Натюрморт с живой белкой (СИ) - Горышина Ольга - Страница 49

— Пошли?

Белка увидела через мутные очки опустившуюся до уровня ее груди руку и схватила ее раньше, чем подумала, что не должна этого делать. Встать можно и без посторонней помощи, раз этот субъект решил играть в незнакомца.

Но рука была уже схвачена, пальцы переплетены, и Денис не ослабил хватку до самого входа, где пришлось разойтись, чтобы пройти осмотр. Оказавшись в толпе, Белка вернула себе немного потерянного на улице спокойствия. Она решила не смотреть на Дениса, только показывала ему экспонаты. Он смотрел на них молча, пока наконец не обернулся к ней с гримасой боли:

— О чем все это? У меня чувство, что мужику нечем было заняться. Вот реально — есть время, есть деньги и есть желание что-то вытворить.

— Вот он и творил, — постаралась остановить его тираду Белка, но тот принялся разъяснять ей разницу между глаголом «творить» и «вытворять».

— А ты можешь просто любоваться и не анализировать? — предложила она компромисс.

— На что? На манекена с тростью вместо ноги и деревянным шаром вместо шеи?

— Нет, крокодилом, который стоит рядом и тем, что висит в виде куртки на плечах этой дамы, — поправила его Белка. — Смотри на послание. Оно может быть совсем не тем, о котором думал мастер, но оно то, которое сейчас просит твоя душа.

Руки Дениса мягко легли ей на плечи, и ноги у Белки чуть не подкосились. Она даже втихаря тронула рукой стену между витринами.

— А если моя душа сейчас ничего не требует?

— Тогда ее надо накормить искусством, как больного лекарством, хотя оно ему и не нравится.

— Ты реально считаешь, что мир многое потеряет без вот этого? — он почти что ткнул пальцем в стекло витрины. — Или ты пытаешься защищать того, кого по какой-то причине назвали гением? Почему на секунду даже не представить, что это правда.

— Что правда?

— То, что чуваку было конкретно скучно. И все. Он развлекался. А теперь развлекаются создатели музеев, потешаясь над толпой идиотов, которые стоят в очереди, платят немыслимые деньги, ходят гуськом по кругу этаж за этажом, видят полнейший бред и ищут в нем смысл лишь для того, чтобы оправдать свои временные и денежные затраты. Я не прав?

Белка сглотнула, чтобы вместе со слюной ушел и гнев.

— Ты прав лишь в одном. Тебе не нужно это лекарство. Ты смертельно болен. Ты труп для искусства. Я не права?

Злость проглотить не удалось. Впрочем, сейчас Белка чувствовала, что не очень-то и старалась сделать это.

— Не права. Я хожу на выставки. Я хожу в театр. Но я восхищаюсь только тем, что достойно восхищения. Вот это вот все…

Денис повел рукой по сторонам, но Белка не позволила ему договорить.

— Вот именно это все достойно восхищения. Попробуй сделать такое. Попробуй открыть помойный ящик и заставить людей восхититься тем, что они только что выкинули, посчитав хламом.

— А я не спорю, что это талант. Я не спорю, что я оставлю мусор в помойке. Я говорю, что мужику было скучно. Но мне лично не настолько скучно, чтобы признавать это мастерписами, шедеврами. Камин в виде носа, диван в виде губ, глаза из картин… Это клево, но нафига… Вот не лучше бы было, если бы он отдал эти деньги нищим? Не лучше? Вот скажи мне, какого хрена Гауди, который в семьдесят лет наматывал километры пешком от убогой церквушки, которую посещал каждое утро, до этого ужаса, который зачем-то решил строить… Как верующий человек может согласиться вбухать такие бабки в такое убожество, как эта долбанная Саграда-Фамилия, как? По мне, это бизнес по выкачке денег, поэтому они и не прекратят к двадцать шестому году никакого строительства, и не надо примешивать Бога и деньги верующих. Но это бизнес сейчас… А что творилось в голове этого старика, который действительно верил, что его богу этот храм нужен?

Денис оперся о стену повыше руки Белки и почти касался своим шипением ее губ. Они загораживали узкий проход в круговой галерее. Их толкали и извинялись, но они как встали подле крокодила, так и продолжали ругаться на одном месте.

— Денис, пойдем отсюда. Тебе действительно стоит съесть мороженое.

Белка аж подбородком затрясла от напряжения. Денис предложил ей пойти в кафе, увидев очередь в музей.

— Спасибо за честное мнение о моих умственных способностях. Мне больше всего в наших отношениях нравится вот такая честность.

И он, выплюнув последнее слово, поймал губами дрожащие губы Белки. Поцелуй был жестким и кратким, но успел разогнать по ее телу мурашки. Однако их хаотичное движение прекратилось, лишь Денис скривил губы, чтобы сказать:

— Чего стоишь, не видишь разве, что мешаешь людям?

Белка поджала губы, жалея, что люди не роботы, и не получится открутить временно ненужную часть тела. Денис не хотел ее целовать, ему нужно было проверить ее реакцию на его поцелуй. Проверил — она не сумела ничего скрыть. Нахал! Вот поднять бы руку и съездить по улыбающейся физиономии, но вокруг люди. Музей. Неприлично.

Перед мысленным взором сразу встал другой экспонат, который запомнился Белке с прошлого визита — голова девушки в цилиндре, украшенным фотографиями — да, в голове кишмя кишат образы других, всяко более важных в ее жизни людей, и Денису, вместе с его портретом, нет места в ее голове.

Белка молча совершала обход музея. Ее интересовала она сама — сумеет ли по собственному желанию превратиться в камень? Пусть каждая клеточка ее тела окаменеет на эти сутки — она желает быть собранной из каменных глыб женщиной, как эти на картинах великого мастера, написанные кистью, и те каменные модели, собранные на мольберте, стоящем перед холстом. Вот он, посыл гения — обращение ко всем женщинам мира: никаких чувств, только каменное сердце, которое не в силах разбить ни один мужчина, даже возьми он в руки кувалду!

И она будет такой женщиной. Вот сейчас возьмет Дениса за руку и ничего не почувствует.

— Что? — он тут же обернулся, и на лице его нельзя было прочитать никаких эмоций. Уж он-то с лету умеет превращаться в камень.

— Я просто… — Она просто поняла, что рядом с ним камнем ей не стать. — Я просто хочу, чтобы ты поискал хоть одну вещь, которая тебе здесь может понравиться. Что-то ведь должно тебе нравиться…

Голос почти пропал, когда Денис в ответ тронул ее запястье большим пальцем.

— Мне действительно нравится разноплановость сеньора Дали. Я бы тоже хотел многое уметь… Но мне не дано. Не дано, как большинству людей. Меня, как вот эти камни, заточили подо что-то и все…

— Ничего не все, — все так же шепотом продолжала Белка, надеясь, что он спишет это на людей вокруг и музейные правила, хотя и понимала, что Денис читает в ее глазах много больше того, чем бы она мечтала с ним поделиться.

— Все, Белка, все… Я чувствую себя белкой, которая нашла в колесе дырку, чтобы выпрыгнуть, но поняв, что снаружи ей делать нечего, теперь носится вокруг колеса еще быстрее, чем когда была внутри, но найти вход обратно уже не судьба. Там внутри уже бежит другая белка, но белка снаружи хочет продолжать верить, что она уж точно незаменима.

Белка заставила свои негнущиеся пальцы стиснуть запястье Дениса.

— Там другие белки едят наше мороженое.

— Это ты верно подметила. Но такая белка, — Денис вырвал руку и ткнул указательным пальцем ей в нос. И довольно ощутимо, — такая белка одна. И заменить ее будет сложно.

Белка отвернулась и ускорила шаг. Быстрее к лестнице. Быстрее от него. Она разучилась с ним понимать русский. Она не знает, что он хочет ей сказать и что говорит. С ним лучше есть леденящее мозг и душу сладчайшее мороженое.

Глава 31 "Чаша терпения"

С телефоном Дениса Белке пришлось разбираться самолично. После того, как они, доведя за полчаса талончик в руке до состояния полупрозрачной салфетки, наконец подошли к стойке, выяснилось, что девушка из Водафона по-английски не понимает ни слова. Белка, разбавляя французский испанскими словами, довела свою речь до стопроцентной схожести с каталонской и получила наконец пароль для сим-карты.

— Спасибо, — поблагодарил Денис, когда они вышли из-под кондиционеров под южное беспощадное солнце.