Atem (СИ) - "Ankaris" - Страница 34

Торжество продлилось недолго. На следующей же остановке добрая половина пассажиров сошла и Дэниэль, не скрывая своего довольства, облегчённо выдохнула.

Как оказалось позже, салон трамвая опустел именно по той причине, что остановка называлась «Университет». Мы проехали.

47

Семь пятьдесят. Со всех ног бежим на лекцию. Дэниэль, придерживая злосчастный берет, что-то сварливо ворчит себе под нос, но за шумом городского транспорта слов не разобрать, до меня доносится лишь бессвязное бормотание. Я бегу следом, в военной манере размахивая перед грудью кулаками и с невероятно важным видом, точно опаздывая на тайную научную конференцию.

— Эли! — вновь вырвалось именно это имя. — Эли, постой! — не выдержав, рассмеялся я.

— Штэф! — в присущей итальянцам замашке, экспрессивно вскинула она в воздух руку, очевидно, тем самым выразив своё негодование, от того, что я позволил себе остановиться раньше положенного.

— Давай прогуляем! — сорвалась с языка сумасшедшая мысль, и брови Дэни скептически изогнулись, но в глазах мелькнули искорки задора. — Ну, давай же! Давай?

Дэниэль кинула взгляд на усыпанную опавшей листвой университетскую площадь, по которой торопливо шагали угрюмые студенты и хмурые профессора, затем на меня, а потом снова на площадь. Но эти мимолётные порывы, колебания, это жгучие желание принять соблазнительное предложение, уже горящее в её глазах крохотными огоньками азарта, сдерживались чем-то извне, рискну предположить, опять какими-то вымышленными ею правилами.

— Быстрей! — заметив охранника библиотеки, вывернувшего из закоулка, пронзительно вскрикнула она, всё же отважившись пойти наперекор неписаным законам. И, рывком дёрнув меня за рукав, потянула за собой.

Говоря «давай прогуляем», я подразумевал пропуск лекции профессора. Сейчас же цоканье маленьких каблучков по камню мостовой звучало громким гимном революции. Révolution. Именно так. Только на языке французов. Тук-тук! Цок-цок! Révolution! Именно так. Пренебрежительно. Словно пытаясь отхаркнуть от себя это слово. Тук-тук! Цок-цок! Révolution!

Обогнув неприветливое суровое здание университета, мы потерялись в закоулках узких улиц, оторвавшись от мнимого врага, даже неподозревающего о своем вражеском статусе. Мы, давно не дети, сегодня были ими, играющими со своими воображаемыми персонажами, нарушающими вымышленные правила. Всё, кроме азарта и возбуждения, было иллюзорным. Кому какое дело до того, что мы не соизволили явиться на занятие? Мы даже не входим в список школяров университета. Почему же адреналин неистово колотит в каждой клетке тела? будто о нашем самовольном прогуле непременно доложат строгим родителям. Но мой разум ликовал ещё и оттого, что, очевидно, Дэниэль решила не пойти и на работу, о чём я поинтересовался как бы невзначай, дабы не выдать своего торжества.

— Я пойду, — на моё скромное празднество в костюме жандарма явился чинный ответ, — но позже, — продолжила она, мягко улыбнувшись, скрасив улыбкой безотрадную новость.

— А пока можем спрятаться в моём бункере, — предвидя возможный отказ, всё же рискнул предложить я.

«Нет», естественно «нет». Не вкладывай она в свои бесконечные отказы столь неприлично много дипломатичного такта, я бы давно принял управление игрой на себя. А пока за штурвалом стояла Эли, вполне может быть, понимающая то, что она всего лишь матрос-неумёха, которому дозволено управлять судном только в штиль.

Опаздывая на лекцию, никто из нас не успел позавтракать, поэтому прогуливать занятие мы направились в единственное поблизости открытое заведение — дешёвую закусочную, в которой, в довесок к тошнотворному запаху, паршивому кофе и чаю, продавали бургеры, весьма сомнительного качества. Решив дождаться открытия чего-то «приличного», мы ограничились двумя стаканчиками американо, прихватив их с собой.

— Можем сходить на базар, — выдвинул я очередное предложение.

— На базар? — поперхнувшись кофе, вырвался из Эли хриплый смешок. — Очень романтично, — и осознание неосторожно оброненной фразы пришло к ней после того, как слова уже были произнесены. Сделав победоносный глоток, я поплатился за откровенное ехидство обожжённым языком. Иных слов, способных исправить ситуацию и вернуть ей глупо проигранные очки, не нашлось, и Эли признала своё сокрушительное поражение сбивчивым бурчанием: — Разве ещё говорят «базар»?

— А как говорят? — неприкрыто глумился я над ней.

— Рынок, — вмиг помрачнев, кротко ответила она, не поднимая глаз.

Обхватив её под руку, тогда я попытался найти выход из сложившейся неловкой ситуации, пустившись рассказывать о музыке, над которой мы безвылазно корпели целые выходные.

— Хэллоуин послезавтра, вот поэтому и хочу поставить перед студией тыкву — на потеху нашей музыкальной ребятне.

И это тыквенное проклятие преследовало нас целый день. Первая выбранная нами гигантская двадцатикилограммовая голова раскололась пополам, едва мы покинули базарную площадь. За вторую, чуть меньшую, в качестве компенсации, нам вручили два дополнительных пакета, но и их ручки успешно разорвались, пока мы спускались по каменным ступенькам к главной улице. Звонко треснув и расплескав по тротуару свои оранжевые мозги, тыква укатилась под ноги прохожим, а мы благополучно скрылись с места преступления, не слишком терзаясь угрызениями совести из-за нарушения общественного порядка.

В третий раз, явившись к фургончику фермера, торговавшего сими генетическими великанами, мы наткнулись на полный осуждения взгляд. Объяснив очередную нелепую смерть овоща, мы виновато пожали плечами, извинившись. «Как же так», — не понимая нашей неуклюжести, причитал огорчённый фермер, выбирая новую пузатую жертву и с подозрением поглядывая на нас, как на двух умалишённых. Третья тыква, на десяток килограммов уступающая в размере первой и, для надёжности, укутанная аж в пять пакетов, к счастью, добралась до студии целой и невредимой.

— Всё же затащил, — шепнула Эли, как только мы оказались перед домом, хоть никого никуда я и не «тащил» и вообще не получал удовольствия от подобных насильственных действий.

— Подожди минутку, — положив тыкву на порог, направился я в студию, у двери в которую стоял велосипед Рене.

Полюбопытствовав, с чего вдруг другу вздумалось засесть за пульты в такую рань, учитывая всеобщее вчерашнее желание провести понедельник без музыки и отдохнуть от работы, в ответ я услышал описание похожей ситуации, произошедшей со мной в трамвае. «Как можно отдыхать, когда в голове кишмя кишат идеи». — Потянулся он за гитарой, кстати, было бы неплохо и мне записать недавно снизошедшую мелодию. — «А ты чего?» — спросил он, не отрываясь от занятия, интересуясь то ли «чего я вскочил с утра пораньше», то ли «чего я не присоединюсь», и я задумался, стоит ли его знакомить с Эли, и не мучиться над выдумыванием ответа.

Что ж рано или поздно это должно было произойти, поэтому тянуть время или вовсе держать своё доселе тайное увлечение в секрете было бессмысленным.

— Рене, — пожав её руку, одарил он меня лукавым взглядом, а следующей своей репликой заставил Эли покраснеть до кончиков косичек, чем изрядно насмешил меня: — Мне уйти?

— На самом деле мне самой уже давно пора, — замешкалась Эли, посмотрев на часы.

— Ты же сказала Кате, что придёшь после обеда, сейчас только десять, — вмешался я. — Тем более нас там ждёт оранжевый приятель.

— Кто? — оживился Рене, прекратив перебирать струнами.

— Тыква, — уточнил я. — К слову, было бы неплохо перекусить. Ты завтракал? — друг отрицательно мотнул бритой головой.

Так мы оказались в моей кухне, сплочённые общей целью.

— Тебе помочь? — предложила Эли, встав из-за стола.

— Нет, спасибо. Хотя, да, — улыбнулся я, заприметив её строгий критический взгляд, изучающий содержимое стоящей на плите кастрюльки. — Займёшься чаем?

— Кстати о чае. И кофе, — вмешался Рене. — Доживу ли я до дня, когда хоть один из вышеупомянутых напитков будет в наличии в студии?