Раз, два, три (СИ) - "Deiko" - Страница 10

— Вангую, что доступ в кабинет информатики мне теперь будет закрыт.

— Как ты там любишь говорить? «Да и хрен с ним?» — отзывается Олег, лежа на соседней кровати.

— Да и хрен с ним, — кивает Сережа.

— Ты мне объясни, зачем ты ходил туда так часто, если говоришь, что уже наизусть все зазубрил?

— Иногда попадается что-то новое… Примеры всякие. Плюс смотрю в основном, кто что в таких ситуациях делает. Да и вообще читаю по психологии все, что под руку попадется. Интересно.

— И что думаешь?

Сережа несколько секунд молчит.

— Вроде похоже… Но знаешь, как-то странно вот так раз и поставить себе диагноз — ОКР. Сам себе психиатр.

— Тебе себя лучше знать.

— Пожалуй, — тот дергает плечами.

— Даже если это не оно, а просто набор повторяющихся привычек, ритуалов, действий… Ты помнишь, когда все это началось?

Разумовский обдумывает вопрос Олега с пару секунд, задумчиво закусив губу, а затем честно отвечает:

— Нет. Не помню ни как, ни когда.

А затем они впервые в жизни так долго говорят об этом. Олег озвучивает давно накопившиеся вопросы, стараясь подбирать слова как можно более аккуратно. Сережа иногда реагирует спокойно, иногда злится и пытается огрызаться, но впервые на его памяти отвечает настолько подробно. Олег запоминает все. А информации много.

Про ритуалы он знает уже прилично. Ну или по крайней мере большую часть. Зато, когда Сережа затрагивает тему навязчивых мыслей, Олег цепляется за нее, пытаясь осторожно развить.

— Я думал, что у тебя навязчивые мысли только насчет прикосновений.

— В том числе, — облокотившись о подушки, Сережа скетчит, пытаясь аккуратно придерживать поврежденной рукой блокнот. — Знаешь, я же все понимаю, правда, и прекрасно осознаю, как глупо это прозвучит, как и осознаю, что люди просто повертят пальцем у виска, если я сейчас пойду рассказывать об этом каждому второму встречному. Но ты ведь понимаешь, что я не специально? Как не специально делаю всю эту хрень, так и не специально мысленно возвращаюсь ко всякой ерунде. Тебе ведь можно рассказать, и ты не будешь стебаться?

— Даже бы и не подумал бы, — совершенно искренне отвечает Олег, а затем поворачивается на бок. На автомате подпирает голову рукой, но морщится, когда давит на синяк. Поэтому в конце концов просто следует сережиному примеру: приподнявшись и придвинувшись ближе, усаживается, облокотившись о подушки.

Разумовский смотрит на него долгим, серьезным взглядом, а потом поясняет:

— Мне часто кажется, что если не сделать что-то, то случится нечто плохое. Не знаю, вдруг возникает абсолютно абсурдная мысль, что если сейчас не повернешь краник три раза, то будет что-то очень плохое днем. Или потом. Или я заболею. Или кто-то еще, — откровенничает он, продолжая рисовать. — Видишь взаимосвязь? Нет? Правильно, потому что и нет ее. Но при этом у тебя есть резкая потребность выполнить тот или иной ритуал, и сразу думаешь, что теперь-то все будет хорошо. Знаешь, в какой-то момент я начал убеждать себя в том, что если я ничего не сделаю, то все будет нормально. Например, с замком на рюкзаке так получилось или я перестал перешагивать пороги по нескольку раз. Иногда просто говорил, что мне наплевать, а иногда злился уже настолько, что произносил про себя «хреновый день? Да и какая разница», разжимал пальцы и каких-то повторов даже избегал.

Олег внимательно слушает. Если бы он знал Сережу недавно и не видел, как тот мучается со своими ритуалами, то решил бы, что парень надумывает или выпендривается. Проблема была в том, что Сережа был абсолютно серьезен.

— То есть теоретически ты можешь так перекрыть все мысли?

— Теоретически, — задумчиво произносит Сережа, делая паузу, а затем вновь продолжает рисовать. — Ну или с теми, что полегче. Например, у меня будут проблемы с информатикой, если я не открою учебник три раза. Что, я потом сяду и не выучу? С другим сложнее бывает.

— Например? — спрашивает Олег, даже не предполагая, что у Сережи в голове.

— Например, иногда мне кажется, что если я не выполню какое-то действие, то ты заболеешь. Или умрешь, — рука Разумовского, которая что-то активно вырисовывает на бумаге, замирает. От Олега не укрывается, как тонкие пальцы сжимают карандаш чуть сильнее. И мысль Волкова почему-то не об очередном ритуале, а о том, что такими руками только и рисовать, а не носы разбивать обидчикам. — Глупо, да? Если бы у меня в голове вертелась навязчивая идея, что стоит мне не закрыть дверь, и Пашка из параллельного класса выпадет с окна, сломав хребет, я бы быстро успокоился и оставил эту дверь в покое. А с тобой не могу, — оторвавшись от рисунка, Сережа поворачивает голову к Олегу, который смотрит на него внимательными карими глазами. — Совсем глупо?

Волков понятия не имеет, как реагировать. Это не глупо, это скорее… странно, что ли. Нелогично. Глупо было бы, если бы Сережа свято верил, что между благосостоянием Олега и правильно вымытыми руками есть какая-то взаимосвязь. И все же, как бы странно это не звучало, Олег понимает, что нужно быть последней тварью, чтобы сейчас сказать Сереже в лицо, что ведет он себя как конченный идиот. Судя по тому, как порой пытается все это подавить Разумовский, он и сам так считал. К Волкову пришли за поддержкой, за помощью и это, по меньшей мере, мерзко — оттолкнуть протянутую руку. Олег так с человеком поступить не может. Особенно с Разумовским. Его Разумовским.

— Не глупо, — качает он головой. Если посмотреть на это с другой стороны, то это даже какое-то своеобразное проявление привязанности, что ли. Сережа сам говорил, что знает, что вреда от этого никакого и все равно продолжает выполнять ряд действий, потому что с Олегом не должно ничего случиться. У самого пусть будет и день отвратный, и оценки пусть к черту, и пусть сам заболеет, а вот с Олегом он так не может.

— Если тебе станет легче, то я могу помочь тебе контролировать это. Не знаю, одернуть, за руку взять, да просто подойти и напомнить, что я жив и здоров. Сейчас, конечно, не очень, — он касается ладонью синяка на лице. — Но все же, — Олег улыбается уголками губ, и Сережа не удерживает улыбки в ответ. Разбитая губа вновь отдает болью, поэтому он проводит по ней языком, слизывая капельку крови, а затем впервые соглашается принять помощь:

— Было бы неплохо.

— То есть, ты все это так же пересказал психологу…

— Не так подробно, конечно, — перебивает Сережа.

— Хорошо, не подробно, но передал суть. И она сказала, что это потому что ты ходишь сонный?

— Именно, — резко кивает головой Сережа, отчего прядь опять падает на лицо. Как воспитатели ни боролись с Разумовским, стричься он отказывался.

— Вот ведь дура, — выносит вердикт Олег.

— Конченая, — хмыкает Сережа. — Знаешь, я лучше с тобой поговорю, чем с кем-то еще, — искренне признается он, а затем возвращается к предыдущей теме: — Вообще, меня не только из-за негативных мыслей накрывает. Знаешь, иногда кажется, что я что-то потерял, не выключил, забыл. Муторно и раздражает ужасно.

Это уже звучит более обыденно и приземленно, Олег понимающе кивает.

Сережу, кажется, пробивает на откровения. Тот говорит взахлеб, вспоминая какие-то детали, особые действия или мысли, которые имеют то или иное значение, говорит, параллельно рисуя в блокноте и то и дело сбиваясь рукой в сторону, чтобы лишний раз чиркнуть.

— Не получается прекратить? — Олег кивает на блокнот, когда Сережа проводит очередную жирную линию сбоку.

— А? — не сразу понимая, о чем речь, тот приподнимает голову, а затем, проследив за взглядом, кивает. — А, да. Я помню, что эта привычка у меня появилась раньше других и почему-то от нее сложнее всего избавиться. Ты, когда проводишь ручкой по бумаге, словно что-то фиксируешь, делаешь заметку, ставишь точку или отмеряешь что-то, не знаю. У меня просто есть надобность это повторять, и эта штука сильнее других. Я повторяю, — Сережа вновь чиркает, а затем возвращается к рисованию. Ворона, которую он начал набрасывать в центре, сместилась в процессе в сторону, потому что Сережа пытался увести рисунок, чтобы не запачкать его линиями. — Бумаги много портится. Да и рисунки некоторые жалко, — с досадой произносит он.