскую форму; истинный же облик они имеют до такой степени чудовищный, что можно свихнуться, если встретить кунтарга как есть, настоящего… Тарг, встретив человека, всегда старался над ним подшутить, выкинуть какой-нибудь фокус и вообще нагадить. Кунтарги, напротив, были при встрече радушны, охотно вступали в беседу, и, обладая быстрым умом, можно было узнать у кунтарга что-нибудь полезное или даже вступить с ним в союз. Также в речных водах и в чащобе жили всякого рода мутаморфы – несчастные создания, перерожденные, изуродованные магией люди или животные. Мутаморфы почти никогда не обладали разумом, так что их нельзя было отнести к таргам, чьи дикие выходки все же объяснялись с точки зрения рассудка, хоть и весьма извращенного. Тем более такие существа не имели ничего общего с кунтаргами, мастерами игр и перевоплощений.

Хоть это и было запрещено со времен Прекрасной Хальдер, кое-где таргам и кунтаргам молились и приносили жертвы (верней, кунтаргам молились, а таргам – приносили жертвы). Но даже самому темному крестьянину никогда не пришло бы в голову поклоняться мутаморфу, и в этом отношении население деревни Марволайн было, пожалуй, уникальным. Встреча с русалкой, как и с любым другим перевоплощённым существом, не сулила ничего хорошего, поэтому, будь ты в лесу или рядом с рекой, стоило держать ухо востро и удирать при малейшей опасности. Исключительно осторожным следовало быть, пробираясь через лесное болото. И – омуты, хуже всего были омуты. Рядом с омутом днем отваживались появляться только самые храбрые или самые глупые, а ночью подойти к омуту мог разве что самоубийца, решивший свести счеты с жизнью напоказ: эффектно и болезненно.